— Извини, — сказала я.

— Хорошо. Послушай, если тебе нужно, чтобы кто-нибудь позвонил им, обратись к Шейну. Попроси его позвонить. Со мной они просто не станут разговаривать. У него это скорее получится. Ему они по крайней мере ответят.

Я, конечно, знала, что Мэт имеет в виду. Он занимался работой академической и сугубо теоретической, она была престижной, но оплачивалась так себе. Иное дело Шейн. Звонить по телефону и обивать пороги лабораторий — ниже его достоинства. Он не хочет марать свои теоретические руки. Пусть этим занимается Шейн. Впрочем, это хорошо: значит, Шейн не сноб. Если я его попрошу, то, может быть, он даже сделает несколько визитов. Я знала, он мне не откажет. Ему нравятся мои волосы. Он так сказал. Ему нравлюсь я. Ему нравится мой отец. Я сделаю так, что он мне поможет.

У матери Кевина Деннеги есть гребень и щетка, однако всякий раз, использовав их по назначению, она туго стягивает свои седые волосы, оборачивает их вокруг головы и завязывает узлом, после чего вооружается молотком — своим основным парикмахерским орудием — и забивает в узел, а через него и в череп дюжину заколок. По-моему, она вколачивает туда еще несколько стальных гвоздей, хотя, возможно, и заколок достаточно, для того чтобы с ее лица не сходило страдальческое и суровое выражение. Мне всегда казалось, что оно способно удержать волосы на месте без всяких заколок и гвоздей. В прошлом католичка, а ныне убежденная адвентистка седьмого дня, она по-прежнему обожает Кевина, единственного из оставшихся при ней детей. В своем доме она не позволяет ему употреблять мясо, алкоголь или кофеин из-за вреда, который они могут причинить его здоровью. В пятницу она прибирается в доме, готовит пищу на весь следующий день и в субботу отправляется на службу. Поэтому я так удивилась, увидев ее у двери моего дома, когда вернулась в то субботнее утро от Джерсонов. Однако мое удивление объяснялось еще одной причиной: она знает, что делает Кевин в моем доме, и вдобавок подозревает, что он занимается там еще и тем, чем он вовсе не занимается.

— Блаженны те, которые соблюдают заповеди Его, — объявила миссис Деннеги, — чтобы иметь им право на древо жизни и войти в город воротами. А вне — псы.

— Откровение Иоанна Богослова, — сказала я.

Это-то мне и надо. Миссис Деннеги чрезвычайно серьезно относится к библейским текстам, но подозреваю, что она выработала весьма изворотливую интерпретацию имеющихся там высказываний о собаках, поскольку мне всегда казалось, что она их любит. Более того, она меня не одобряет, но всегда любезна со мной, и все обитатели нашего квартала, включая владельцев собак, считают ее хорошей соседкой.

— Мой пес не вне, — добавила я. — Не вне и не без призора. Как раз сейчас я провожу его через ворота.

— Мне только что звонила моя подруга Алисия, — сказала миссис Деннеги. — Она хочет, чтобы Кевин помог ей, но дома его нет, нет и на работе, вот я и сказала себе, что сама помогу Алисии, это мой долг. Она не станет беспокоиться по пустякам, и если говорит, что кто-то должен что-то сделать, то, стало быть, так надо.

— Что случилось?

— Алисия говорит, что лает и воет собака. Обычно это хорошая собака. Она лает, но не так. А до того как убили эту несчастную женщину, их было две. Она обожала обеих, но сейчас осталась только одна, и Алисия не знает, что с ней случилось, ее почти не кормят, она живет сама по себе и не слышит ни единого доброго слова.

— Это ужасно, — сказала я. — И чего она хочет от Кевина?

— Про это я вам, кажется, и говорю. Она бы пошла и забрала бедняжку к себе, но не может, потому что Ральф не может жить в одном доме с собакой, поэтому у Алисии и нет собственной собаки. Вы не поверите, но она любит их запах, особенно во время дождя, что довольно странно, ведь Траппер был замечательной, чистой собакой, но по нему никогда нельзя было определить, что влажность повысилась. Я пошла бы и забрала ее сама, но не могу, у меня служба, я и так уже опаздываю на полчаса.

— Значит, вы с Алисией хотите, чтобы Кевин пошел и забрал собаку? Почему вы не вызовете Службу контроля за животными?

— Чтобы его забрали и бросили туда, где с ним может случиться все, что угодно? Чтобы ему стало еще хуже, чем теперь? Алисия говорит, что у него много наград, что он все время всех побеждает или, по крайней мере, побеждал.

