— Сделаю.

Иван нагнулся и легко поднял тушу матёрого, в которой на вид было килограмм пятьдесят, если не больше. И, закинув её на плечо, похромал за валун. Я тоже стал подниматься.

— Погоди, парень. Дай хоть тебе лицо ототру, а то в самом деле на вурдалака похож.

Быстро достав из сумки на поясе чистую тряпку, он смочил её сбитнем и принялся вытирать лицо.

— Ни чё, в нём же мёд есть, а он всякую гадость на раз убивает.

Кстати, про гадость. Как на хутор вернёмся, надо у шамана-недоучки спросить средство какое от глистов. Сам говорил, что людей да животных лечит, должен знать, как и эту напасть вывести.

— Ну всё, не такой и страшный теперь. А теперь за дело. Только давай сетемёты зарядим.

За валуном оказался конец ложбинки. Вернее, тупик — завал из разнокалиберных камней, промежутки между которыми были засыпаны землёй и заросли травой. И вот между валуном и завалом, с левой, той, где скала, стороны и был вход в пещеру. Неширокий, мы с Иваном вместе не зайдём, боком идти придётся, а вот по высоте — головой о камень не треснемся.

— Чисто там, — доложил Иван, выйдя наружу. — Ни костей, ни дерьма. Волки, похоже, её только этой ночью заняли. А ещё там ход есть, вы с Агеечем протиснитесь, а я уже с трудом.

Да, Иван пошире нас будет, что в плечах, что в талии. Плюс броня да щит объём придают. Агееч, который уже присел рядом волчицей и собрался распутать сеть, попросил:

— Иван, пока мы с Чэчем туши потрошить будем, заберись на этот завал. Оттуда обзор и на склоны, и на ложбинку должен быть.

Бывший полусотник только кивнул молча и принялся вскарабкиваться по камням на завал. А я, подумав пару секунд над тушей переярка, взялся за топор. С ним я быстрее до околосердечной сумки доберусь.

— Волки!

«Шо, опять⁈» Иван, стоящий на завале, вроде и не кричал, но его слова заставили меня вздрогнуть.

— Волки! — повторил полусотник. — Много! Уходите в пещеру!

Я перестал пластать печень переярка в бесплотной надежде найти душевник с каким-нибудь умением и, не вытерев лезвие, не время сейчас о чистоте заботиться, сунул нож в сапог. И схватился за копьё, лежащие рядом на земле. Агееч почти синхронно проделал тоже самоё, только с трубой сетемёта.

Я видел, что полусотник мучительно решает, что ему делать, прыгнуть с завала или бежать по склону с большим риском грохнуться, или ну его нафиг и принять бой, может быть и последний, прямо там на краю завала.

— Прыгай, Иван, прыгай! — видя нерешительность полусотника, закричал старик.

И полусотник прыгнул. «Лишь бы камень под ногу не попал», — промелькнуло у меня. Бахнул в землю обеими ногами, покачнулся, сделал шаг и… удержался. И тут же похромал к пещере. В трёх шагах развернулся, прикрылся щитом и, выставив перед собой меч, пошёл в пещеру спиной вперёд. А над краем завала в это время показались три скалящихся волчьих головы. И тоже застыли, видимо, решая, что им делать? Прыгать или как две их товарки спускаться по склону.

— Копьё мне!

Голос полусотника прозвучал громко, но почти без эмоций. Свой меч он уже успел закрепить на внутренней стороне щита. Я сунул ему в руку своё.

— Назад, Чэч!

«Да что такое!» — мысленно возмутился после того, как сделал три шага назад. На освободившееся место тут же сунулся старик с шайтан-трубой на перевес. И тут же жахнул по двум набегающим волкам. Оба с разбегу и влетели в раскрывшуюся перед ними сеть. К ногам полусотника докатился лишь визжаще-рычащий дёргающийся свёрток. Иван пинком остановил его, да и оставил лежать, больше не обращая на него внимание. Агееч отбросил назад использованную трубу сетемёта и, сорвав с плеча вторую, тут снова жахнул по трём волкам, всё же рискнувшим сигануть с края завала вниз. Удачно. Почти. Сеть накрыла только одного. А двое, словно обезумев, с ходу прыгнули на нас. Одного волка Иван принял на щит, а второй напоролся грудью на выставленное копьё. Под напором полусотник попятился назад, но я тут упёрся плечом ему в спину, позволяя восстановить равновесие. Да я в книжках читал, что второй ряд копейщиков, так удерживает первый в подобных случаях. Агееч тем временем, перехватив поудобнее уже пустую шайтан-трубу, с размаху ударил ею волка снизу в челюсть. Зверёныш взвизгнул, дёрнулся назад и слетел с лезвия. Но не ринулся в атаку снова, а поджав хвост, рванул в сторону валуна. Иван же ударил копьём в оставшегося. Попал, не попал — я не видел, потому что мой наставник снова заорал, отбросив назад пустой сетемёт:

