Литмир - Электронная Библиотека

-Не могу дождаться этого, - улыбнулся Роргон, возвращая принцу его поцелуй. Карл, отстранившись от молодого дворянина, перевернулся на живот, становясь на четвереньки и нетерпеливо теребя застежки шелковых брэ. Вот он приспустил их, оголяя ягодицы и тут же почувствовал, как к ним прижалась затвердевшая мужская плоть. Одновременно Роргон запустил пальцы во взлохмаченные волосы Карла, заставляя его приподнять голову. Принц издал нетерпеливый стон, подаваясь задом навстречу – и в тот же миг лезвие острого ножа полоснуло его по горлу. Хрипя и булькая кровью из распахнутого в изумлении рта, Карл повалился на траву, дергаясь в предсмертных судорогах.

Роргон, колотимый крупной дрожью, поднялся на ноги, вытирая нож пучком травы и спешно натягивая штаны и рубашку. Весь его боевой настрой вдруг исчез, единственное, чего ему сейчас хотелось – быстрее убраться от места убийства, Но молодой заговорщик не успел сделать и двух шагов, как из леса вдруг выбежал Пипин, в сопровождении двух десятков стражников. В мгновение ока Роргона грубо скрутили, вырвав из пальцев окровавленный нож и швырнули лицом наземлю. Несколько раз его сильно пнули по ребрам и один, особенно сильно, - сапогом прямо по лицу.

-Вот! - крикнул горбун, тыча пальцем в Роргона, окровавленным ртом выплевывающего выбитые зубы, - что я говорил! Их нельзя было оставлять вдвоем! Несчастный Карл, как мог ты довериться этому развратному чудовищу!

Ротруда плакала, уткнувшись лицом в юбку гладившей ее по волосам Фастрады. Сама же королева, утешая девочку, внутри себя ликовала – все шло, так как она и задумала. Кроме них здесь собрались немногие – только самый ближний круг, в основном из ближних людей Пипина Горбатого и королевы.

-Нет! – граф Теобальд, простоволосый, с окровавленным лицом и разорванной рубахе, упирался в руках стражников, - это все грязная ложь. Я никогда не желал зла принцу. Это все задумало это горбатое чудовище! Он вовлек меня в заговор, он…

Он все еще кричал и рвался из рук, когда его поставили на колени, заставив уложить голову на выщербленную колоду. Палач, - здоровенный воин-франк, - опустил топор и голова графа покатилась по запачканной кровью земле.

Казнь происходила в одном из внутренних дворов пфальца – Пипин, пытками вырвав у Роргона имена собственных сообщников, тут же приказал их арестовать и доставить на лобное место, не дав времени на отпущение грехов. Священников сюда вообще не пригласили – если не считать старика в отороченном золотом облачении, призывающего бога в свидетели своей невиновности – Петра, епископ Вердена.

-Я требую, чтобы меня судил король! – крикнул он, когда его тоже укладывали на плаху, - ты не вправе выносить смертный приговор, горбун.

Взмах топора прервал его крики и новая голова покатилась по земле. Стоявшие здесь воины были из свиты Фастрады, приведенные в Аахен ее отцом и повиновались только ей – а она сразу дала понять, что верит Пипину. Последний нежданно-негаданно выдвинулся на первые роли во дворце: остальные приближенные Карла как-то быстро оказались задвинуты на вторые роли. Королева согласилась и с доводом, что с казнями не стоит медлить – и поэтому несчастного Роргона обезглавили первым. Сейчас ей оставалось лишь дождаться Карла, чтобы поделиться с ними своими «подозрениями» о Пипине – старательно пересказав все обвинения, что выкрикивали казненные, прежде чем им отрубят головы. Тщательно продуманная легенда и мерцавший на пальце изумруд придавали Фастраде уверенности в том, что она сможет убедить короля в чем угодно.

Когда последний заговорщик был обезглавлен, Пипин, поправив плащ, отороченный мехом горностая, шагнул вперед, поднимая руку и призывая к вниманию.

