— Я уже горжусь.

— Мы слушаем «Милую Клементину». При родах сукам помогать не надо. Лучше всего просто не вмешиваться. Бак это отлично понимает, но ему необходимо сознавать, что он приносит им облегчение своим присутствием и тем, как приветствует появление на свет их отпрысков. Узнав о том, что ваш отец поет «Клементину» ощенившейся суке волчьих кровей, вы скорее всего подумаете, что он тронулся рассудком, но когда мой отец начинает осуществлять на практике акушерско-музыкальные методы Ламеза, то это явный признак того, что он входит в норму.

— Мне очень жаль, — сказала я, — но про Клайда нет никаких новостей. Я делаю все, что могу. — Как ни тяжело мне было подвергать опасности его вновь обретенное душевное здоровье, упоминая Клайда, но я не могла поступить иначе. — Прошло только четыре дня. Я продолжаю поиски, и мне помогают разные люди.

— Люди, — проговорил он с отвращением. — Чего еще ты от меня хочешь? Я делаю все, что в моих силах, и мне помогает один парень. Я обратилась во все газеты, повсюду развесила объявления. Обошла все приюты. Все знают, что он пропал. Как только он обнаружится, я узнаю об этом через несколько секунд. К тому же мне известно, что у Остина Квигли его нет, я туда заходила. Если бы он был где-то поблизости, то я бы услышала, как он воет. У Остина его нет.

— Но у кого-то есть? — сказал Бак. — Какой-то ублюдок держит его у себя.

— Может, ты и прав. Я этим занимаюсь.

— У щенков должно быть двое родителей. Отцовство длится добрых три-четыре года.

— Мне это известно, — сказала я. — Ты же знаешь, что я читала Л. Дэвида Меча, да и Мэта Джерсона тоже. И к тому же слышала твои разговоры на эту тему. Я его найду.

— В воскресенье Регина возвращается. Я приеду.

— Конечно, — сказала я. — Погладь за меня Милли и спой ей моим голосом куплет из «Клементины».

Кевин не любит, когда ему звонят на работу, но я должна была что-то делать.

— Привет, Холли. Как дела?

— Отец временно пришел в себя, — сказала я, — но, если я не разыщу Клайда, он грозит приехать сюда в воскресенье.

— Я оговорился, — сказал Кевин. — Я спрашиваю о тебе, а вовсе не о твоем отце. Позволь мне исправить ошибку. Как поживаешь?

— Мне и в голову не приходило, что тебя это интересует. — Зря я так сказала. Когда он спрашивает, как у меня дела, то именно это и хочет спросить. — Я действительно страшно волнуюсь за Клайда. Голова у меня занята только одним — как бы узнать, не украден ли он. И если да, то, наверное, надо заняться исследовательскими лабораториями. Мне кое-что приходилось читать, но… не хочу даже думать об этом.

— Да, — сказал он.

— Но полиция мне, конечно же, помогает в розысках. Я права?

Рауди уже давно обнаружил, что может добиться от меня погладушек, пока я разговариваю по телефону. Поэтому он поднял голову, словно желая меня о чем-то спросить. Я покачала головой и улыбнулась ему в ответ.

— Прошло только пять дней, — сказал Кевин. — Не так много для потерявшейся собаки.

— Ах, Кевин, говори серьезно. Можно подумать, что Клайд обыкновенная собака. Он похож на волка. Если бы он бродил где-то поблизости, кто-нибудь обязательно узнал бы его и позвонил мне. Поверь, меня уже знают во всех приютах. Они бы позвонили.

— Я тоже позвонил бы.

— Ты говорил своим парням?

— Да. Тем, кто мне подчиняется.

— А как насчет тех, кто промышляет воровством собак?

Я почесывала Рауди затылок.

— Да. Я разговаривал с одним малым из западного Кембриджа, но, по-моему, он к этому отношения не имеет. Да и возле Фреш-Понд он никогда мне на глаза не попадался. — Кевин имел в виду не сам Фреш-Понд: так называют весь наш район. — Для него это слишком далеко.

— Благодарю за старания, — сказала я. — А что он с ними делает после того, как украдет?

— Разве я сказал, что он об этом рассказывал?

— Так он не рассказывал?

— Пусть будет так: он сказал мне, что не был поблизости от этих мест.

— Ладно, поговори с ним еще. Я сама поговорю. Где он живет?

