— Идеала не бывает. Жизнь состоит из шероховатостей.

— Наверное, но я хочу заполучить максимум шансов на успех и контролировать ситуацию. У тебя сегодня уроки заканчиваются в четыре?

У Элоизы хорошая память на числа: дни рождения, номера департаментов, расписания, размеры, год падения Оттоманской империи — она запоминает абсолютно всё. Сама Элоиза без шуток рассказывает, как в колледже учитель истории подчеркнул её «бедный словарный запас, контрастирующий с подозрительной способностью запоминать даты». Элоиза ответила на это, что у неё арабские корни, а ещё: «Откуда, вы думаете, у меня такая страсть к цифрам?» — и осталась на три часа после уроков.

Мы договорились встретиться в четыре.

Я не стала рассказывать ни о фантасмагорическом завтраке с отцом, ни о маминых слезах.

Добравшись до кабинета истории, я чувствовала себя, как старый, потрёпанный, усыпанный шрамами бык, который в последний раз выходит на арену. Там меня ждала ВЕРНАЯ СМЕРТЬ.

Месье Думак объявлял оценки за последнюю контрольную.

Выбрав парту в стороне от всех — островок долгожданного спокойствия, — я уселась и стала ждать, не осмелившись поздороваться даже с Джамалем и Виктором.

За свою неудачную фамилию месье Думак отыгрывается на нас, называя оценки от лучшей к худшей. Некоторые учителя делают наоборот, но заметьте, какая разница между этими предпочтениями.

Ситуация: вам отдают контрольную с оценкой. Вы очень волнуетесь (под «вы» я подразумеваю «я»).

От худшей к лучшей: когда беда уже миновала, а ваше имя ещё не прозвучало, надежда растёт с каждой секундой. Чем дольше называют оценки, тем легче у вас на сердце.

От лучшей к худшей: с каждой названной — не вашей — фамилией растёт тревога. Чем дольше перечисляют оценки, тем сильнее сдавливает грудь.

Ужас и пытка — что и требовалось доказать.

Стоило месье Думаку открыть свой потёртый кожаный портфель и достать пачку листов, исчирканных красной ручкой, как меня чуть удар не хватил — интересно, а в лицее есть дефибриллятор?

К счастью, у меня не было сил задавать тупые вопросы. И вот обыкновенная процедура началась:

— Лувиан — девятнадцать!

Таня… Я прямо чувствую, как её эго торжествующе раздувается, чтобы чёрной тенью накрыть весь класс.

— Мафуз — восемнадцать!

Считаю пальцы.

У Виктора семнадцать. У Джамаля пятнадцать.

В моём животе поднялась восьмибалльная буря: Думак зачитал только семнадцать фамилий, а нас тридцать девять. Если он не ускорится, я блевану желчью.

Прямо из ушей повалит.

— Дантес — двенадцать!

Сначала я подумала, что он ошибся, однако месье Думак обошёл парты и направился прямо ко мне:

— План требует доработки, мало деталей. Надо развивать тему, Дантес, доказывать, аргументировать!

Я взяла работу из его рук, будто мне только что подарили билет на самолёт до Токио.

Затем Думак перешёл к одиннадцати с половиной. Подпрыгнув на стуле, я обернулась.

Виктор и Джамаль сидели за мной.

Беззвучно прошептав «спасибо», я снова сосредоточилась на своей чёрной парте, стараясь не думать о ресницах Виктора.

В коридорах шум и гам достигли своего максимума: нормальное дело перед выходными. Я шла к лестнице, как вдруг Джамаль поймал меня за рукав:

— Отличные ботинки!

В первый раз парень заметил, что у меня на ногах вообще что-то есть.

— Э-э-э… спасибо.

Виктор шёл за нами, строча что-то в телефоне.

— Ты идёшь на день рождения Эрванна? — спросил Джамаль.

— Нет.

Он почесал шею.

— А других планов нет? Ну… если не секрет.

— Да вроде нет.

Моя жизнь — это Мёртвое море: в ней нет ничего живого. Однако я решила сменить тактику:

— Планировала провести вечер с Виктором Гюго.

Прозвучало только хуже.

Джамаль нахмурился:

— Я думал, Элоиза — твоя лучшая подруга?

— Так и есть…

— И тебя не пригласили? Она не замолвила за тебя словечко, чтобы ты могла пойти на день рождения её собственного парня?

