— Послушайте… — я посмотрела ей в глаза. — Меня никто не принуждал, отвечала искренне. Алустон волен выбирать любую девушку, я не стою у него на пути.

— Дело не во мне? Ты не обиделась?

Это начинало нервировать. Чётко выговаривая слова, но понизив тон, произнесла как заклинание:

— Не вижу причин обижаться. Я не могу выйти за вашего сына не потому, что мне мешает Золотиса или вы, или кто-то другой. Просто не могу. Всё. Говорить не о чем.

Хотела двинуться дальше, но Клеопа задержала меня, схватив за предплечье:

— Не любишь его?

У меня невольно вырвался тяжёлый вздох. После небольшой паузы, глядя на удаляющиеся спины Алуста и Паулы, я тихо сказала:

— Любовь здесь вообще ни при чём. Всё сложно. Отпустите меня, пожалуйста.

Оставив растерянную женщину, я побежала догонять спутника и пристань.

Клеопа так и не подошла ближе. Оставаясь неподвижной, словно мраморная скульптура в музейной экспозиции, наблюдала, как сын активирует портальную пластину, как открывается дверь, и мы шагаем через порог. Только моргнула, когда Алуст махнул ей на прощанье.

Я в ту же секунду забыла всё, что оставила в академии. В нос ударил запах лекарств и дезинфицирующих средств. Мы оказались в небольшом светлом помещении. Я обернулась на закрывшуюся дверь с табличкой «туалет» и скривила улыбочку.

— Ну и местечко для портала ты выбрал!

— Зато ни с кем не столкнулись и попали сразу, куда нужно.

Ни чуть не смущаясь, Алуст плотно закрыл дверь, а когда снова открыл, я увидела белый кафель и раковину. Портал исчез. Впрочем, меня это не волновало. Осмотрелась. У стены напротив стоял передвижной облучатель-рециркулятор[1]. Справа имелась двустворчатая дверь с замутнёнными стёклами. За ней негромко разговаривали. Стена по левую руку была прозрачной, за ней я увидела палату с единственной койкой — слишком высокой, чтобы с неё было удобно вставать. Именно там лежало моё тело.

— Как туда пройти? — спросила я шёпотом, подбежав ближе.

— Зачем? — Алуст встал рядом.

Действительно, зачем… Мы оба разглядывали неподвижную девушку, укрытую до пояса белой простынёй. К рукам вели прозрачные трубки. Хорошо, хоть дышала она самостоятельно. Или уже не дышала? Хотя, по экранам приборов, что мне удалось разглядеть, бежали импульсы, значит Милаина жива.

— Ты говорил, что она не пострадала, тогда почему без сознания?

Задумчиво помычав, Алуст сделал предположение:

— Стресс. Она испугалась и выскочила из тела.

— Как это? — вытаращила я глаза. — Как понимать: выскочила?

— Связь не слишком крепкая… м-м-м… не такая как от рождения. — Он замолчал и обернулся, прислушиваясь к тому, что происходило снаружи. Там вроде плакали.

— Хочешь сказать, — теребила я собеседника, — что Милаина сейчас не в теле, а где-то ещё? Где?

— Кто же знает. Скорее всего, неподалёку. Просто не может вернуться. Это всё-таки чужое тело.

Я пошарила взглядом по потолку и стенам, словно могла разглядеть мечущуюся в воздухе душу. Злорадно подумала: квартирка свободна. Вслух уточнила, стараясь не показать эмоций:

— Получается, если я сгоняю за зельем, выпью его и коснусь тела, смогу в него вернуться?

На меня Алуст не смотрел. Вернее так: он внимательно изучал ту «меня», что лежала в боксе. Словно прикидывал, что будет чувствовать, если то тело восстанет. Я ждала ответа, и он меня не порадовал:

— Ты помнишь заклинание?

— В смысле? Какое заклинание?

— Разве Милаина не произносила заклинания, когда менялась с тобой телами? — теперь я удостоилась строгого взгляда.

— Э-э-э… да. Бормотала что-то. Быстро, будто скороговорку. Я не разобрала: язык незнакомый, и вообще, подумала, что девчонка бредит.

— Без заклинания не получится, — ожидаемо заключил Алуст.

— Без заклинания не получится, — задумчиво повторила я. — А где его раздобыть?

— Не имею представления. Никогда не интересовался запретной магией.

