Грудной Узел мой был здорово истощен после долгого нахождения в поле синь-камня. Однако потихоньку наполнялся сам собой — я неосознанно стягивал к себе всю свободную эдру в довольно большом радиусе, за десятки метров. Плюс пульсирующее в Сердечнике ядро Яг-Морта тоже сочилось остаточной энергией, подзаряжая тонкое тело.

Эта прожорливость сыграла плохую шутку — я и не заметил, как втянул в себя следы остаточной эдры вокруг флигеля, а ведь по ним можно было попробовать отследить, что за нефы здесь были. Впрочем, это мало что дало бы…

Ядро Яг-Морта пульсировало, ворочалось в Сердечнике, будто дразня, и я не удержался — переключился на него.

Смена Аспекта обычно происходит мгновенно, но достаточно мягко. А тут меня ощутимо тряхнуло, словно мне влепили оплеуху. Перед глазами всё поплыло, цвета сдвинулись в зеленый спектр, в ушки, будто мелкие муравьи, хлынули десятки разных звуков — я словно одновременно оказался в разных местах сада, прислушиваясь к копошащимся под корнями деревьев мышам, к птицам на ветках и даже, кажется, к каким-то жучкам, протачивающим ходы под корой.

Я замер, привыкая к ощущениям, но легче не стало. Наоборот, голова закружилась, и я перестал чувствовать собственное тело. Меня словно увеличили во много раз, и я теперь огромную территорию в радиусе десятков метров вокруг воспринимал как единое целое, слился с ней, чувствуя каждое дерево, каждую птаху, как часть себя.

Вот это я понимаю — единение с природой!

В целом это было даже приятно — я почувствовал необычайную мощь. Я ведь не просто объял весь сад — я был частью его, я управлял им, и каждое дерево подпитывало меня энергией. Правда, не совсем ясно было, что со всем этим делать — я был растерян, словно оказавшись в кабине самолёта перед кучей непонятных приборов. До этого я сталкивался в основном с довольно простыми Аспектами, освоение которых было интуитивно понятно. Ну, может быть, за исключением Морока и Ткача.

Впрочем, раз уж я поглотил ядро полностью, то должна была сохраниться и память прежнего владельца — не полностью, но хотя бы в виде паттернов поведения при применении Дара. Я сосредоточился на этой мысли — вспомнил о своей драке с великаном, попытался взглянуть на неё его глазами…

На меня обрушилась лавина образов — ярких и быстрых, мелькающих, словно узоры в калейдоскопе.

Я — не просто един с окружающим лесом. Я и есть лес. Корни деревьев под землей — это мои жилы, древесные стволы — моя плоть, трава и листва — мои волосы, и каждая птаха, каждая землеройка — это мои глаза и уши. Я растворен во всем этом настолько, что сложно понять, где начинается моё собственное тело. Но если мне нужно сражаться… Толстые корни лезут из-под земли, обволакивая меня, пряча в этакий древесный скафандр раза в два выше человеческого роста… Почва источает ядовитый туман, сбивающий противников с толку, заставляющий блуждать на одном месте… Стаи верных прихвостней, послушных моему зову, сбегаются со всей округи… Правда, сейчас до них слишком далеко. Да и лес вокруг меня — слабый, маленький, ненастоящий. Он скован со всех сторон чуждым ему мёртвым камнем и железом. Мне тесно здесь, я не могу развернуться во всю мощь…

Шумно выдохнув, я сбросил Аспект — с непривычки он оказался тяжеловатым для человеческого восприятия. Перед глазами снова всё поплыло, и я покачнулся, осознав, наконец, границы своего тела. Едва не упал, потому что ноги ослабли в коленях и были словно опутаны чем-то.

Первое, что я увидел, когда взгляд более-мене сфокусировался — это перепуганного Путилина, стоящего в нескольких шагах от меня с револьвером в руках.

— Ты… Что за чертовщина с тобой, Богдан⁈ — проворчал он, опуская оружие.

— Да так, просто решил попробовать кое-что. Не думал, что меня так накроет… — пробормотал я, рассеянно оглядываясь.

Ноги мои и правда оказались опутанными до самых бёдер длинными корнями, вылезшими из-под земли. Правда, сейчас они потихоньку втягивались обратно, будто осьминожьи щупальца. Над землёй вилась белёсая пелена, едва доходящая до щиколоток. Не то пар, не то дым, очень похожий на тот, что окутывал лес во время битвы с Яг-Мортом.