— Трубу! Шакалы! Откуда⁈

Сунув в протянутую руку, сорванный уже с моего плеча сетемёт и тут же приготовил четвёртый последний. Было ещё два, конечно, но они висели на спине полусотника, а как их быстро снять и при этом не ослабить защиту, я не представлял. Тут в свободное пространство между головами переднего ряда я увидел, как по склону несётся стая песчано-рыжих тварей размером поменьше волков. Так Агееч не ругался⁈ Но шакалы и волки в одной стае?

Хлопок. Раскрывшаяся сеть накрыла сразу трёх.

— Трубу!

Отдав её, я заорал, вытаскивая топор из петли на поясе:

— Последняя! Жахнешь и отходи назад!

И тут меня словно битой по затылку треснули. В прямом смысле, аж звёзды из глаз и калейдоскоп перед глазами. Застонал и качнулся назад Иван, но я рефлекторно качнулся вперёд, подперев его, и непослушными губами простонал:

— Стоять!

И тут же схватил за шкирку Агееча, чуть не рухнувшего ничком, и из последних сил потянул, привалив его к себе и Ивану.

— Стоять…

Завизжали, заскули шакалы, порождая новый фейерверк у меня перед глазами. Вой, запутавшихся в сети волков, заставил сжаться желудок, но блевать было нечем. Лишь противная горечь заполнила рот.

— Стоя…

И тут она снова появилась у меня перед глазами. Призрачная ушастая блондинка с перекошенным от злости лицом. Взмахнула своими тонкими, как ветки ивы, обнажёнными руками и всё пропало… Как веником смахнула. Погасли звёзды, рассыпался калейдоскоп, успокоенный желудок больше не пытался протиснуться сквозь горло и улёгся на место. Умолкли даже шакалы и волки.

«Кто ты, чудесница? Фея? Ангел или богиня?»

Но ушастая, не обращая на меня внимания, начала говорить. Мне даже показалось, что слышу её голос… Нет, показалось. Вот она замолчала. Снова взмахнула рукой и пропала. И снова завизжали, захныкали шакалы.

— Они убегают! Поджав хвосты!

— Мозгокрут! Точно мозги ссохлись, как я сразу не догадался-то!

— Кто это?

— Демон. Не высший, но уже не тварь. Он животных и разумных подчиняет своей воле, заставляет находиться рядом с собой, а потом пожирает по одному, когда проголодается. Этот или слабый совсем был или дикий, в смысле из глубокой пустоши, одних волков да шакалов подчинил. Вот и нас попытался, мы ему как малышне конфеты. Только что-то не вышло у него.

— Я, кажется, знаю, почему не вышло, — и рассказал про свою призрачную ушастую. — Раньше думал, что глюки на яву ловлю. Теперь не знаю.

— Хренасе… — только и проговорил ошарашенный полусотник.

— Знаешь, парень, пусть лучше она тебе мозг сношает, чем какой-нибудь альцгеймер, — выдал Агееч.

— И что теперь нам с мозгокрутом делать? Найдём?

— Нет, Чэч. Мозгокрут — тварь трусливая. После того как твоя ушастая ему по мозгам дала да так, что контроль над шакалами потерял, он затаится. Уйдёт совсем или в округе крутиться будет, тут не скажу. Но рано нам ещё вот так в открытую с ним в драку лезть. Вот что, на хуторе наверняка связь с Яшкой есть. А он ко всем демонам неравнодушен. Думаю, и этому обрадуется. Но тянуть с этим нельзя. Сделаем так. Сейчас тварей добьём, чтобы опыта полной поварёшкой хлебнуть и ты, Чэч, как самый быстрый, беги на хутор. Пусть Якову срочно весть передают. Заодно у шамана спросишь, нужно ли им мясо волков. Это мы им брезгуем, а гоблины, может, и полюбляют. А мы пока их выпотрошим.

Эпилог

Первым меня, выбежавшего из ложбинки, заметил Миклуш. Как мне потом рассказывали, пацан, как нас проводил в рейд, так и остался стоять на стене, вглядываясь в долину. Хуторской малышне, принявшей по началу это за очередное развлечение, стояние на стене скоро наскучило. Но, как они не звали с собой нового приятеля, Миклуш остался на месте. Последними, кстати, ушли близняшки. А пацан ждал нашего возвращения — он же слово дал.