— Дебо…

— К твоему сообщению невозможно придумать подходящий ответ, Виктор. У тебя есть Адель? Ну хорошо, пусть будет Адель, мне нечего добавить.

Я скрестила руки на груди и направила на него, надеюсь, испепеляющий взгляд. В его глазах мелькнула тень волнения, но, наверное, мне показалось.

— Ты права, прости. Я идиот.

И вот снова — он ушёл. Быстрым шагом отправился прятаться в Питомнике.

Да, ты конченый идиот. Дырка от бублика. А мне остаётся лишь подобрать с земли пыльное самолюбие и скрутить его в бараний рог.

Вокруг почти никого не было. В 8:07 все уже сидели на уроках.

Я утёрла предательскую слезу, которая уже нависла на ресницах, и жалко побрела в Питомник.

Неделя длилась чуть ли не месяц.

На переменах я пыталась занять себя чем угодно, лишь бы не пялиться на Виктора и казаться естественной, но это стало настоящей пыткой: чем дальше, тем больше меня к нему тянуло.

Я скучаю по нему. По его юмору, по жестам — по нему.

В моменты слабости я подхожу к их с Джамалем парочке и стараюсь изо всех сил делать вид, что всё нормально. В результате я начинаю напоминать змею, проглотившую мамонта, и сбегаю через тридцать секунд.

Элоиза ходит со мной в библиотеку каждый день. Конечно, сказочной сосредоточенностью она не отличается, но у неё мощная мотивация, за которой я с удивлением наблюдаю, когда Элоиза прячется за книжной обложкой.

С чего вдруг такие перемены? Из-за недавнего опыта? Из-за разговоров с моей мамой? А может, на неё напало чувство ответственности? А вдруг всё вместе?

Элоиза меня поражает. И ошеломляет.

Моя изящная козочка.

Джамаль пред ложил устроить вечеринку с «изящными трупами», но у меня не было сил. Я так и сказала. Тут можно и не отговариваться.

— Гертруда по тебе скучает. Зайдёшь в воскресенье? Заварим чай, скормим ей кузнечика-другого?

Я согласилась, но вечер провалился. Без Виктора квартира Джамаля казалась слишком большой.

Так странно: очень чего-то хотеть, потом на мгновение получить, понять, что это лучше, чем в самых смелых мечтах, а потом — пум — лишиться этого в следующую секунду.

Дни волочились с какой-то проклятой медлительностью. Почему время всегда замедляется, когда не надо?

Я стала гулять с Изидором всё дальше и дальше. Мы часами бродим вместе: я, он и армия пакетиков, которая лежит отныне в каждом моём кармане. Я засыпаю лишь посреди ночи, когда сон наконец берёт верх.

Однажды ночью мама подняла невообразимый шум. Я только-только уснула… В три часа ночи. Несмотря на любопытство, я осталась в постели. Хотя так было невозможно догадаться, чем она там занимается. На следующий день я увидела маму на кухне: вид у неё был сосредоточенный, однако не имел ничего общего с тем, прошлым, тараканьим.

Но я всё равно внимательно изучала её лицо.

Надо признаться, что скрытности у меня как у гориллы на балу, потому что она вдруг воскликнула:

— Ну имею я право на бессонницу или нет?!

Одна неделя мучений закончилась.

Не успела я выдохнуть, как следующая уже протянула мне руки для крепких объятий. Потом ещё одна, бегущая навстречу концу уроков, года и бесповоротному расставанию, которого я так жду и боюсь.

Несколько раз я обедала с отцом, но не говорила о Викторе ни слова. С ним забор вокруг интимных подробностей никогда не рухнет. Да и понятия не имею, как ему об этом рассказывать, лениво размахивая вилкой: «Я пережила поцелуй века с парнем, в которого по уши втрескалась, но через девятнадцать секунд он вдруг передумал».

Предпочитаю сообщить отцу, что получила подтверждение своего блестящего будущего: меня зачислили в университет на будущий год. Кажется, ему полегчало — как мало нужно для счастья.

Во время нашего второго обеда (чечевичный суп, пирог с баклажанами и бразильским орехом, органический смузи из моркови, бананов и имбиря — я уже переживаю, что папа вдруг стал гурманом на диете) он затронул тему летних каникул.

