— И как же он ее называет?

— Доводкой. Он, что называется, мастер. — Кевин был очень доволен собой. — Он не красит. Он занимается доводкой. Мики потратил битый час, чтобы выяснить, чем парень зарабатывает на жизнь.

— О, — сказала я, — я ему сочувствую. Он твой родственник и, по-моему, малый что надо. Время от времени он снимает обноски Санта Клауса.

— Слышала бы ты его в декабре, — сказал Кевин. — Ну как бы то ни было, я знаю, что Рита в отъезде, и поэтому решил предупредить тебя на тот случай, если бы тебе вздумалось за это время перекрасить ее квартиру. Я не хочу, чтобы он совал сюда нос.

— У меня этого и в мыслях не было. К чему кого-то нанимать, когда все можно сделать самой? — В чем-то Бак прав. Иногда во мне действительно оживает моя мать. Иногда она говорит моими устами. — Впрочем, Ритина квартира в ремонте не нуждается, а третий этаж я отделала, пока он стоял пустым.

— Хорошо.

— Послушай, — сказала я. — Мне иногда все-таки кажется, что Остин получил сполна. Правильно? Так все считают. А теперь ты говоришь мне, что это сделал их малыш. («Малыш» был примерно моего возраста.) Или мог бы сделать? Ты действительно думаешь, что он убил свою мать?

— Конечно нет, — возразил Кевин. — Разве так бывает? Для этого нам пришлось бы изобрести новое слово. Что ж, подумаем. Матереубийство. — Последнее слово он произнес медленно и по слогам. — Подойдет?

— Отвечай серьезно. Ты думаешь, что это сделал он? Де Франко тоже так думает?

— Он думает, что они оба со странностями, — сказал Кевин.

— В вашей семье все такие гениальные? Тогда к чему весь этот разговор?

— Я не полагаюсь на твою рассудительность, — сказал он. — И разговор именно об этом.

Мне так и не удалось вытянуть из него, что же на самом деле думает по этому поводу Де Франко. Кевин твердил, что он не занимается этим делом. В поисках Клайда он тоже по-прежнему ничем не мог мне помочь.

Он ушел, и я снова села обзванивать приюты. Затем я отправилась по одному адресу, который услышала по телефону и который показался мне не совсем безнадежным. Но когда я показала звонившей мне женщине цветную фотографию Клайда размером девять на двенадцать, та с нескрываемым негодованием заявила:

— Ах нет! Это не он.

Вернувшись домой, я обнаружила в почтовом ящике приглашение, как нельзя более созвучное моему душевному состоянию. Завтра, в пятницу вечером, Мими Николз принимает в своем доме желающих сделать взнос в фонд ее Группы поддержки прав животных, которая сплачивала свои ряды с целью добиться от городского совета принятия закона, регулирующего исследования на животных в Кембридже.

К приглашению было приложено несколько брошюр и фотокопий газетных статей, посвященных деятельности возглавляемого ею комитета. Избавлю вас от подробностей и скажу только, что Кембридж, оказывается, был очень гуманным и прогрессивным и уже запретил проведение тестов Дрейза и СД-50. Ну не безобидно ли звучат эти названия? СД означает «смертельная доза». СД- 50 — это тест на токсичность, при котором животным — в том числе собакам и кошкам — насильно скармливается то, что подлежит проверке. Тест ограничивает дозу, достаточную для того, чтобы убить половину подопытных пятьюдесятью процентами. Так-то! Ну разве Кембридж не великолепен? Мы оказались слишком цивилизованными, для того чтобы продолжать этим заниматься. Да и организация Мими едва ли ратовала за радикальные перемены. Предполагалось, что постановление будет только регулировать исследования на животных, а не остановит их. Исследования могут по-прежнему убивать животных. Но предполагалось, что делаться это будет гуманно. Клетки станут достаточно просторными, и животные смогут в них двигаться. Во время проведения болезненных экспериментов животные будут находиться «под наблюдением». Что, черт возьми, значит «под наблюдением»? Кто-то собирается на все это смотреть?