— И… как это выглядело со стороны?

— Хреново выглядело, — буркнул Путилин, убирая револьвер в кобуру. — Потемнел весь, вены чёрные повылазили, зенки зелёным пламенем горят. И, кажется, все деревья вокруг зашевелились, к тебе потянулись. И главное — застыл, на окрики не реагируешь… Предупреждать надо о таком, Богдан.

— Да, это я сгоряча… Извините, — поморщился я и, высвободившись, наконец, из корней, прошелся по дворику перед флигелем.

— Что стряслось-то вообще? Ко мне посыльный от Вяземского явился, якобы меня срочно вызывают в резиденцию. Но я только зря скатался…

— Отвлекающий маневр, — невесело усмехнулся я, перебивая его. — Вяземский был со мной.

— И, судя по твоей физиономии, вы не коньячок распивали под разговоры о дамах?

— Вы проницательны, Аркадий Францевич. Вам бы в сыщики.

— А остальные-то куда девались?

— Люди губернатора арестовали Демьяна и Раду. Насчёт остальных… Сам не знаю, надо проверить.

Путилин нахмурился.

— Арестовали? За что? Впрочем, давай-ка для начала в дом вернёмся, не на улице же такие разговоры вести. Может, заодно встретим кого-то из домочадцев…

Он первый направился в сторону дома, и я, напоследок ещё раз просканировав окрестности магическим зрением, догнал его уже возле крыльца.

— Лилия Николаевна, кстати, оставалась здесь? — спросил я.

— Нет, насчёт неё я как раз спокоен. Я захватил её с собой, подвёз до университета по дороге в резиденцию.

Мы прошли в дом. Внутри тоже никого не оказалось, хотя двери были не заперты.

— Заходи, кто хочешь, бери, что хочешь… — пробормотал Путилин.

Наши шаги в пустом гулком коридоре звучали как-то неестественно громко и тревожно. На подоконнике валялись оставленные стекольщиком инструменты и лежал уже вырезанный, но не вставленный фрагмент стекла для одной из фрамуг. Похоже, старичка тоже выгнали, не дав даже собрать вещи. Статский советник тоже обратил на это внимание, и даже остановился у окна, окидывая задумчивым взглядом опустевший двор.

В коридоре было холодно, почти как на улице — рабочих разогнали, и теперь уже, даже если удастся вернуть их, починить отопление за сегодня они вряд ли успеют. Придётся ночевать во флигеле Демьяна или же греться в одной из комнат, в которых сохранился камин.

Впрочем, о чём это я. Сомневаюсь, что этой ночью мне вообще доведётся поспать.

— Так что у вас с Вяземским? — без предисловий спросил Путилин.

— Он требовал выдать Беллу. Она работала на него, была информатором в ячейке «Молота Свободы».

Сыщик удивлённо присвистнул, но ничего не сказал.

— Ну, по крайней мере, это он так думал, — продолжил я. — Потому что весьма удивился, когда я рассказал ему о том, каким Даром обладает Белла, и что он и сам, скорее всего, попал в паутину её гипноза.

— Немудрено. Такие, как она, стараются применять Дар незаметно, и очень редко попадаются. Но он поверил тебе?

— Думаю, да. Но от этого не легче…

— Да что стряслось-то? Говори, как есть. Мы ведь давно условились — никаких больше секретов.

Я вздохнул и действительно вывалил всё сразу.

— Дело дрянь, Аркадий Францевич. Мы с ним заехали в церковь к отцу Серафиму. Священник мёртв, церковь сгорела. Белла сбежала. А сам губернатор взбесился окончательно. Раду и Демьяна он, по сути, взял в заложники. И теперь требует, чтобы я сделал для него кое-что. Выступил наёмным убийцей.

Путилин выслушал на удивление спокойно, лишь поигрывая желваками. После изрядной паузы спросил:

— И кого именно он требует устранить?

— Орлова. Арнаутова. И Беллу. Всех, кто замешан в этой истории с готовящимся покушением на императора.

— То есть заговор действительно существует? И Вяземский был в курсе?

— Он считал, что контролирует ситуацию с помощью Беллы. И собирался предотвратить покушение в последний момент, повесив его потом на Орлова. Потому что Арнаутов изначально — человек Орлова, и был внедрён в местную ячейку «Молота Свободы» для провокации… Уф, там такое змеиное гнездо, честно говоря, я и сам с трудом понял, кто кого хотел подставить и для чего.