— Я снял домик в Дордони на три недели. Элизабет там будет, но не всё время. Так ты сможешь выбрать момент, если вдруг захочешь приехать.

Я был бы очень-очень рад, но хочу, чтобы… всё прошло гладко. Чтобы ты сама захотела.

Его чуткость тронула меня, как и желание снова со мной общаться. Что же касается его рвения представить мне ту, которая заменила маму в его сердце, то… что ж, это нормально. Теперь мне надо свыкнуться с этой мыслью. Что непросто. Я боюсь возненавидеть её. К тому же что подумает мама? Что я ускользаю от неё? Что перешла на сторону отца? Что бросила её? Не могу об этом заговорить с папой. Просто сил нет.

Как же родители бесят иногда.

— Поверь, папа, мне не терпится уехать на каникулы, но для начала надо сдать экзамены. Пока что каникулы кажутся мне чем-то нереальным. Пока что они заперты в маленькой коробочке и выглядят очень размыто.

— Ты можешь передумать в любой момент.

Следующая трудовая неделя испарилась, оставив вместо себя выходные. Время растянулось. Я тонула в конспектах, а сны возвращали меня к Виктору и тому поцелую — жизнь раскололась надвое.

Когда-нибудь я об этом забуду.

Но ночью всё начинается заново.

Время от времени Джамаль заглядывает к нам. Мы задаём друг другу вопросы, обсуждаем темы по истории, говорим по-английски, поправляем друг друга и болтаем о Тео, развалившись на моём матрасе.

Джамаль быстро понял, что Виктор — запретная тема.

Что мне больше не хочется о нём говорить.

Одного его имени достаточно, чтобы он материализовался и напомнил, что жив и отверг меня.

Я предпочитаю его избегать и делать вид, что он принадлежит миру сновидений — тогда действительность не кажется настолько уродливой.

Наступило двадцать седьмое мая, последний день занятий.

Экзамены начнутся через две недели.

Не обращая внимания на голубое небо, палящее, как сгоревший метеорит, я укуталась в одеяло и залипла на сериал.

22:36.

В дверь моей комнаты постучали.

— Да?

Словно ниндзя, мама проскользнула внутрь — её передвижения, не тревожившие ни пылинки, меня пугали. Я тут же выпрямилась.

— Что случилось?!

— Ничего! Удивительно, что ты до сих пор так волнуешься!

Я не сводила с неё глаз.

— Забираю свои слова обратно, прости. Это не удивительно, а правильно, взвешенно и совершенно оправданно, — поправила она саму себя.

— Так-то лучше.

Она присела рядышком на край матраса. И тут произошло кое-что безумное: мама погладила меня по лбу.

Я замерла.

Мама у меня не из тех, кто демонстрирует свою любовь. Скорее, наоборот.

— Дебора, мне нужно тебе кое-что сказать.

— О нет… Ты решила отправиться вокруг света на самокате? Ты переедешь к махарадже в Индию?

Ты перешла в джайнизм? Ты… кого-то встретила?

— Выдохни.

Я сжала кулаки. Мама заметила этот жест, мягко их расправила и глубоко вздохнула:

“ Я бы хотела, чтобы ты отправилась со мной завтра в галерею «Левиафан».

Я целиком превратилась в кусок мрамора, не способный выдавить ни звука.

— Ровно в семь часов вечера. Я бы хотела, если это возможно, чтобы ты пригласила Джамаля и Виктора.

— Но… в-честь-чего-они-почему-завтра-ты-уверена-я-думала-это-баловство-и-всё-прошло?

— Вы-дох-ни.

Я послушалась.

— Ты знаешь адрес?

Я залилась краской:

— Да.

— Я так и думала.

Она встала и похлопала по коленям.

— Завтра в семь часов, все трое.

— Хорошо.

— И никакой слежки до этого!

— Клянусь мамой, клянусь папой.

— Отлично. Спокойной ночи, солнце моё.

— Спокойной ночи, мама.

Это ещё что за новости?!

Я избегала писать в нашу общую группу на телефоне с дня рождения, однако камбэк неминуем. Дрожащими пальцами я набрала: «Моей маме очень хотелось бы, чтобы мы все втроём появились завтра в 19 часов в галерее „Левиафан"».