Я хотела расспросить о библиотеке в академии: нет ли там какого-нибудь закрытого шкафчика, или сейфа в покоях ректора, или ещё чего-нибудь, где хранятся тайные знания, но не успела. Нас отвлёк шорох открывшейся двери, шаги и срывающийся голос:

— Здравствуйте, вы к Инночке? Из университета?

Мы оба стремительно обернулись. Алуст вежливо наклонил голову, а я сделала два быстрых шага навстречу маме.

Мама… мамочка. Она — с немного припухшим лицом, полураскрытыми губами, покрасневшими глазами, казавшаяся Дюймовочкой рядом с отцом. Она, одетая в белый халат поверх зелёного шерстяного костюма. Внимательный взгляд, искрящийся надеждой и узнаванием. Я протянула руки и бросилась к ней с возгласом:

— Мамочка!

Тут же меня обхватили мягкие родные руки. Прижали к пышной груди, стиснули в объятьях. Я уткнулась в русые волосы, чуть тронутые сединой и с наслаждением вдыхала мамин тёплый запах, чуть нарушенный тонким ароматом ландыша. Неизменные, такие привычные духи.

С минуту мы обе ревели, никак не могли успокоиться. Наконец, мама отстранилась и, рассматривая меня с улыбкой, сказала:

— Видишь, Валера, я была права!

Папа застыл с недоумением на лице и не сразу смог выговорить:

— В чём права, я не понял.

— Я тебе сразу сказала, что нашу Инну будто подменили.

Все мы одновременно посмотрели за стекло на крепко спящую девушку.

Радость, захлестнувшая меня в первые минуты встречи, стала опадать. Надо как-то объясняться, но как? Чем убедить обычных москвичей в том, что их дочь силой поместили в чужое тело и отправили учиться в академию ядра миров? Я кусала губы и готова была пустить слезу от безнадёжности и осознания собственного бессилия.

Отец подошёл ближе и положил руку мне на плечо:

— Скажи-ка, дочка, как имя твоей первой учительницы?

— Ольга Филипповна, — ответила я и посмотрела в родные, немного строгие и внимательные глаза.

— Как она называла тебя в первом классе?

— Палочкой-выручалочкой.

— Хорошо. — Не «отлично» как я привыкла, но тоже сойдёт. Папины губы дрогнули, уголки приподнялись в едва уловимой улыбке. — Какого числа ты защищала диссертацию?

— В твой день рождения, папа!

Он обхватил меня могучими руками, прижал к себе:

— Она! Только Инуша вместо числа назвала бы день защиты днём моего рождения!

К счастью, у этой встречи не было лишних свидетелей. Правда, поговорить удалось недолго. Заглянувшая медсестра разогнала нашу шумную компанию, заявив что массовые посещения запрещены. Очень сокрушалась, что не заметила, как мимо неё прошмыгнула парочка без халатов, без бахил и — о какой ужас — без масок. Я усиленно держала покаянный вид, Алуст будто не замечал упрёков, хотя именно ему предназначалась основная масса.

[1]Облучатель-рециркулятор — Источник ультрафиолетового излучения для обеззараживания помещений в присутствии людей.

Бульвар шумел молодой листвой, сквозь ветви пробивались весёлые солнечные лучи, на ближайшей клумбе вокруг нежно-розовых и голубых люпинов порхали бабочки. Издалека до нас долетал колокольный перезвон, закончилась праздничная служба. Какой праздник, я не знала, никогда особенно не следила за церковными событиями. Так… Рождество, Пасха, но не дальше.

Мы расположились на открытой веранде кафе, поскольку из-за ограничений не могли попасть внутрь. Что там QR-код! У меня даже паспорта не было, как впрочем, и у Алуста.

Я лопала купленные отцом круассаны, пила кофе и была совершенно счастлива. Говорила мама. Она выстроила версию случившихся перемен и обращалась преимущественно к Алусту, называя его Тошей — произнесённое мною «Алустон» расслышала как «Антон». Тот не возражал, сохраняя полный уважительного внимания вид.

Итак, что же произошло, по мнению моей обожаемой мамули? Иностранные спецслужбы заинтересовались уникальным молодым учёным — мною, то есть — и выкрали. А чтобы наши не спохватились, заменили меня на другую очень похожую девушку, предварительно сделав нам обеим несложные пластические операции. Всё бы у них получилось, если бы не прозорливость простой русской женщины, которая сразу же заподозрила неладное!