Посреди храма высился трехглавый идол, в два человеческих роста, с тремя серебряными головами под одной шапкой, из которой торчали натуральные козлиные рога. Все три пары глаз прикрывала золоченная повязка, на груди божества красовался серебряный полумесяц. Один из оскаленных ртов идола сжимал в зубах утку, из другого высовывалась голова свиньи, третья же голова держала во рту рыбу. Тремя мирам владеет Триглав-Чернобог и со всех трех царств ему поступает доля живых существ, в них обитающих. В годы же величайших бедствий или наоборот, наибольшего обилия, бог получал и человеческие жертвы. Возле главного бога Щетина полукругом стояли кумиры младших Богов. Все идолы были раскрашены яркими красками, ничуть не тускневшими и не облазившими от времени, не подвластными снегу, дождю, солнцу и ветру.

Позади идола виднелась небольшая дверь, из-за которой доносилось тревожное фырканье. Довольная улыбка искривила лицо Всеведа, когда он нащупал под полой плаща небольшой кувшинчик. Подойдя к двери, жрец отодвинул засов и вошел в темное помещение, пропахшее навозом и конским потом. Послышался стук копыт и на свет вышел вороной конь, необычайно рослый и жирный, с роскошной черной гривой. Этот конь, никогда не знавший ни всадника, ни какой-либо работы, был посвящен самому Триглаву, находясь под постоянным присмотром жрецов. Всякий раз, когда в Щетине думали идти на войну или пуститься в море для разбоя, гадали этим конем, заставляя его переступать через разложенные по земле девять копий. Покрыв коня красной попоной, Всевед выводил коня перед старейшинами, а в иные времена – и перед всем вечем, когда дело считалось особенно важным. Жрец проводил коня через копья по три раза взад и вперед; если конь не задевал копий ногами, то предвещалась удача, и народ шел на дело; если животное наступало на копья или, тем паче, перемешивало их, то задуманное предприятие отменялось.

Завтрашнее же гадание будет не о союзе с франками – на таком не настаивал даже Эбурис, - напротив, у Триглава будут спрашивать, стоит ли откликаться на призыв Драговита, выступить на войну против ободритов. Князь Рерика Вышан хочет оторвать Щетин от велетского союза и этого же хочет король Карл – поэтому его посланец и прибыл в Щетин. Если завтра конь перемешает копья – значит, поход на ободритов не угоден богам и Щетин не поддержит князя. И Всевед уже знал, чем обернется завтрашнее гадание – недаром он взял кувшинчик с приготовленным из редких трав зельем. Священного коня оно не убьет, но голову ему изрядно замутит – а значит, завтра конь будет спотыкаться и гадание не удастся – а ведь это и нужно франку.

Поглаживая тычущегося ему в плечо коня, Всевед достал кувшинчик, сковырнув просмоленную пробку, уже готовясь вылить зелье в кормушку.

- Вмешиваешься в волю богов, жрец!?

Не веря своим ушам, Всевед в ярости обернулся – никто не смел войти в святилище! Перед ним стояла молодая женщина в странном облачении – черная рубаха с короткими рукавами и непристойно укороченная юбка выше колен. На рубахе – глубокий вырез и меж упругих грудей висит на цепочке серебряная пластинка, изображавшая некое оскаленное существо, наподобие кота. Красивое лицо портила наложенная на левый глаз золотая повязка, вроде той, что прикрывала глаза самого Триглава.

- Как смела ты явиться в обитель бога? – грозно произнес жрец, - наглая девка, ты умрешь за это святотатство!

-Бога, чью волю ты искажаешь? - она говорила на вендском с акцентом, который Всевед слышал от купцов-саксов, - ты, кто готов продать честь племени за христианские подачки, смеешь говорить мне о святотатстве?! Не ты, но я буду карать тебя за кощунство!

