— Чего, «прозрачный», рвота на подходе? — кривя в усмешке губы сказала она.
— Нарываешься? — спросил я и начал приподниматься со стула, с помощью кулаков, сжатых до синевы.
— Дима — предостерёг меня хозяин.
— Что происходит? — высунув чёрную голову в капюшоне, спросил Илларион, хозяин «чёрного» ведомства. — На дуэль опять прёт? А ну ка, разошлись по пещерам. До экзаменов дотерпите, горячие финские ребята. А там убивайте друг друга, сколько душе угодно. Поесть спокойно не дали, детсадовские молокососы.
С этими словами, он забрал свой хвост из нашей кабинки, демонстративно показал спину присутствующим и ушёл. Я молча сел, и попробовал компот. «Это моча ослиная, не иначе» — думал я, выливая изо рта эту жижу в стакан. Больше терпения не хватило, я встал из — за стола.
— Всем приятного аппетита, я пошёл — сказал я и встал.
— Сядь быстро, — приказал хозяин и ударил лапой об стол. Да так чётко сработал, что тот треснул ровно напополам и обвалился, вместе с едой на подносе. Я остановился, распахнул широко глаза и сел. По-моему, в тот момент, я начал икать. Маруся и Вася, быстро сообразив, что вечер перестаёт быть томным, начали слизывать с пола лужицы молока, а Татарин сгребал за пазуху странного вида печенье. Мне вдруг стало смешно, и к икоте присовокупилась истерика до слёз. Когда я закончил, в кабинку заглянул ёжик. Увидев разгром, и меня, икающего и размазывающего слёзы на лице, произнёс:
— Это вообще безобразие, «белые». Приберите здесь, и дайте хозяину передохнуть. Дима, если есть не хочешь, остановись. Голод иногда полезен.
Я согласился с ним, и когда мы всё убрали, я, вместе с остальными голодными братьями и сёстрами вышел из кафе. Меня больше не смущало, что желудок просил есть. Твёрдо уверовав, что диета никому не принесёт вреда, думать о ней перестал. Пора было успокоиться, и лечь спать.
II
Утро встретило нас пургой и снежным ветром. Я сел на кровать и потянулся. Есть хотелось неимоверно, но я твёрдо решил, что никогда больше не вернусь в кафе при общаге, под названием гостиница при перевалочной базе. Сегодня у меня по расписанию был экзамен по отварам. Ничего особенного и готов я был к нему как никогда, поэтому не тревожился. Пообещав, что обязательно вернусь с победой, я, прихватив с собой пару учебников, вышел из номера. Добравшись до цокольного этажа, я нашёл нужную аудиторию, указанную в путеводителе, который нам выдали при приезде сюда, и углубился в чтение учебника. Нужно было повторить рецепты очень сложных отваров. Но что — то мешало учить. Обернувшись, я обомлел. За моей спиной, в соседнем ряду, сидело зелёное убожество. Оно развлекало себя тем, что выпускало огромную, жёлтую соплю из носа, а потом, с помощью пальца, который был покрыт мощными бородавками, эта сопля впихивалась в ноздрю, так сказать — обратно. Тошнить меня больше было нечем, но всё-таки замутило. Я глубоко вздохнул, икнул, и зажал рот рукой.
— Противно, да? — спросила маленькая девочка, которая гордо носила на голове огромный бант голубого цвета и сидела со мной рядом.
— Очень — ответил я и снова закрыл рот рукой.
— А я вот с этим живу уже седьмой год. Каждый раз поражаюсь, почему нас не разделяют. Ну нельзя же ничего не есть две недели — пропищала она и перелистнула страницу учебника.
— Почему седьмой год? — полюбопытствовал я.
— Экзамен по защите от «чёрных» седьмой раз заваливаю. Говорят, о профнепригодности моей всё время. «Прозрачная» — это звучит гордо. А я никак. Тимофей Иванович уже лапой на меня махнул. Не могу им устоять, они меня обманывают. Поэтому, сижу здесь каждый раз и думаю. А может ну их, эти экзамены? Уйду куда-нибудь в лес, да и дело с концом. Всё лучше, чем на жёлтую соплю ежегодно смотреть.
— Ты давай, не отчаивайся. Отвары то сдаёшь? — спросил я.
— Сдаю, но плохо. В прошлом году орёл, профессор, который, из нейтральных, на моём отваре понос получил. И клюв у него округлился, и перья как-то торчать начали не так, как надо. Придираются, я так думаю? — полу утвердила, полу спросила она у меня.
