Реджи покачал головой.

— Рауди, опускайся. — Я резко дернула за поводок, и пес наконец послушался. — Нам надо идти.

Даже всеми четырьмя лапами стоя на подъездной дороге, Рауди по-прежнему заигрывал с Реджи, улыбался ему, вилял белым пушистым хвостом.

— Славная у вас собака, — сказал Реджи.

— Благодарю, — сказала я, почесывая у Рауди за ухом. — Он действительно хорошая собака. Он просто золото.

Не знаю, почему я воспользовалась словечком Фейс. Обычно я называю его сокровищем.

Рон был прав. Никаких золотых кранов. Ничего слишком яркого, ничего слишком роскошного, ничего напоказ. Например, в верхней спальне, где одетые в розовые жакеты девочки из Гарвардского студенческого агентства предложили мне оставить куртку, было только два Матисса. Я всегда считала, что в числе три есть нечто избыточное.

Моя мать уважала правила, в том числе правила человеческого общежития, и любила излагать их в письменном виде, в связи с чем я, очевидно, и выросла в твердой уверенности в том, что Эмили Пост — одна из женщин, нанятых Американским клубом собаководства для написания инструкций, регламентирующих поведение его двуногих членов. Следовательно, упоминаю об этом на всякий случай: у меня хватило ума не появляться в доме Мими Николз в собачьей одежде, хотя вряд ли кто-нибудь обратил бы на это внимание. Или кому-нибудь это помешало бы. В конце концов, это ведь Кембридж. Здесь люди замечают лишь то, действительно ли вы разделяете или только повторяете взгляды, высказанные в последнем номере «Нью-Йоркского книжного обозрения», и их заботит, посылаете вы своих детей в муниципальную школу исходя из политических убеждений или просто потому, что они провалили вступительные экзамены в более престижное учебное заведение. Даже на концерты и званые вечера здесь надевают что угодно — от официальных вечерних туалетов до вышитых костюмов греческих крестьян, джинсов и кроссовок «Рибок». Не у всех были мои преимущества. Я надела серый шелковый брючный костюм, который прихватила на распродаже во Фрипорте еще до того, как решила поручить Фейс водить Рауди на экстерьерном ринге. Я уже в магазине заметила, что костюм будет оттенять блеск его шерсти и наоборот. Жаль, что пришлось оставить Рауди дома. Импозантная собака — лучшее дополнение к любому туалету.

Приглашенные валом валили вверх по лестнице. Я же спустилась вниз и прошла в холл, который был больше моих кухни и кабинета, вместе взятых. Там тоже было полно людей, большинство из которых я видела впервые. Сперва я чувствовала себя очень неловко, но стоило мне представить рядом с собой Рауди, как это прошло. Я не разговаривала с ним, не гладила его по голове, просто вообразила его рядом с собой и сразу же почувствовала себя уверенно и поняла: надо сделать то, что сделал бы он, то есть отправиться на поиски пищи. Рэй и Лин Меткалф навели меня на креветок, которые, честно говоря, похожи на чересчур крупный собачий корм, только, конечно, без ветчинного ароматизатора. Я подумала, достаточно ли велик мой взнос и не могу ли я его несколько увеличить. И решила, что это неплохая мысль.

— Привет, Холли, — сказал Рон. — Только что прибыла? Принести тебе выпить?

— Конечно. Что здесь имеется?

— Красное, белое.

— Красное.

Он исчез в толпе и через некоторое время, пока мы с Лин обменивались новостями и ели креветки, протиснулся обратно и протянул мне бокал красного вина. Бокал, похожий на мои, только настоящий, а не пластиковый со снимающейся ножкой. А вино было как бы бургундское. Не верите? Чуть позже я увидела бутылки. А белое как бы шабли. Если бы я устраивала вечер вроде этого, то тоже не стала бы покупать хорошее вино, но так же не стала бы подавать креветки и нанимать целый штат из Гарвардского студенческого агентства, что нынче считается в Кембридже лучшим решением проблемы, связанной с нехваткой хорошей прислуги. Если сегодняшние уборщицы и бармен завтра становятся партнерами в «Рос amp; Грей» или ассистентами профессора французского языка в Принстоне, то изначальное общественно-экономическое неравенство, присущее отношению хозяин — слуга, не слишком тревожит вашу совесть. При обратной ситуации это непременно произошло бы.

