Ну то есть попытался напугать.

Но я лишь нагнулась, отдала свой кусок фуа-гра Изидору, выпрямилась, чётко и ясно продемонстрировала всем средний палец, чтобы никто не усомнился в месседже, и поднялась в комнату спать.

На следующий день в восемь утра мы уже сидели в машине.

Мама подарила мне украшение для волос в форме переплетённых цветов и чёрный блестящий пиджак.

Она ничего не рассказала о записках.

Отец высадил нас у дома.

И уехал. Один.

Мама заперлась в своей комнате. Услышав, как она плачет, я спустилась в булочную, открытую в Рождество, купила шоколадный эклер и оставила его на тарелке под дверью.

Я закрыла Изидора в своей комнате, чтобы он не испортил сюрприз, и создала группу на телефоне, включив в неё Джамаля и Виктора.

«С Рождеством, друзья. Вчера мой отец признался маме, что любит другую женщину. Я провела суперсочельник в кругу семьи».

И принялась ждать.

Четыре минуты спустя пришёл ответ от Виктора:

«У меня поезд в 13:17. Приеду на Лионский вокзал в 15:28».

Пришлось подобрать с пола упавшую челюсть.

«Ты не обязан…»

«Я и не думаю. Друзья должны поддерживать друг друга, когда надо».

Прикончите меня.

Где-то в полвторого открылась дверь маминой комнаты.

Тишина.

— Дебора-а-а-а-а-а-а!

Я помчалась к маме.

Опершись о косяк, она стояла в одной ночнушке, качая ногой. На её щеке отпечаталась подушка, а по пальцам ног стекал шоколадный крем, крупными каплями падая на пол.

Изидор набросился на то, что осталось от раздавленного эклера, и проглотил всё в мгновение ока, обильно пуская слюни.

Я поджала губы.

Мама смотрела на меня.

И тут мы обе рассмеялись нервным смехом забитой трубы, отчего Изидор поднял голову и облизнулся. Заметив испачканную ногу, он набросился и на неё.

— О нет, не-е-е-е-ет! — завопила мама.

Убегая от Изидора, она на одной ноге попрыгала в гостиную, но позорный пёс не отставал ни на шаг, скользя по паркету на поворотах. Он загнал маму на диван и огромным розовым языком облизал пальцы ног.

Мама не стала его отталкивать и продолжала смеяться, содрогаясь всем телом. По её щекам потекли крупные слёзы.

— Прости, дорогая, прости, мне так жаль, — икала она.

Я легла рядом и прижала маму к себе:

— Ты должна мне три евро.

Мы смеялись и плакали одновременно.

На перроне Виктор протянул мне голубой подарочный пакетик.

И не чмокнул.

— Это что?

— С Рождеством!

Я уже и забыла, как блестят его глаза.

Не могу поверить, что эта слащавая фраза появилась у меня в голове. Видимо, в моём мозгу есть тайный уголок с сопливым островом, где растут розовые деревья и гуляют влюблённые фламинго, а другие птицы в узорах рококо распевают по кругу приторные до смерти песни. Вернись на землю, дура!

— Спасибо… Поедем на метро?

— А ты не хочешь посидеть в кафе?

— Ок.

— Открой!

Пытаясь скрыть дрожь в пальцах, я разорвала бумагу и достала чёрный бархатный мешочек. А в нём — тонкий красный браслет, украшенный серебряным паучком.

Виктор подарил мне украшение.

— Шикарно. Джамаль позеленеет от зависти!

— Не беспокойся, я и для него купил и по почте отправил.

— Круто.

Он подарил несколько экземпляров браслета с пауком, ну же, Дебора, где ты голову оставила сегодня утром? В душе? В машине? В унитазе?

— А у меня для тебя ничего нет.

— Ничего страшного, твой подарок — наша встреча.

Он вообще понимает, что несёт?

Прогулявшись по улицам, мы наугад зашли в какое-то кафе, украшенное светящимися гирляндами.

Я рассказала ему о трубе в кабинете, о среднем пальце, об отце, который сегодня впервые официально не будет ночевать дома, о катастрофе с шоколадным кремом.

— А ты поговорила с отцом?

— Он попробовал сегодня утром, но было семь часов, я сделала вид, что ничего не слышала. Через десять секунд появилась бабушка — конец беседе. Да там и обсуждать нечего.