— Да наверняка. И ведь что из нас можно высечь, какие знания, если вот такого убожества в коридоре насмотришься, а потом нужно на науке сосредоточиться. Лучше бы разделили нас, ей богу — вторил ей я. Мы были похожи с ней на двух старушек, которые обсуждали бесстыжих девчонок из соседнего подъезда, за ношение коротких юбок. И таким образом, нам меньше хотелось волноваться. Прижавшись к друг другу, мы ждали своей очереди сдать экзамен и уже почти уверовали, что всё будет хорошо.
— Ой, кого я вижу, — нараспев начала орать Карина, подошедшая к нашим сжавшимся от страха тельцам перед грозной дверью в аудиторию экзаменаторов, — никак Дмитрий Батькович к науке приобщиться припёрся. Небось на пятёрку все отвары выучил, и теперь удивлять будет неземными знаниями?
— Чего разоралась, дура? Давно на попе прыща не наблюдала? — привстав со стула и грозно сверкая голубыми глазищами сказала малышка с синим бантом, которая секунду назад шептала мне, как боится внешнего мира. Я приосанился, наблюдая, как девчонки мечут молнии друг в друга. Нравилось мне смотреть, как разгорается пламя.
— Девочки, давайте тон потихоньку скинем на два децибела как минимум — сделала замечание им овчарка, которая интеллигентно поправляла соломенную шляпу и очки одновременно двумя лапами. Смотреть было смешно, но вид у неё был строгий.
— Катька, ты какой раз уже сдаёшь эти отвары то? Я уже и не помню эту дверь без твоих очков навыкат. Не надоело? — обратилась к собаке Карина.
— Тебя я не спросила, «чёрная». Ну двадцать шестой, и что? Ты то вон, тоже ежегодно сидишь здесь, а толку? Косячишь напропалую, а к нам цепляешься — оскалившись, сказала она и снова поправила съехавшую на ухо шляпу.
— Ой, девочки, дверь открывается — сказала малышка с бантом и прикрыла свой рот ладошкой, видно от страха. И вправду. Дверь распахнулась, и из неё вышла здоровая лосиха нежно розового цвета. Её шкурка лоснилась здоровым, глянцевым блеском.
— Это как же надо было не учить, чтобы тебя заставили свой собственный отвар выпить, Ксюха? — спросила собака Катя и мы начали всей толпой веселиться от души. Насмеявшись, с тревогой посмотрели на открытую дверь аудитории. Из неё высунулась голова орла из нейтральных.
— Кого ждём? — строго спросил он нас и посмотрел мне в глаза.
— Быстро, Дмитрий. Пора сдавать экзамен — отчеканил он и захлопнул дверь перед розовым носом лосихи. Я вскочил, заметался, схватил учебники, потом их снова положил на стул, а потом вздохнул, выдохнул и открыл дверь.
— Девочки, не скучайте — сказал я им, и смело вошёл.
В аудитории стоял жуткий запах жжёного чеснока. Я знал этот запах, потому что он означал, что отвар был выпарен и зажарен. Я только однажды так не аккуратно сварил его, когда, забыв о его существовании, заболтался с Татарином. И точно, вместо котла, в котором тлело и воняло, силами помощников профессора, был поставлен новый. Огонь разожгли, воды налили, и удалились.
— Тяните билет, «прозрачный» — сказал орёл. Я подошёл к столу, и присмотрелся. Ничем не примечательные картонные квадраты лежали на столе, перевёрнутые текстом вниз. Взяв первую попавшуюся картонку с края стола, я развернул к себе текст. Он гласил: «Билет № 17. Отвар цветения». Жутко обрадовавшись, потому что прекрасно знал эту смесь, я прочитал вслух билет, и получив разрешение, пошёл готовиться.
Взяв четыре глиняных горшка, я засыпал пеплом и песком всех их по самый верх. Утрамбовав смесь, помыл руки с мылом, и взял со стола апельсин. Разломив его пополам, и вынув четыре семечки, позволил себе съесть сладкую мякоть фрукта. Саму шкурку, размельчил ножом на сто сорок кусочков. Это было самое трудное. Математику нужно было в этом рецепте соблюсти, и считать приходилось вслух. Тридцать пять кусочков в один горшок, тридцать пять в другой, в третий и в четвёртый. В равных долях смешав кусочки с песков и пеплом, я подошёл к котлу. В закипевшую воды, я бросил четыре семечки апельсина, и взяв с полки колбы с различными смесями, начал осторожно и порционно добавлять их в котёл. Корица, ваниль, гвоздика, фиалка, корень солодки, пыльца кокаина и банановые соки. Тщательно смешав смесь, я загасил огонь, и дождавшись десять минут настоя, взял половник. Ровно три половника отвара на каждый глиняный горшок. Всё. Магия, и отвар готов. Сев на стул, начал ждать.
