— А другой врач нашел что-то другое?

— Аллерголог! Он проверил Джерида и выяснил, что у него нет никакой аллергии на собак.

— Но к тому времени, когда вы посетили аллерголога, Грувера у вас уже не было?

— Да. Но мы, конечно, пытались его вернуть.

— И?

— Мы просто сваляли дурака. Молодой человек, которому мы отдали Грувера, казался таким милым. Сказал, что его зовут Дейв Джонсон. Груверу он тоже понравился. Когда отдаешь собаку, рекомендательных писем не спрашиваешь.

Ах не спрашиваешь? А надо бы. Но я этого не сказала.

— Еще он говорил про свою ферму и про то, какое Груверу там будет раздолье. Сказал, что его прежняя собака умерла. Отчасти это было правдой. Мы так решили потому, что в задней части его машины лежала одна из тех загородок, какие обычно бывают в автофургонах. Он казался самым обыкновенным, славным рабочим парнем. Очень славным. Но когда мы попытались до него дозвониться, то оказалось, что такого просто не существует.

— Оказалось, что это телефон химчистки, — сказала Фейс.

— По-моему, он все выдумал, — сказала Линда. — Но эта химчистка в Садбери, где и его ферма, хотя никакого телефона на его имя там не числится. Адреса его у нас нет, но он назвал улицу. Мы и поехали. Это было три недели назад. Детей мы с собой не взяли. Ну, прежде всего, там нет никаких ферм, а просто дома. Мы останавливались, спрашивали о нем. В конец концов мы все выяснили. Ни о каком Дейве Джонсоне там никто даже не слышал. Тогда мы поняли, что это все равно что Джон Смит. Дейв Джонсон просто не существует.

— Я вам очень сочувствую, — сказала я. — В прошлое воскресенье у моего отца в Кембридже пропала собака. Я тоже не могу ее найти.

— Мы обещали детям вернуть Грувера. Не следовало этого делать.

— Как вы могли предполагать такое?

— Конечно не могли, — сказала Линда. — Я понимаю.

Мы с Фейс на несколько минут задержались на подъездной дороге перед домом Линды.

— Черт возьми, не понимаю, почему она мне не позвонила, — сказала Фейс. — Неделю-другую я подержала бы его у себя, пока выясняли, есть у ребенка аллергия или нет. «Отдадим в хорошие руки». Слыхала?

— Большинству ничего лучше просто в голову не приходит.

— А эта история с фермой?

— Да. Видимо, он и девушкам говорит, что хочет показать им свои офорты.

— И они, видимо, ему верят, — сказала Фейс. Она казалась скорее седой, чем блондинкой, и ямочек на ее щеках заметно не было. — Некоторые верят чему угодно. Линда далеко не дура, во всяком случае по большей части.

— Да, — сказала я. — Теперь она все поняла, не так ли? Мне очень жаль ее. Какой породы был Грувер?

— Большой, добродушный метис, — сказала Фейс. — Белый с большим белым пятном вокруг одного глаза. С белой кисточкой на конце хвоста. Знаешь, такой симпатичный и немного нелепый, как клоун. Они купили его за фунт. За фунт. А знаешь, как платят исследовательские лаборатории? Они покупают собак на фунты, словно мясо.

— Да знаю.

— Я подумала, что тебе надо бы знать об этом. То есть это явный рэкет, так ведь? Это разбой. И совсем рядом с твоей частью Кембриджа. Тот и другой большие собаки. Вот я и подумала, что ты должна знать.

— Спасибо. Не уверена, что это поможет. Во всяком случае, мне уже приходило в голову что-то похожее. Пожалуй, я не буду говорить Баку. Пока не буду.

— Хорошо, — сказала Фейс, и на ее щеках впервые за этот день появились ямочки. — Так когда я снова заполучу Рауди?

— Перед июньской выставкой. Идет?

— Конечно, — сказала Фейс. — Он милашка. Он просто золото.

«Отдадим в хорошие руки». Эта мысль не оставляла меня, пока я по Конкорд-авеню возвращалась в Кембридж мимо площадок для игры в гольф, экспресс-закусочных, автостоянок. Откуда ей было знать? Что ей оставалось делать? Отвести большого, добродушного Грувера к ветеринару и усыпить? Продать его? Людям, которые покупают собак, такой пес просто не нужен. Им требуются сообразительные щенки, и уж коли они за них платят, то вправе рассчитывать на их чистопородность. Линда собиралась поступить правильно, но просчиталась. Мир более жесток, чем она предполагала.