-Великое злодейство свершилось в сердце нашего королевства, - воскликнул он, - хоть злодеи и наказаны, их казнь не возместит всей тяжести нашей утраты. Больше чем кто-либо еще я виню себя за эту смерть – я ведь подозревал, я спешил как только мог – и все же мне не хватило лишь мига, чтобы успеть спасти моего любимого брата. С волнением сердца я думаю о том, какой удар постигнет моего отца, когда он вернется с победой из земель язычников. Но я, как его сын, обещаю всем вам, что…

Топот копыт и возмущенные крики бесцеремонно расталкиваемых придворных, прервали эту проникновенную речь. Пипин замолчал, недоуменно рассматривая взмыленного коня, топтавшего копытами мертвые тела. С седла ссыпался мужчина, сразу же рухнувший на колени перед Фастрадой. Королева узнала его – один из приближенных ее отца, ушедший вместе с ним и Карлом в поход на славян и саксов.

-Что это значит?! – неожиданно высоким голосом воскликнул Пипин, - как смеешь ты …

- Ужасная весть, Ваше Величество, - не глядя на него, выдавил воин, скорбно уставившись на Фастраду, - король Карл и ваш отец пали в бою с язычниками!

Помазанный кровью

- Прими эту жертву, о Всеотец!

Не оборачиваясь, Инга подала знак и дюжий сакс вышиб колоду из-под ног очередного франка. Другой ее сподвижник взвесил в руке копье и мощным броском пришпилил дергавшегося в петле врага к древесному стволу.

Инга словно перенеслась на семь лет назад – воды Аллера вновь текли кровью и курганы из отрубленных голов вырастали под стенами Вердена, под крики слетавшегося воронья и рыбы пировали на обезглавленных телах, загромоздивших реку.

Всего семь лет минуло – но как все изменилось с тех пор. Сейчас у врат города – выбранного Ингой как напоминание о массовой казни Карлом саксонских мятежников, – потоками франкской крови смывался позор тех лет. Кого-то вешали в жертву Отцу Могил, кому-то отрубали головы, насаживая на колья – по обычаю славянских союзников, кого-то же бросали в реку, насыщая некков, духов вод и источников.

И никто здесь не усомнился в праве Инги руководить этим жертвоприношением. Саксы, велеты, даны, гауты, ободриты – все они почтительно внимали одноглазой пророчице. Под ее руководством творились и жестокие обряды в честь Богов Смерти с бросанием пленников в ямы со змеями и вырыванием окровавленных сердец, что возлагались на золотые блюда, покрытые изображениями богов и чудовищ.

Точно также никто не возражал, когда Инга руководила погребением павших в битве при Зверине. Тогда пророчица тоже принесла в жертву всех пленных врагов, кроме ободритов – их Люб упросил пощадить, в обмен на принесение клятвы верности ему и Годфреду. В живых было оставлено и около двух десятков франков – им разрешили увезти на родину тело Карла и даже дали провожатых до Рейна.

Остальных пленных ждала жестокая смерть.

Великие почести воздавались павшим вождям – Старкаду и Драговиту. Первому, прямо посреди крепости, под открытым небом, был возведен огромный курган из переложенных хворостом и облитых маслом тел убитых франков. Позже на эту гору трупов был на руках занесен один из драккаров. В нем и нашел последний приют ярл Хеорота, с собственной отрубленной головой на широкой груди, поверх положенной там же секиры. Драговит же был погребен в княжьем доме, окруженный телами павших дружинников и тоже – на драккаре. Рядом со старым князем лег и его убийца – князь ободритов Дражко.

Сотню пленников утопили в озере и окрестных болотах – дабы почтить здешних духов. Остальным же Инга собственноручно перерезала глотки, окропив их кровью все, что могла в Зверине. Особенно свирепо Инга расправлялась с захваченными священниками Карла: по славянскому обычаю они были живьем разрублены на куски, а головы утверждены на стенах крепости на копьях. Свершив воззвания к богам, она приказала предать крепость огню. Люб согласился без споров – сейчас, после разгрома франков и ободритов, Зверин во многом потерял прежнее значение. Крайний рубеж обороны отныне проляжет куда западнее.

29
{"b":"889911","o":1}