– Спрашивала. Нет его, – морщит свой носик. Мне жуть, как хочется ее в него чмокнуть. Я держусь. Чтобы чем-то себя занять, прохожу к бару и стаскиваю еще один пустой стакан. Чтобы слегка успокоить свое разбушевавшееся кудрявое облачко – плескаю каплю виски Стеф и добавляю себе. Протягиваю Ростовцевой, она хмурится:
– Что это?
– Чай.
– Это виски.
– Если знаешь, зачем тогда спрашиваешь?
– Запивать проблемы алкоголем – ни к чему хорошему не приведет.
– А мы не запиваем, – стукаю своим бокалом о ее. – Мы успокаиваем тебя. Выдохни, Карамелька, а то ты сильно напряженная какая-то.
– Я смотрю, зато ты сильно довольный. Почему?
– Ты вернулась, – развожу руками, обводя номер, – да, я доволен.
Ростовцева как-то подозрительно косится в мою сторону. Я улыбаюсь. Самой обезоруживающей и милой улыбкой в своем арсенале. Обычно девчонки на нее охотно ведутся. Но Карамелька не того сорта “девчонка”. Ее это не пронимает. Наоборот настораживает сильнее.
Стеф еще какое-то время сверлит меня взглядом, крутит в руках бокал, а подумав, одним махом его опустошает. Возвращается к разбору чемодана, заявляя тоном строгой непреклонной учительницы:
– То, что я вернулась – ничего не значит, ясно?
– Ясно.
Ясно, что я бы с удовольствием поиграл с ней в ролевые игры. Стеф определенно были бы к лицу строгие очки и указка, а еще юбка-карандаш и развратная блузочка с расстегнутыми верхними пуговицам. Обязательно, чтобы оттуда выглядывал секси-бюстик, который пару минут назад она вырвала у меня из рук. Да, еще алая помада на губах, и ее губы у меня на… Блть! У меня снова встал.
– Ты мой начальник, я твоя подчиненная, – не унимается заноза. – У нас сугубо рабочие отношения, – ненавижу эти наши “сугубо рабочие”. – Никакого флирта, никаких заигрываний и да, мы спим в одной кровати, но не вместе. Чувствуешь разницу?
– Значит, бойкот дивану? А ты не полезешь снова ко мне обниматься среди ночи? А то знаешь, я так могу и психологическую травму заработать, Ростовцева. Спать с девушкой, которая тебя не хочет – это больно, – закатываю глаза.
– Я. Не. Лезла. Обниматься! – рычит Карамелька, кидаясь подушкой. – Но я знаю, что нужно сделать, чтобы ты больше не распускал свои руки!
И она делает.
Сначала разбирается со своим чемоданом, потом принимает душ. А выйдя оттуда бодренькой, свеженькой и соблазнительно источающей клубничные ароматы на весь гребаный “люкс”, разводит бурную “строительную” деятельность.
– Что ты делаешь? – спрашиваю, когда эта злая пигалица решительно тащит из гостиной огромные диванные подушки.
– Баррикады.
– Ты рехнулась, Карамелька?
Стеф отмахивается от меня.
– Детский сад! – закатываю глаза. – Мы два взрослых человека, неужели мы не сможем проконтролировать движения собственных тел?
– Твое тело не поддается контролю. Особенно, когда управление плавно перетекает из верхней головы в нижнюю. А так как это бывает слишком часто… м-м, нет! Нам нужна стена из подушек.
– Еще раз напомню, что это ты вчера первая начала.
– Я тебе не верю.
Ну, разумеется! Это ведь я в нашей паре злой гений, вечно думающий членом! Хотя последние сутки, надо признать, так оно и есть. И это, признаться честно, утомляет.
Я отмахиваюсь:
– Глупая затея.
– Гениальная.
– Ты зря тратишь силы и время.
– Либо тащи мне подушки, либо не мешай!
– Оке-е-ей.
Стеф визуально делит кровать пополам и укладывает первое препятствие для доступа к своему соблазнительному телу. За первой идет вторая. Надо сказать, подушки занимают львиную долю кровати. Они огромные! Вместо них поместился бы еще один такой, как я. Наглый и неотразимый.
Но Ростовцеву это ни капли не смущает. Довольный своими пакостями злой гном Стефания притаскивает третью подушку. Я молча наблюдаю за ее потугами. В итоге забиваю болт! Один фиг, я что-нибудь придумаю, и к утру этих баррикад между нами не будет.