Стоило Рэю, Лин и мне заговорить о собаках, — о чем же еще? — как я перестала воображать рядом с собой Рауди и тут же обнаружилось великое множество людей, которые тоже хотели поговорить про собак. Множество? В Соединенных Штатах пятьдесят два миллиона собак, тридцать три миллиона домов с, как минимум, одной собакой и восемьдесят восемь миллионов человек, живущих в этих домах. Вот видите? На вечере у Мими собрались главным образом любители животных.

Мне попалось только одно исключение — маленький, жирный человечек, который сообщил мне, что благодаря транквилизаторам стал чувствовать себя гораздо лучше. Я, конечно же, спросила, есть ли у него собака, и получила отрицательный ответ. Затем этот тип сообщил мне, что он психолог и занимается исследованием исследований, посвященных вопросам морали и нравственности.

— Ах, — сказала я, — так, значит, вас интересует постановление, регулирующее деятельность лабораторий.

— Точнее то, что думают по этому поводу те, кто об этом вообще думает, — сказал он.

— Что?

— Размышление над нравственными ценностями, — объяснил он. — Каким образом некто оправдывает свой выбор? В каком познавательном контексте некто определяет свою нравственную позицию? На каком основании творит некто этот контекст? — И таким тоном, словно он делится со мной совершенно секретной информацией, добавил: — А знаете ли, ведь некто творит-таки этот контекст.

К тому времени я уже не была уверена, способен ли он соединить буквы Ч, Е, Л, О, В, Е и К и произнести их как единое слово.

— Некто творит дерьмо, — сказала я. Эмили Пост поставила бы мне «неуд» — как за ответ, недостойный леди, и удалила бы с ринга.

После такой беседы было особенно приятно увидеть Реджи Нокса. Он по крайней мере скажет «человек», если имеет в виду человека, а не орангутанга или питона. С ним была Либби. На них не было красных курток, в руках не было подносов с едой, да и пойнтеры не крутились рядом, поэтому я решила, что они здесь не по службе.

— Рада вас видеть, — сказала я. — Ну и чудака я здесь встретила.

— Ходим туда-сюда, — сказал Реджи.

— Мы действительно не можем задерживаться, — рассмеялась Либби. — Мне надо возвращаться наверх, а Реджи — в кабинет Эда.

Должно быть, на моем лице отразилось недоумение.

— Мы лучше смотримся, чем полицейские в штатском, — сказала Либби. — Лучше смешиваемся с толпой. Мими не знает и половины этих людей. Мы служба безопасности. Во всяком случае, ее часть. Ты шокирована? Мы знаем, что ты человек честный.

— Я вовсе не шокирована, — сказала я. — Просто я об этом не подумала.

— Вот видишь? — сказала Либби. — Что значит быть честным человеком. До скорого.

— Эй, Либби, Реджи! — сказал Рон, делая шаг в нашу сторону, хотя они уже ушли. — Пока.

На нем был темный костюм, и я почувствовала запах крепкого лосьона после бритья.

— Вот видишь? Мими их пригласила. Видишь, какая она славная?

— Они здесь на работе, — шепнула я ему. — Смотрят, как бы кто чего не украл.

— Да, ей, пожалуй, и об этом надо беспокоиться. Когда приходишь сюда работать, вечно кто-нибудь крутится поблизости. Не то чтобы ты чувствовал, что тебе не доверяют. Знаешь, то кто-то войдет, то выйдет. Не в пример другим, меня это не волнует. А вот Питу не нравится. Он думает, что они ему не доверяют.

— Пит Квигли?

— Да. Парень Сиси. Да ты знаешь. Он был здесь, когда я возился с трубой.

— Да, да. Делал доводку?

— Ты что, слишком много выпила?

— Нет. Я слышала, что он это так называет. Он не красит. Он делает доводку.

— Ну не знаю. Когда я его видел, он занимался покраской, — сказал Рон. — И он думал, что ему не доверяют. Когда он красил кладовку, где у них стоят удочки, так с него глаз не спускали. У Мими просто пунктик относительно удочек ее мужа. — (Рита как-то объясняла мне, что написано у Фрейда относительно людей с такими сдвигами.) — При том, что большинство из них настоящий хлам, как я тебе и говорил.