— Я… — Лебедев завис на мгновение, а потом всплеснул руками. Посмотрел с недоумением на флакон, который всё ещё зачем-то держал в руке, преувеличено аккуратно поставил его на стол. — Я завтра вас навещу, а потом буду навещать каждое утро в отеле. — Сказал он и рванул к двери так быстро, словно в телепортационное окно прорыва ушёл. И уже из коридора раздался его вопль. — Никита! Никита, мать твою, быстро собирайся! Мы идём исследовать тело. Граф дал добро!

— Ты выглядишь довольным, — Маша огляделась по сторонам и пересела ко мне на кровать.

Рану уже заживили, остался только безобразный рубец, который следовало смазывать дважды в день жгучей гадостью. Так что она вполне могла это проделать без боязни навредить мне. Потянувшись, она взяла с прикроватного столика банку с той самой жуткой мазью, поставила её рядом с собой и принялась расстёгивать мою рубашку.

— Как же я ненавижу эту дрянь, — проговорил я, помогая ей одной рукой избавлять меня от рубахи.

— Женя, потерпи, ну что ты как маленький мальчик, — проворковала Маша. — Да, немного жжётся, но пусть уж лучше шрамы украшают чьих-нибудь других мужчин.

— Мне можно ныть и стенать, более того, мне положено это делать, — я стиснул зубы, когда она начала специальной лопаточкой наносить мазь. — Да что говорить, все очень удивятся, если я не буду этого делать.

— Почему? — спросила она, работая очень сосредоточенно. Мышцы непроизвольно сокращались под её прикосновениями, хотя я старался полностью расслабиться.

— Потому что я художник, ты забыла? — Жена закончила смазывать шрамы и подула на горящую огнём кожу.

— Нет, не забыла, — Маша закрыла банку и встала, чтобы пересесть в кресло. А мне вот так предстояло сидеть, пока мазь полностью не впитается. Только тогда разрешалось надевать рубашку и падать на подушку. — Так почему ты выглядел таким довольным, когда дал добро Лебедеву на исследование туши?

— Да потому что они сейчас выпотрошат эту тварь через задний проход. И я жалею только об одном, моя тонкая душевная организация не выдержит такой прозы жизни, иначе я присутствовал бы на каждом этапе. Злорадствуя при этом, — прошипел я. — Маша, меня ещё никто так надолго в койку не укладывал. И неизвестно, сколько времени займёт реабилитация. А ведь скоро Новый год, и нам надо будет на балу быть. Ну, зато мне теперь даже притворяться не надо. Все и так поймут, что раненный герой не может танцевать и максимум на что его хватит — это сидеть в кресле с пилкой в руках. Ещё бы придумать правдоподобную историю про то, где это два художника сумели так отличиться?

— Да что здесь думать, был прорыв, вы спасли хозяйку дома, в котором были в гостях, и заодно весь форт. — Пожала плечами Маша.

— Ну-ка, а теперь поподробнее, каким образом два художника смогли кого-то спасти? Я лично пилочкой для ногтей тварь до смерти затыкал? — я пристально смотрел на жену.

— Придумаешь что-нибудь. И, кстати, не ты ли говорил, что можешь девятью способами убить человека этой самой пилкой? — улыбаясь, спросила Маша.

— Так, то человека, — протянул я. — Человека вообще легко можно убить. Это же не та бронебойная тварь, на шкуре которой не осталось даже следа от твоих пуль.

— Я зря стреляла, да? — она внимательно осмотрела шрамы и принялась помогать надевать рубаху.

— Нет, конечно. Ты здорово его отвлекла. Без тебя я не смог бы подобраться так близко. — Я неловко двинул рукой. — Ай, больно! Нет, я всё-таки пойду смотреть, как Лебедев будет глумиться над трупом, — прошипел я.

— Аристарх Григорьевич прав, ты ужасный пациент, — тихонько рассмеялась Маша и легко поцеловала меня.

— По-моему, они уже много раз пожалели, что из комы меня вытащили. — Я прижался лбом к её плечу. — Ничего, завтра я избавлю их от своего присутствия.

— Не хочу тебя расстраивать, но обоим целителям сейчас не до тебя, — Маша снова меня поцеловала и села в кресло.

— И это угнетает. — Пожаловался я ей.

— Что тебя угнетает? — В палату зашёл Мамбов. В руках у него были очень знакомые коробки. — Держи. Подкрепись. Видят боги сил тебе много нужно.

