Когда я ухожу, мама все еще спит. Занимаюсь тремя доставками, о которых попросил Малкольм, но мои мысли все еще возвращаются к душевой кабине. Весь день я влажная, и не только потому, что потею.

Где-то в полдень звонит мама, отвлекая меня от мыслей о Йене.

— Привет, секси-мама! Что готовим? — с легкостью задаю вопрос.

— Родная, какое прекрасное место! Клянусь, я могу видеть абсолютно все, что творится в парке, — восклицает она. — Этот Йен такой милый мальчик.

Ладно, пусть мама называет его мальчиком. Вот дерьмо! Мне ведь даже неизвестно, сколько ему лет, какое у него второе имя, хотя я живу в квартире, за которую он платит, а моя одежда находится в том же шкафу, что и его. Мне интересно, что же тогда происходит в том чертовом лофте в районе Мит Пэкинг — том самом, где камеры, словно живые существа.

— Да, только не слишком привыкай, — предупреждаю я.

— Ты знала, что здесь есть консьерж? Ощущение, будто мы остановились в роскошном отеле! — продолжает она восхищаться, будто и не было никакого предупреждения. С каждым комплиментом моя уверенность забрать ее оттуда и вернуться в нашу квартирку на пятом этаже повышается. Это моя гордость пытается заставить меня от всего отказаться.

— Это неплохое место, — скупо отвечаю я.

— Поверить не могу, что он не может продать его. Интересно, может, в здании было совершено преступление? — начинает мама обдумывать все причины, почему этот дом потерял свою привлекательность. — Здесь, конечно, холодно, кроме моей комнаты, а кровать в твоей спальне слишком огромная, и она занимает много места. Ему определенно нужно пригласить дизайнера.

— Так и передам ему в следующий раз, когда увижу.

Мама вешает трубку, и я мгновение смотрю в телефон. Я ни за что не смогу сейчас съехать.

Часть меня радуется этому, но ведь есть еще моя дурацкая и глупая часть. Та самая, которая не сможет понять, когда он потеряет свой интерес ко мне. Та, что будет неделями рыдать в подушку, когда он просто исчезнет.

Я почти заканчиваю починку шины, когда начинает играть песня Тома Петти «Room at the Top».

— Алло? — отвечаю я неуверенно, вытирая масляный гудрон с пальцев. Слава Богу, что есть Bluetooth-наушники!

— Зайчонок, — низкий баритон Йена проскальзывает в мое ухо и устремляется прямиком в живот.

— Это звонок по работе или так?

— Ты всегда проводишь свое время, разъезжая на велике и погрузившись в раздумья? Пора с этим покончить и сделать что-то еще, что займет твой живой ум.

— У меня нет времени на размышления. Я слишком занята, пытаясь объехать такси, которые видят в велосипедах угрозу.

По правде говоря, я грежу наяву. Я мечтаю о здоровой маме. О том, чтобы завести семью. О том, как читаю книги своим детям. Они были бы умны и поступили бы в Гарвард или Принстон, а когда закончили бы учебу, я бы гордо улыбалась посреди толпы. Они стали бы учеными, адвокатами или писателями. Они бы не были мной и ни за что не взялись бы за работу, где не нужны навыки чтения и письма. Но Йену об этом я ничего не скажу.

— Спасибо, что успокоила, — говорит он сухо. — К сожалению, меня не будет на этой неделе, чтобы присмотреть за тобой. Мне нужно уехать в Сиэтл и получше изучить одно возможное предприятие. Производство портативной военной техники. Что думаешь?

— А Тони Старк купил бы его?

Он смеется.

— Мне теперь по этим критериям выбирать, во что вкладывать свои инвестиции?

— Думаю, да. Ты не настолько успешен, как он. Никогда не видела тебя в чем-то, кроме тех архаичных костюмов. На дворе двадцать первый век.

— Я уже давно признал, что у меня плохо со вкусом касательно выбора одежды. Поэтому и плачу работнику, делающему покупки вместо меня.

— Как, например, покупка нижнего белья?

— Это самое лучшее, на что я могу потратить деньги, — его голос хрипит, и моя слабая и уязвимая часть отвечает легким ударом сердца и пульсацией между ног.

На заднем плане слышу шуршание, и приятный голос объявляет о посадке на рейс.

— Мне пора идти, Тайни. Вернусь к пятнице. Надеюсь, ты останешься в Централ-Тауэрс до моего возращения?