— Ни за что, — сказал Кевин.

— Тогда сделай это сам. Узнай, куда деваются собаки. Клайд вполне мог погибнуть в одном из этих мест, даже если этот малый его и не украл. Или знаешь что? Ты наведаешься в лаборатории. Сколько их может быть в городе? Постороннего они, конечно, не пустят, особенно сейчас, когда в городском совете готовится решение, но ты можешь туда проникнуть.

— Каким образом?

— Придумай.

— Что именно?

— Где твое воображение?

— Ладно, — сказал Кевин. — Начну с Гарварда. Скажу, что вышел новый закон, по которому им теперь запрещено покупать собак. Они не поймут разницы.

— Отлично. А может быть, и я могу туда попасть? Должен же быть какой-нибудь способ. С чего начать?

— Послушай, возможно, мне не следует про это говорить, но ты давно в Кембридже? Я здесь с рождения. С чего начать? Ты же многих знаешь.

— В том числе и тех, кто мучит собак в исследовательских лабораториях? О, разумеется, я знаю десятки таких людей. И все они — мои лучшие друзья. Мы просто никогда не обсуждаем религию и политику. И что я стану делать, если найду Клайда в таком месте? Он самая нежная собака на свете. По-моему, он даже трусоват. — Терпеть не могу плакать, особенно по телефону. — Кевин, ты знаешь, что они делают?

— Эй, — сказал Кевин. — Не думай об этом. Если он в одном из этих мест, то попадает в разряд украденной собственности. Я его вытащу.

— То, что от него осталось. Если вообще осталось хоть что-нибудь.

Кевин сказал, что я должна кого-нибудь знать. Члены ратующей за права животных группы Мими — последние из обитателей Кембриджа, которые могли бы знать кого-нибудь из тех, кто был мне нужен, но я все-таки позвонила в их офис. Взявшая трубку женщина дала мне названия нескольких лабораторий и пожелала удачи. У меня созрел план. Не то чтобы какой-то особенный, но все-таки план. Мэт Джерсон. Он будет делать звонки и ходить с визитами. Профессор Гарварда? Ученый? Автор книги, изданной в университетском издательстве? Из всех, кого я знала, он подходил для такого дела как нельзя лучше. Одной из частей — правда, не самой важной — этого плана был способ, каким я хотела склонить Мэта принять участие в его осуществлении.

Прежде чем я успела связаться с ним по телефону, мне позвонила Фейс Барлоу.

— Я в Белмонте, — сообщила она. — Здесь кое-кто хочет с тобой поговорить. Тебе надо услышать одну историю.

— Я не могу, Фейс. Занимаюсь поисками Клайда.

— Знаю. Поэтому тебе и стоит приехать. Белмонт совсем рядом с Кембриджем, вниз по Конкорд-авеню за Фреш-Понд. По адресу, который мне дала Фейс, находился желтый дом типа ранчо, с небольшим передним двором и длинной лужайкой позади, усеянной весенними цветами. Двор заканчивался у самого пруда Спай. Вода в нем слишком грязная для купания, но на вид он даже красив, особенно если смотришь на него, сидя за столом в эркере уютного желтого домика.

— Вот мы и дали объявление в газету, — сказала особа, чей рассказ, по мнению Фейс, я непременно должна была выслушать. Это была крошечная женщина с очень короткими и очень курчавыми темными волосами, которая раньше жила по соседству с Фейс и переехала сюда месяца два назад. Звали ее Линдой. — «Ласков, прекрасно относится к детям. Отдадим в хорошие руки». Ну и все такое. И все это сущая правда. Он действительно был очень дружелюбным и прекрасно ладил с детьми. Дети его обожали. Они и имя ему выбрали. Его звали Грувер. С «Улицы Сезам»?

— Да, — сказала я.

— Но все дело в аллергии. Наш педиатр категорически настаивал, чтобы мы избавились от Грувера, потому что Джерид не вылезал из простуды. Что нам оставалось делать? То есть я хочу сказать, что мы верили, будто виной тому аллергия. Педиатр очень известный, и мы ему вполне доверяли. И вот теперь мы узнаем, что он всем так говорит. Он просто не любит собак. Кошек он тоже не любит. И я узнаю, что он всем это говорит. Он не делал никаких анализов, просто сказал, что у ребенка аллергия.