Хоть такое постановление и было самой обыкновенной болтовней, я выписала чек на сумму, какую могла себе позволить, набросала короткий ответ, в котором сообщала, что приду, положила то и другое в конверт и, как это ни глупо, пошла и удостоверилась, что Рауди благополучно спит на своем любимом месте в моей комнате. Спит. Живой. Там, где ему хватает места, чтобы двигаться. И находится под наблюдением такого человека, как я. Под наблюдением более чутким, тем, которого не хватило Клайду.

Клайд.

Рауди не возражал против того, что его разбудили, как никогда не возражал против прогулки или против возможности покрасоваться перед другими собаками, чем он и занимался у Мими, громогласно выражая сожаление по поводу того, что Реджис и Саншайн находятся по другую сторону проволочной сетки. Мими там не было, но Либби работала или по крайней мере старалась работать с Зип. Когда прибыл Рауди, ей пришлось бросить это занятие.

— Ты можешь передать это Мими? Мой скромный взнос в завтрашнюю встречу.

— Ты придешь?

— Да.

— А Стив?

— Понятия не имею.

— Это что-то новенькое, — сказала она.

— Новенькое. Настолько новенькое, что я не желаю об этом говорить. Идет?

— Не огрызайся.

— Я и не собиралась. Извини. Я хотела спросить Реджи о Клайде. Он где-то здесь?

— Он куда-то уехал. Ты подумала о принтере?

— Это его?

— В некотором роде.

— Как это понимать?

— Не задавай лишних вопросов, — сказала Либби. — Это выгодная сделка, ведь так?

— Да, — сказала я. — Но я на мели. Коплю деньги на новую собаку.

— Давно пора. Слыханное ли дело держать только одну собаку, правильно?

— Правильно.

Мы стояли около собачьих загонов, у самой подъездной дороги, когда Реджи на огромной скорости вывернул на нее свой зеленый фургон марки «бьюик». Я испугалась, что он кого-нибудь собьет, но он резко затормозил, и машина остановилась в двух футах от нас.

Не успел Реджи вылезти из машины, а мы поздороваться с ним, как Рауди принялся за свои штучки. Он заходил кругами на конце поводка, затем пустился в пляс и наконец плюхнулся на спину у Реджи в ногах. Он, конечно, пес дружелюбный, и мне это нравится, но к чему так показушничать?

Для моих родителей занятия по дрессировке и вождению были священнодействием. Я унаследовала их веру. Теперь мое священное время — вечер четверга, а мой храм — арсенал на Конкорд-авеню, неподалеку от транспортного кольца Фреш-Понд. Там находится Кембриджский клуб собаководства. Наше святилище представляет собой огромный, довольно обшарпанный зал с неровным паркетным полом, где церковными скамьями служат ряды изрезанных перочинным ножом деревянных скамеек. Но дело не в помещении. Здесь мы собираемся не по двое или по трое, а компаниями куда более многолюдными, и это самое главное.

В качестве урока на тот вечер мое священное животное и я выбрали первый параграф двадцать пятого раздела Инструкций по курсу общей дрессировки Американского клуба собаководства. Под заголовком «Непослушание» «за своевольное поведение собаки», включая «убегание от вожатого», двадцать пятым разделом Инструкций предусматривается наказание в зависимости от серьезности проступка. Согласно моей интерпретации этого текста, удирание с ринга было менее серьезным проступком, чем нанесение травм судье (покусы и пр.), но все же достаточно серьезным и заслуживало наказания: пятнадцать минут хождения на поводке и столько же без поводка под лай, повизгиванья и возню, несущиеся с того конца зала, где занималась группа начинающих. Потом, к великой радости моего пушистого грешника, мы продолжили занятия. Занятие в классе дрессировки — это присутствие других собак, а там, где собаки, жди развлечений и волнующих встреч. Того и гляди, что где-то рядом под аккомпанемент глухого рычания и зубовного скрежета вспыхнет перепалка. И если унылый болван на человеческом конце поводка не позволит тебе оказаться в самой гуще сражения, ты все равно испытаешь сильные ощущения, не говоря уже о том, что всегда приятно слышать похвалу в свой адрес и порицания в адрес соседей.