— А откуда у тебя это? — Я открыл коробку с пиццей.

— Я так понял, хозяин отеля принял твоё невнятное мычание за согласие сотрудничества, и сам написал письмо Михалычу. Он справедливо рассудил, что тебе некогда, ты, видимо, по бабам шляешься, или где ещё художники вдохновение ищут? Кстати, Машенька, мои комплименты. Этот хозяин, который сейчас является партнёром твоего муженька, не узнал тебя, когда ты сопровождала его в заведение Леднёва. Он только закатывал глаза и говорил, что, похоже, Евгению Фёдоровичу повезло, и он сумел найти свою музу.

— И ведь не поспоришь, — сказал я, доедая очередной кусок. После кашек, которыми меня здесь кормили, пицца показалась необычайно вкусной. И настроение начало улучшаться. Всё-таки скверный характер очень сильно зависит от еды. Во всяком случае у меня. Когда мы с Фырой столько времени одними белками питались, характер у меня тоже стал далеко не сахарным. — Маша действительно моя муза. Как вспомню тот тюрбан, который она мне на голове намотала вместо скромной повязки, так рука сразу к карандашу тянется. — Ай, что ты дерёшься? — Вспыхнувшая Маша легонько стукнула меня подушкой.

— Хватит рассказывать всем эту историю, — прошептала она.

— Маш, ты ведь знаешь, что это не так, — отодвинув пустую коробку, я поймал её ручку. — Я начал тебя рисовать, как только увидел. Мы даже незнакомы были. А потом продолжил рисовать, хоть мне память отшибло. — Я поднёс её руку к губам, а она слабо улыбнулась.

— Вы меня, конечно, извините, но на вас противно смотреть, — заявил Мамбов, прикрывая глаза рукой.

Я внимательно посмотрел на него. Он был осунувшийся и слегка опухший. Волосы, всегда тщательно уложенные, были растрёпаны, а рубашка, похоже, несвежая. Олег никогда себе такого не позволял.

— У тебя что-то случилось? — спросил я у друга. Мамбов встрепенулся и посмотрел на меня.

— Нет, просто устал, — и он протёр лицо руками.

— Ты выглядишь не очень. — Я продолжал хмуро его разглядывать. — С твоим резервом всё в порядке? Его нормально восстановили?

— Да, всё хорошо. Тебе гораздо хуже досталось. — Мамбов встал со стула, на который упал. — У меня всего два вопроса. Когда тебя выпускают отсюда, и когда мы уже сможем уехать из этой дыры?

— Выпустить меня обещали завтра, но это не факт. А уехать мы не сможем, пока не явится юрист, который оформит шахту. Я не помню, говорил я тебе или нет, но десять процентов акций буду отписаны тебе.

— Нет, не говорил, — Олег внимательно посмотрел на меня.

— Ну вот, теперь сказал, — я развёл руками.

— Что ж, это вполне достойный повод здесь задержаться. — Он снова протёр лицо. — Спать хочу. Пойду, вздремну, наверное. Всё равно заняться особо нечем.

Когда он вышел, я задумчиво посмотрел на дверь.

— И чем он занимается, если сам говорит, что заняться нечем. Да ещё и спать хочет. И тут же говорит, что устал. — Я посмотрел на Машу. — Ты ничего не знаешь об этом?

— Жень, я целыми днями здесь с тобой. Я не слежу за Олегом. — Она покачала головой и принялась открывать очередную коробку. — Ой, мои любимые десерты. Похоже, Михалыч прислал не только упаковку и договор, но и кого-то, кто научил поваров готовить блюда из нашего меню. И, заметь, я даже об этом ничего не знала, — заявила Маша и села в кресло с пирожным в руках.

— И всё же с Олегом что-то происходит, — я покачал головой.

В дверь постучали, и в палату вошёл Леднёв.

— Добрый день, ваше сиятельство, — он подошёл ко мне поближе и протянул небольшую коробку. Я принял её, открыл и внимательно осмотрел небольшой тортик.

— Я так плохо выгляжу, что у всех появляется подсознательное желание меня накормить? — тем не менее я взял протянутую женой ложку и попробовал. — О, а это, оказывается, вкусно. Ты садись, Гриша, в ногах правды нет.

Леднёв внимательно осмотрел палату и притянул стул, на котором недавно сидел Мамбов поближе к кровати.