Она сдвинула повязку – и на Всеведа уставился страшный, будто змеиный глаз, полный нечеловеческой злобы и губительной силы. Один лишь раз взглянул на него жрец и тут же почувствовал, как его горло словно сдавило тисками. Его глаза налились кровью, изо рта пошла пена и, корчась в предсмертных судорогах, Всевед повалился на пол.

Надвинув снова повязку, Инга равнодушно переступила через мертвое тело и небрежно потрепала по густой гриве тянувшегося к девушке черного коня.

Наутро по всему Щецину прошла весть о том, что Всевед, подкупленный золотом франков, пытался подпоить священного коня дурманящим зельем. Само зелье было найдено в храме, где возле трехглавого идола лежал и мертвый жрец. На теле не было найдено ни единой раны, но лицо искажал такой ужас, что тут же пошел слух, что сам Триглав поразил Всеведа за его кощунственный замысел. Франки и ободриты, не дожидаясь пока разъяренная толпа растерзает их за святотатство, бежали из Щецина. Им не препятствовали – старейшины города, не желая раньше времени ссориться с королем Карлом, не были заинтересованы в смерти легата.

Новый жрец Триглава, Ядун, давний соперник Всеведа, взялся провести обряд гадания. Во внутреннем дворе храма, в присутствии всех старейшин, младшие жрецы положили на землю девять копий. Потом вывели из храма вороного коня. Ядун – тощий мужчина с костистым лицом, обрамленным черной бородой, - вскинул руки, призывая своего бога.

- Триглав-Всеядец, владыка небес, земли и преисподней! Скажи, угоден ли будет тебе поход на ободритов? Нужно ли нам откликнуться на зов Драговита, князя велетов?

Вороной, как-то хищно оскалившись, покосился на старейшин налитым кровью глазом и, гордо подняв голову, трижды прошел взад и вперед через копья, не задев ни одного. Все присутствующие разразились воинственными криками. За всеобщим ликованием мало кто заметил укрывшуюся в тени молодую женщину в жреческом облачении и с золотой повязкой на глазу. Второй глаз Инги горел адским торжеством, алые губы кривились, обнажая зубы в злой улыбке.

Королева Фастрада лениво потянулась на роскошном ложе, устланном византийскими шелками и, сбросив покрытое замысловатыми узорами покрывало, забросила голую ногу на спящего рядом Карла. Не открывая глаз, король что-то пробурчал себе под нос и, внезапно повернувшись, сгреб супругу в охапку, подминая ее под себя и наваливаясь сверху.Молодая женщина, обхватив ногами мужскую талию, громко стонала, извиваясь под могучим телом и чертя ногтями на обнаженной спине кровавые борозды. Наконец, ритмично двигавшаяся внутри нее мужская плоть напряглась и запульсировала, орошая семенем женские недра. С удовлетворенным вздохом, король слез с жены, опрокидываясь на спину и кладя руку на живот Фастрады. Та, ухватив его ладонь, опустила ее ниже, накрыв ею свое лоно.

- Я буду молить Бога, чтобы именно сегодня, - горячо сказала она, - ты зародил во мне сына. В такую ночь и в этом городе, он должен родиться особенным.

- Почему бы и нет, - король встал, набрасывая на плечи льняную рубаху, - здесь, у Престола Святого Петра, может родиться выдающийся священник или аббат.

- Я надеюсь на большее, - почти прошептала Фастрада, но Карл, натягивая штаны, все же услышал ее и снисходительно кивнул в ответ.

-Может и так, - кивнул он, - например, епископом. Ладно, мне пора. Я попрошу Его Святейшество передать свое благословление твоему сыну…То есть нашему сыну.

Он одел сине-зеленый плащ и, улыбнувшись Фастраде, вышел из покоев. Королева, раздосадовано прикусив губу, тоже начала одеваться.

-Ваше Величество, - нежный голосок послышался от дверей и на пороге появилась миловидная девочка, лет четырнадцати, с длинными светлыми волосами и голубыми глазами, - ох, простите, я надеялась застать отца.