Оставляю Стеф творить безобразие и выхожу на террасу. Проветриться и подышать свежим, не одурманенным Карамелькой воздухом. Упираю руки в перила, бросая взгляд на подсвеченное огнями побережье.
Я такая скотина! Признаю. Я играю максимально нечестно. Но я ничего больше не смог придумать, кроме как стащить у Карамельки паспорт в надежде, что ей откажут в заселении в отель без предъявления документов. Виновен. По всем статьям. Если она об этом узнает – ее взорвет. Поэтому что? Правильно, надо сделать так, чтобы она никогда об этом не узнала. Бинго.
– Ай…ай…ай! – доносится из спальни писк.
Я напрягаюсь и прислушиваюсь.
– Стеф? Ты там в порядке?
Может, ее завалило собственными баррикадами?
– У-у-уй… Да что ж такое-то, блин! Ауч!
Нет. Походу, что-то покруче.
– Стеф, что случилось? – в пару длинных шагов возвращаюсь в спальню.
Девчонка скачет по гостиной на одной ноге, сжимая ладонями пальчики второй. Лицо выражает крайнюю степень боли. Ее милую мордашку перекосило. В уголках глаз блестят слезинки.
– Эй? – подхватывают Карамельку под руку. – Что случилось?
– Дурацкая! Дурацкая мебель! – хлюздит Стеф. – Я ударилась…
– Иди сюда, – подтягиваю ее к кровати, усаживая. – Дай гляну, – тяну руку к стопе.
Стеф начинает брыкаться, отбиваясь от моей руки своими руками:
– Нет-нет, не надо! Уже все… все… ау-у-у, – поджимает губы, шмыгая носом.
– Больно?
– Мхм…
– Давай сюда!
Бесцеремонно хватаю девчонку за лодыжку, заставляя вытянуть ногу. Стеф брыкается. Пытается выдернуть ножку из моего захвата, дергая на себя. Я с силой сжимаю и дергаю обратно, пригвождая ее задницей к кровати непреклонным недовольным взглядом.
Ростовцева захлопывает рот, морщится и сдается. Осторожно обхватываю стопу. С трудом сглатываю вязкую слюну. Миниатюрная ножка и аккуратные, с нежно-розовым педикюром пальчики. Аут!
Я залипаю взглядом и чувствую себя фетишистом, помешанным на женских ступнях. Что за извращение? Мысли в голове гуляют самые разнообразные, но вполне однозначные. Да еще и ее халат задрался. Я вижу, какое на Ростовцевой белье. Шикарное, полупрозрачное, ажурное…
Но я туда не смотрю. Совсем не смотрю. Даже одним глазом ни-ни!
Член в штанах снова стоит по стойке смирно. Ему сегодня не позавидуешь. У него сегодня сплошные эмоциональные качели. Встал, упал, встал, упал и так весь вечер. Еще немного, и он «сломается»!
– Что там? – шипит от боли Стеф, не замечая моего плотоядного взгляда.
– Какой ударила? – спрашиваю, а у самого голос проседает.
– Мизинчик, – шмыгает носиком.
Да, вижу я ее мизинчик. Покраснел слегка.
– Пошевели.
Стеф послушно двигает пальчиками.
– Так болит?
Щупаю.
– Нет…
– А так?
Надавливаю.
– Н-нет…
– А вот так?
– Ой-ой-ой… болит!
– Тш-ш-ш, – я успокаивающим жестом поглаживаю ее пальчики. Массирую подушечки, поглаживая костяшками впадинку. Нерасторопная моя. Все куда-то бежит, торопится. Совсем себя и свои очаровательные части тела не бережет.
– Ушибла, – говорю. – Перелома нет.
– Уф-ф-ф, теперь болеть будет…
Я улыбаюсь одними губами. Глазами я ее уже раздел и съел!
Тяну ее ступню к себе и касаюсь поцелуем ушибленного мизинчика.
Стеф, обалдев, дергается и пытается вырвать из моих рук ножку.
Я держу крепко. Одной за щиколотку, второй за икру. Тяну к себе ближе.
Стеф пищит:
– Ты с ума сошел?!
– Помнишь, как в детстве говорили? Если поцеловать место ушиба, то быстрей заживет.
– Я не уверена, что это работает! Лучше приложи что-нибудь холодное…
– Здесь я доктор, мне решать. Пациентам право голоса не давали.
– Странные у вас методы, доктор, – фыркает Ростовцева. – Я вам не доверяю. Отдай! – еще раз дергает ногой.
Я не отпускаю.
– А так? – повторяю свои манипуляции, целуя мизинчик. – Доверяешь?
Девчонка поджимает губы и замирает.