— Скорей всего. Сейчас не время перевозить маму.

— Не стоит грустить. Кстати, у меня для тебя задание. В пятницу в семь вечера ты должна приехать в «Ред-Дор-Спа» на Пятой авеню. Сделаешь это?

— Конечно. Но зачем?

— В этом спа-салоне займутся тобой. Не забудь, в семь. Я заберу тебя в десять, и мы отправимся на твое задание. В «Аквариум». Это… — делает он паузу, пытаясь подобрать слово, — такое пристанище акул. И я хочу, чтобы ты была в полной боевой готовности.

— Ясно. Это ради того дела?

— Да. Собирался все рассказать сегодня вечером, но, похоже, не судьба. А по телефону об этом говорить не хочется. — Он отвечает что-то неразборчивое другому человеку, после чего вновь возвращается ко мне. — Ты сейчас куда направляешься?

— Мне нужно доставить посылки в центр, а затем отправлюсь на Ист-Сайд. Я на пересечении Десятой и Пятьдесят второй. Мне придется выехать на городскую магистраль, так как нужно завезти посылку на «Тропу дизайнеров»*. Наверное, какие-нибудь отрезы тканей.

— Ты не думала отказаться от этой работы?

— Нет, — коротко бросаю я. — Тебя это смущает?

— Скорее, беспокоит.

Эти слова как гром среди ясного неба. Только моя мама волнуется за меня, и поэтому идея, что Йена это тоже тревожит, трогает меня до глубины души. Я начинаю быстро моргать, чтобы скорее избавиться от любой физической реакции на его заботу. И почему в последнее время у меня зашкаливают гормоны?

— Я в порядке.

— Ты недавно сказала, что каждую минуту стараешься не попасть в аварию. Мне это не кажется безопасной работой. Ты хоть знаешь реальные цифры по Нью-Йорку о несчастных случаях, связанные с велосипедами? Между 1996 и 2005 в авариях погибли 225 велосипедиста.

Мне нечего сказать, так как мои мысли цепляются за идею, что он чересчур обеспокоен, раз изучает статистику по инцидентам с велосипедистами. На самом деле, я просто уверена, что начну рыдать, если заговорю, поэтому и молчу. Я даже не намекаю, что этим цифрам уж как десять лет.

Йен вздыхает, после чего говорит:

— Я заберу тебя в десять.

— До встречи, — умудряюсь я прохрипеть, но он уже отключается.

Неделя без Йена тянется медленно, и меня это начинает бесить. Он звонит чаще, чем я могу ожидать, и то удовольствие, которое я испытываю, когда слушаю его голос, говорит мне, что и его дни безрадостны. Каждый день я жду его звонков, будто наркоманка, а он — мой героин.

Когда в пятницу добираюсь до «Ред-Дор», я раскрасневшаяся и потная из-за целого дня работы, и на моем теле городская грязь толщиной, по меньшей мере, в целый дюйм. Стив стоит, облокотившись о Бентли, руки скрещены, а глаза скрыты за очками-консервами. Он больше напоминает телохранителя, нежели шофера.

— Привет, Стив, — обращаюсь я к нему, пытаясь понять, в машине ли Йен.

— Привет, красотка, — слышу в ответ. — Разберешь свои колеса? — выдыхает он, кивая на мой велосипед. — Мне нужно убрать его в багажник.

— Хорошо, — я наклоняюсь, чтобы расцепить быстроразъемный механизм и освободить переднее колесо. Стив забирает его у меня, а затем хватает раму и с легкостью убирает их в уже открытый багажник.

Он закрывает его с грохотом, а затем, помахав мне на прощание, забирается в машину и уезжает.

Внутри спа-салона играет легкая музыка, и очень худая женщина, рядом с которой и тростник покажется толстым, шатаясь, подходит ко мне на пятнадцатисантиметровых каблуках.

— Мисс Корриелли? — интересуется она. На мгновение я не понимаю, к кому она обращается, и поэтому оборачиваюсь через плечо, чтобы посмотреть, есть ли за моей спиной другая женщина. Но нет, она зовет меня. Я киваю и пожимаю ей руку, но она, нервничая, отступает. Кто жмет руки сотруднику на ресепшене? Правильно, никто. Но раньше я не бывала в таких роскошных местах. Единственное, что хоть как-то в моей жизни напоминало спа, были маникюрные салоны, которых в каждом городском квартале пруд пруди.