— Да что ты с ним возишься? Брось!
— Да я просто…
— Брось, я сказал! Подойди ко мне.
Стиснув зубы, я оставил бедолагу прямо на ступенях, ведущих наверх, и подошёл к Вяземскому. Правда, непонятно, зачем — ещё добрую минуту губернатор молча стоял над телом отца Серафима, мрачно разглядывая его. Лицо его будто закаменело.
В келье было душно и темно, светился лишь тусклый кристалл эмберита в железном держателе под потолком. В этом рассеянном неясном свете, даже не отбрасывающем теней, всё казалось каким-то плоским и будто нарисованным угольным карандашом. Лицо Вяземского и вовсе наполовину тонуло в темноте, лишь поблескивали белки глаз, слезящихся от дыма. В то, что этот человек прослезился из-за гибели священника, я что-то не верил.
— Похоже, она опять ускользнула, — решил я первым нарушить молчание. — И что теперь?
— А теперь… — глухо отозвался Вяземский и снова замолчал, стиснув зубы.
Продолжил он ещё минуту спустя, всё так же не сходя с места и не сводя взгляда с мёртвого тела.
— Теперь слушай меня очень внимательно, Василевский. Ты найдешь её…
— Что? Но… — фыркнул я от возмущения.
— Не перебивай!
Он придавил меня своим Даром — коротко, но болезненно. Грудь будто сжало стальными обручами — крепко, так, что показалось, будто затрещали рёбра. Я захрипел, закашлялся и запоздало переключил Аспект, скопировав его у самого Вяземского. Давно пора было это сделать — хотя бы ради иммунитета к подобному воздействию.
Вяземский выдержал небольшую паузу, подождав, пока я подниму на него взгляд. И, не обращая внимания на мой гнев, продолжил холодным, чётким тоном:
— Ты найдешь и устранишь их всех. Всех, кто имел хоть какое-то отношение к заговору или хотя бы знал о нём. Изабеллу. Арнаутова. Орлова… Да, пожалуй, главное — избавиться от этих троих. Срок — до завтрашнего утра. Но лучше тебе управиться раньше.
— Но это же… невозможно! — возразил я. Хотел даже сначала сказать «смешно», но лишний раз злить Вяземского сейчас не стоило. — Мы с Путилиным, да и ваши люди уже не первую неделю всем скопом охотимся за Арамисом. А вы хотите, чтобы я всё решил за полдня⁈
— Твои близкие — у меня. Если хочешь, чтобы они остались живы — постараешься совершить и невозможное.
Мы встретились взглядами, и мне даже не нужно было переключаться на Аспект Морока, чтобы прочитать его эмоции. Было видно, что говорит он совершенно серьёзно. Я вдруг с отчётливой ясностью осознал, что этот человек совершенно безжалостен.
Впрочем, не человек. Нефилим. Чем больше я живу здесь, тем виднее для меня эта разница.
Дьякон у лестницы вдруг очнулся. Раскашлялся, застонал, заворочался, пытаясь подняться. Мы с Вяземским даже не обернулись, продолжая буравить друг друга взглядами.
— Ясно. Хотите подчистить все следы? — язвительно усмехнувшись, спросил я. — Заигрались со своими интригами, а как поняли, что дело пахнет жареным — решили попросту избавиться от всех причастных?
— Вполне разумное решение, ты не находишь?
— Для таких, как вы — возможно. Вот только вы кое-что не учитываете. Я вам не наёмный убийца, готовый впиться любому в глотку по вашему приказу.
— А что такое? Ручки боишься замарать? — презрительно скривился он. — Или, может, пожалел кого-то? Но кого? Арнаутов — упырь. С Орловым у тебя и так, кажется, есть за что поквитаться. Да и Изабелла… Та ещё тварь!
Голос его заметно дрогнул, и это, похоже, разозлило его самого.
— Ещё раз повторю. Я — не убийца.
— Да неужели?
Вяземский улыбнулся, и улыбка эта больше напоминала звериный оскал. Он вдруг выпростал руку в сторону, подхватывая Даром уже поднявшегося на ноги дьячка. Тот охнул от неожиданности, когда губернатор подтянул его ближе, подвесив в воздухе так, что ноги его судорожно болтались, не дотягиваясь до пола. Бедняга хрипел и бестолково дёргался, пытаясь вырваться из невидимой хватки.
— А вот я, например — вполне себе убийца, — спокойно, даже как-то пугающе вкрадчиво произнёс Вяземский.