— Значит, Кевин должен его забрать и привести сюда? Как, так сказать, частное лицо.

— Но его здесь нет, и, говорю вам, его нет в полицейском участке, где он — мне не говорят, поэтому я позвонила Алисии и сказала: «Я приведу одну женщину, которая живет по соседству и с ума сходит по собакам. Когда она услышит, то будет рада помочь, и ей не понадобится для этого много времени». А так и будет, ведь это здесь, за углом.

— Алисия живет рядом с аптекой Квигли?

— Зеленый дом с низкой живой изгородью перед фасадом. Но дома ее сейчас нет, ей пришлось отправиться на рынок, потому что Ральф ест все только самое свежее и она должна каждый день ходить за покупками, что для Алисии не так-то просто, особенно с тех пор, как у нее начались головные боли, а она не слушает меня и не парит ноги в горячей воде, но ничего не поделаешь.

Между прочим, средства миссис Деннеги от головной боли помогают лучше аспирина.

— Я схожу туда и узнаю, в чем дело, — сказала я. — Если собака в таком состоянии, как говорит Алисия, я ее заберу. Договорились?

— О чем же я вам толкую все это время? Алисия говорит, что бедная собака кричит что-то ужасное.

Мне было необходимо поговорить с Шейном, но его «мерседес», украшавший подъездную дорогу к моему дому, когда я отправлялась к Мэту и Марти, уже исчез. К тому же, как говорила миссис Деннеги, это было по соседству. Я отвела Рауди в дом и, сунув в карман поводок, отправилась к аптеке Квигли. Хоть я и забыла цвет дома с дождевателем во дворе, он оказался зеленым, и, судя по описанию, данному Алисией миссис Деннеги, так лаять и выть мог только Макс. Аптека Квигли выглядела как всегда — не то открыта, не то закрыта, — поэтому я рискнула пройти под готовой в любую минуту обрушиться вывеской. Сперва я просто хотела зайти во двор, взять Макса на поводок и увести, тем более что я обещала Кевину держаться подальше от отца и сына Квигли, но потом решила, что нет никакого смысла воровать собаку, которую Остин и так с радостью отдал бы мне или в крайнем случае попытался бы продать. Как сказала накануне вечером Либби, я все-таки человек честный.

— Мистер Квигли! — позвала я. — Остин! Пит!

В маленьком прибрежном городке штата Мэн можно войти в магазин подарков и не увидеть никого, поскольку владелец в это время занят распаковкой подушечек, набитых сосновыми иголками, или подбором баночек с настоящим мэнским черничным медом и соответствующих им бутылочек с черничным сиропом, но даже в самом маленьком городишке аптекари знают, что есть люди, для которых их товар слаще любого меда, джема или сиропа. В этом смысле аптеки гораздо более уязвимы, чем кабинеты врачей или дантистов, и ни один фармацевт никогда не оставит дверь незапертой, если в помещении никого нет.

— Мистер Квигли! Остин! Пит! Есть здесь кто-нибудь?

Конечно, они жили в задней части дома. В Кембридже большинство магазинов, хозяева которых живут здесь же, за стенкой, называется киосками: это значит, что в них продаются бакалейные товары, сигареты, бутерброды, а не ванны и унитазы. Аптека Квигли больше походила на один из таких киосков, чем на солидные фармацевтические заведения вроде аптеки Скендриана, Колониальной аптеки или аптеки Гурон. Может быть, хозяева ожидали, что местные посетители позвонят в звонок у прилавка или просто постучат в дверь их квартиры?

Сиси и Остин устояли против искушения установить у себя компьютер. В глубине торгового зала на прилавке стоял старомодный механический кассовый аппарат. Рядом с ним не было никакого звонка. Не было и объявления, что делать, если вам нужна помощь. Часть прилавка с правой стороны была отгорожена — возможно, для того чтобы видом медикаментов лишний раз не искушать местных наркоманов; слева между витринами со скудным набором расфасованных по бутылкам антигистаминных средств и еще более скудным ассортиментом диетических препаратов и витаминов находился небольшой барьер — видимо, для того чтобы держать покупателей на отведенной для них территории. Я ожидала, что Остин просунет голову в дверь за кассой и, вытирая с губ следы яйца, съеденного на завтрак, отправит меня восвояси, но царившую вокруг тишину нарушал только приглушенный вой Макса да звук моих собственных шагов.