— Ты так думаешь?

— А разве он не будет извиняться? Объяснять причины? Рассказывать собственной дочери о новой истории любви?

Виктор поднял брови:

— Ты злишься на него…

— А это так удивительно?

— Нет, но ты могла бы выслушать его точку зрения.

— Да какую точку зрения? Он любит другую! Тут не о чем говорить!

— Ситуация может быть сложнее, чем кажется на первый взгляд.

Я раздражённо вздохнула.

Не злись, Дебора, хотя тебе это идёт. Я понимаю, ты в ярости, он причинил боль твоей маме. Но он же не злодей, не так ли? Такова жизнь. Подобные вещи могут случиться в любой момент.

Мне показалось или это было в «Жене булочника»[6]?

Мечтать не вредно.

И хватит уже этих «Тебе идёт» и «Твой подарок — наша встреча»! Или он специально?

Жалкие попытки.

— Перед тем как прийти сюда, я спросила у мамы, хочет ли она, чтобы я осталась. Но она решила побыть одна: отменила отпуск и завтра возвращается к работе.

Виктор сделал глоток кофе.

— Я бы на её месте тоже так поступил. Зачем тянуть резину.

— Но и принять ситуацию тоже не получится.

Виктор улыбнулся и покачал головой.

— Что? Что я опять не так сказала?

— Ничего, ты меня удивляешь, вот и всё.

Я поёрзала на кожаном диванчике.

— Мне кажется или тут жара в пятьдесят градусов?

— Тебе кажется. Давай надену браслет?

Его жаркие пальцы прикоснулись к моей коже.

Его жаркое дыхание отозвалось в ухе. У него всё жаркое. Надеюсь, он не заметил мурашки у меня на коже.

— Ладно, хочешь, расскажу, как я провёл Рождество?

И тут — ура! — ему удалось меня рассмешить. Один из его племянников заболел и блеванул прямо в туфли его тёти, бабулин и дедулин кот учинил казнь мыши под раковиной дяди, который тут же грохнулся в обморок, вся семья заразилась кишечным гриппом и провела сочельник в очереди в туалет. В итоге: нехватка туалетной бумаги вечером двадцать четвёртого декабря. Виктор получил в подарок деньги, одежду, а также чудесным образом не подхватил заразу.

Мы вышли из кафе под вечер: мне хотелось проверить, как там мама.

— Спасибо, что приехал.

— Я должен был вернуться завтра утром, так что нестрашно. К тому же я не много потерял: лучше уж быть тут с тобой, чем подхватить вирус.

Я хотела его чмокнуть, но что-то удерживало — скорее всего, совершенно несвоевременная застенчивость.

— Ну что, до скорого? — бросила я, покидая его у выхода из метро.

Так хотелось, чтобы он был ближе — гораздо ближе.

— Тридцать первого? У Джамаля? Думаю, я приду пораньше, помогу ему с подготовкой.

— Ок!

И я слиняла.

Виктор придёт с Адель. Завтра он её встретит. Завтра он её поцелует. Завтра он её обнимет.

Дома перечитаю «Цветы зла» — для поднятия настроения.

Двадцать девятого декабря, с трудом продравшись через до смерти скучное чтиво (мадам Шмино посоветовала нам Бютора — БЮ-ТО-РА!), я пошла проверить почту.

Было одно письмо для меня.

От бабули Зазу.

Я вернулась в свою комнату, чтобы его прочесть.

Я ничего не ждала от него, хотя люблю получать бумажные письма. Никто больше их не пишет, а жаль: у бумаги нет ничего общего с электронной почтой или СМС, которые мы читаем в потоке, на ходу, в метро, в магазине или в очереди в кинотеатр. К письму особое отношение. Осязаемое. В нём есть очарование старины: в редкие дни, когда получаю письма, я старательно устраиваюсь для чтения, будто на мини-церемонию, освящающую само действо, — так бумага кажется тяжелее.

Замолчи, Дебора.

Чего хочет бабушка? Эта скряга ничего не подарила мне на Рождество. Ни она, ни тёти. Семейка со сжатыми булками…

Моя дорогая Дебора!

Я никогда не была внимательной к тебе бабушкой.