Пойманный дьяк вдруг замычал от боли. Кричать он толком не мог — похоже, грудь ему так сдавило, что он не мог вздохнуть. Суставы его рук и ног вдруг один за другим начали изгибаться под неестественными углами. В тесном замкнутом пространстве кельи влажный хруст ломающихся костей разносился так громко и явственно, что у меня холодок пробежал по хребту. Я открыл было рот, но сказать ничего не успел, да и слова застряли у меня в горле — оторопь взяла от этого жуткого жестокого зрелища.
А Вяземский продолжал давить беднягу Даром. Отшвырнул, впечатав в стену, как изломанную куклу, потом с коротким рыком вдавил в пол так, что хруст костей стал нестерпимо громким — будто вовсю работала огромная мясорубка. С тошнотворным треском лопнул череп, разбрызгав содержимое по плитам пола.
Я отвернулся и с трудом удержался от того, чтобы зажмуриться. Тяжело дыша, поднял полный ненависти взгляд на Вяземского. Тот же, кажется, лишь наслаждался происходящим. Глаза его лихорадочно блестели.
— Теперь представь, что я сделаю с твоей подружкой, если ты будешь кочевряжиться. Она ведь девчонка ещё совсем? Говорят, красивая…
Зарычав, я набросился на него.
Он, похоже, попытался отбросить меня Даром, но сейчас его фокусы на меня не действовали. Сам я применять телекинез не стал — просто схватил губернатора за грудки и несмотря на то, что он был чуть выше и на добрый пуд тяжелее, протащил вперед несколько шагов, пока не впечатал спиной в стену.
— Ну давай! — заорал Вяземский мне в лицо и расхохотался. — Убьёшь меня — и ей точно конец! Она сейчас в надёжном месте. Я даже сам не знаю, где. И у моих людей есть инструкции на случай, если со мной что-то случится.
Мы надолго замерли так. Я дрожал от напряжения и бессильной ярости, пожирая его глазами. Губернатор же, напротив, был спокоен, даже насмешлив. Точно не блефует, это даже без эмпатии видно.
Я с огромным трудом сдержался от того, чтобы не раздавить Вяземского его же Даром, как яичную скорлупу. Сейчас мне этого хотелось больше всего, но мысли о Раде заставляли действовать осмотрительнее, мозг лихорадочно просчитывал варианты.
Мелькнула даже мысль переключиться на Морок, чтобы… Чтобы что? Я так толком не научился пользоваться этим Аспектом. Это ведь тонкое искусство — Белла плетёт свои чары медленно, осторожно, и на это у неё уходит куча времени. Это ведь не прямой контроль, фишка в том, чтобы жертва даже не подозревала, что какие-то мысли или желания продиктованы извне.
У меня, правда, куда больше мощи, чем у неё. Я могу одним ментальным ударом парализовать Вяземского, как тогда саму Беллу. А ещё, наверное, можно попробовать продавить его волю, подчинить его себе напрямую на какое-то время…
Но что дальше-то? Выведать у него, где держат Раду? А если он и правда не знает? Да и что мне даст эта информация? Ведь тогда придётся либо убить Вяземского прямо здесь, либо держать под контролем до тех пор, пока тот не прикажет своим людям отпустить заложников. А для этого надо будет добраться до его резиденции. Или хотя бы до телефона…
Нет, это всё бред! Нереально. К тому же под Аспектом Морока я окажусь беззащитным. Стоит чуть ослабить хватку — и сам Вяземский придавит меня Даром. А ведь где-то тут рядом ещё двое его подручных, и они наверняка вооружены…
Мне захотелось заорать в голос. Вот ведь двуличная, изворотливая, жестокая тварь! Вот что с ним теперь делать⁈
В такие моменты начинаешь понимать революционеров или Белых Голубей, считающих, что все нефилимы — зло. Впрочем, чему я удивляюсь. Таким, как он — облечённым властью, деньгами, сверхспособностями — в рамках обычной человеческой морали часто становится тесно. Увы, но я ведь и за собой уже начал подмечать что-то подобное.
— Ну всё, всё… — он оттолкнул меня и брезгливо отряхнул одежду. — А теперь — утри сопли и принимайся за дело! Времени у тебя…
Он достал из кармашка на жилетке дорогие часы, щелкнул крышкой.
— Скажем — до восьми утра. Всё это дело нужно утрясти раньше, чем заявится Романов. Одну подсказку я тебе точно могу дать — где искать Орлова. Я устроил его у Кудеярова в «Славянском базаре». Номер-люкс на третьем этаже. Ужинает он каждый вечер там же, в ресторане.