Я вздохнула и покачала головой.

Естественно, Элоиза даже не предложила. И теперь мне кажется, что она даже и не думала меня звать. Ну или готовит сюрприз.

— Приходи ко мне в гости! То есть к моей тёте.

Видимо, я долго тянула с ответом, потому что он тут же добавил:

— Вечеринка с пиццей. Может, и Виктор придёт вместе с Адель.

— С Адель?

— Со своей девушкой.

Хотела бы я вспомнить о своей последней операции, но это было в возрасте пятнадцати месяцев от роду и оперировали мне отит. Очень жаль, иначе после такого дела я могла бы пожаловаться на хирурга за то, что тот случайно забыл у меня внутри пилу для резьбы по металлу, велосипедный насос, фен, вантуз — короче, любой предмет, способный застрять в груди и полностью лишить способности дышать.

Я отошла в сторону, и с нами поравнялся Виктор, с хмурым видом шагая между мной и Джамалем.

— Она не приедет. Может, на следующих выходных, на каникулах.

Вот он, момент для лунной походки!

— Тогда приходите часам к восьми вечера. Дебора, дай мне свой номер телефона, я напишу тебе адрес.

На улице, опершись о стену Питомника, стояла Элоиза. Увидев нас, она подскочила и потащила меня, даже не взглянув на Джамаля с Виктором.

— Я очень рад, что ты придёшь!

Я улыбнулась в ответ.

Щенячьей улыбкой.

В которой Дебора знакомится с тремя чёрными и мохнатыми лапами, путающимися в собственных сетях[3]

На следующий день, покончив с домашкой и половиной книги Фрейда, из которой я узнала, что современные мужчины продолжают тушить костры собственной мочой в память о былых днях, я встала перед зеркалом и попыталась сдержать старый добрый приступ паники.

На кровати валялось всё содержимое моего шкафа, больше похожее на кучу половых тряпок. Ничего общего со вчерашней примеркой.

Я была в гостях у Элоизы миллиард раз. Она живёт на улице Кондорсе в шикарном доме по площади раз в пять больше нашего. Вернувшись из Питомника, она тут же потащила меня к себе в комнату и вывалила из комода всё: трусы, лифчики, майки, юбки — весь гардероб до последнего носка. С самого начала мне было неловко. Я вспомнила о матери, сидевшей в шестнадцати квадратных метрах нашей гостиной, о её аппликациях, ножницах, торчащем кончике языка, пока я тут любовалась дворцовой лепниной. Через сорок пять минут наблюдений за дефиле Элоизы, которая мне даже не предложила поесть или выпить, которая даже не подумала пригласить меня на день рождения Эрванна, я взяла сумку и ушла. Элоиза натягивала колготки, так что у меня было время улизнуть, однако она нагнала меня в прихожей.

—  Что с тобой?

— Хорошего вечера.

Эта фраза звучала как жалкий крик о помощи, но у Элоизы точно пупок вместо мозга. Она смотрела, как я ухожу, глазами размером с новогодние шары.

Я не плакала. Мне хотелось только одного: скормить ей её же трусы через ноздри. Ненавижу свою слабохарактерность. Да какая дура согласится помогать подруге выбрать наряд на вечеринку, на которую её никто не звал? Только мазохистка.

Однако в глубине души я была уверена, что кривила душой. Элоиза прекрасно знала, что у меня аллергия на любые формы вечеринок.

Я пробовала. Много раз. Больше всего мне запомнился вечер, когда я поцеловала парня, которого никогда до этого не встречала, а его язык содрогался, как слизняк. Через две минуты я помчалась блевать в туалет (и, кстати, промахнулась), а потом сбежала, размазывая улики по стенам. В другой раз, в позапрошлом году, мы с Элоизой зависали с одноклассниками — от их смертельной занудности у меня теперь психологическая травма. Помню ещё день, когда я отказалась от ухаживаний какого-то Шрека, чтобы в итоге не сидеть и не пересчитывать волосы в ухе своего собеседника.

Лучшие вечеринки с Элоизой — пижамные, когда мы укутываемся в её одеяло, слушаем музыку, смотрим сериальчики до утра, сочиняем небылицы, критикуем колледж или лицей, изображаем американских актёров — жертв пластической хирургии, мечтаем об учителе, заменяющем препода французского, — всё это под стройный ряд килограммовых ведёр мороженого.