Поблизости от транспортной развязки Фреш-Понд я увидела пятнистого черно-белого пса, который бежал следом за хозяином по тропинке вокруг пруда. Сидевший на заднем сиденье «бронко» Рауди тоже заметил его. Он зарычал, недвусмысленно советуя чужаку убираться из его владений, в которые, по мнению Рауди, входила вся планета Земля. Я видела собаку лишь мельком, но и этого было достаточно, чтобы понять, что среди его предков был пойнтер. Я тут же вспомнила про Макса и про то, как Остин поступил с Леди. Интересно, подумала я, дни Макса тоже сочтены? Но Макс чего-то да стоил. Остин знал про это. Возможно, он уже получил какое-нибудь предложение. Кто станет платить за безболезненное умерщвление собаки, если за нее можно получить хорошие деньги? Кто-то, наверное, станет. Тот, кто не любит собаку так же, как Остин не любил Леди. Или Сиси. Если он решил избавиться от всего семейства, то, вполне возможно, теперь на очереди Макс.

Мне не терпелось вернуться домой и связаться с Мэтом Джерсоном, но я свернула на Уолден-стрит, остановила машину, взяла Рауди на поводок и пошла в сторону аптеки Квигли. Я хотела всего лишь провести мимо нее Рауди. Если Макс еще там, оба пса дадут мне об этом знать.

Старая машина Сиси была припаркована рядом с магазином, и Пит Квигли, стоя перед открытым задним откидным бортом, расставлял в ней банки с краской. Когда я последний раз видела эту машину, на ее заднем стекле красовалась надпись: «Осторожно. Выставочные собаки. В хвосте не пристраиваться». Я всегда подмечаю такие надписи, поскольку не понимаю, зачем люди ими пользуются. К чему во всеуслышание объявлять, что собаки ценные? Это прямое приглашение их украсть. Но надпись уже исчезла. Я надеялась, что с Максом не произошло того же. Я с облегчением увидела, что решетка по-прежнему на месте, и с еще большим облегчением — что шерсть на загривке Рауди встала дыбом. И тут же раздался угрожающий лай Макса.

Пит отвел взгляд от банок с краской.

— Пес заперт. К тому же он не кусается. — В голосе Пита звучало разочарование, словно он жаловался на то, что заводная игрушка не работает.

— Я знаю, — сказала я. — Он хорошая собака. А лает только потому, что не слишком ладит с Рауди. — Я жестом указала на Рауди. — Однажды они здесь устроили небольшую драчку. — Из-за убийства Сиси я несколько преуменьшила масштабы сражения.

— Это был он?

— Да.

— Мама говорила. — Макс все еще лаял. Пит сложил ладони рупором, повернулся лицом к аптеке и закричал: — Макс, заткнись!

Макс продолжал лаять.

— Я пойду. Он нервничает из-за Рауди. Увидимся.

— Да, — сказал он, и мы направились к «бронко».

Нужно отметить, что Рауди был приучен не наскакивать на людей. Этого не позволялось ни одной из моих собак. Даже у маленьких собак эта привычка очень неприятна, а у маламутов она просто нетерпима. Предположим, он наскакивает не на того человека. На нервозного типа, который к тому же боится собак, — так с ним ведь сердечный приступ может случиться. Рауди никогда не прыгал. Он во весь рост вставал на задние лапы, не теряя равновесия и не опрокидываясь на спину. И никогда не ошибался в выборе. Фактически такие знаки внимания он приберегал исключительно для меня и иногда для Бака, да и то по особым случаям. Так он приветствовал меня, когда я возвращалась домой после долгого отсутствия.

Так чем же, по мнению Рауди, заслужил подобное приветствие Реджи Нокс? Видимо, чем-то заслужил. Я не уверена, что Реджи понял, сколь исключительной чести он удостоился, но и сердечного приступа с ним тоже не случилось. Казалось, он ничего не имеет против.

— Какой же ты большой мальчик, — одобрительным тоном проговорил он. Передние лапы Рауди покоились у Реджи на плечах, и тот обеими руками гладил его по спине.

— Он не всегда так ведет себя, — сказала я. — Рауди, хватит. Убери лапы. Вы ничего не слышали? Про Клайда никаких новостей?