Я посмотрела время на телефоне.

Сообщение.

«Прости, не знаю, что на меня нашло. Точнее, слишком хорошо знаю — непреодолимое желание. Но у меня есть Адель, я не могу так поступать. Прости меня, Дебора, я конченый идиот. Прости».

Каждое прочитанное слово вонзалось кинжалом, опустошая моё тело до последней капли крови.

Воскресенье было отвратным. Во рту стоял вкус прокисшего молока, пол уходил из-под ног, как и мои мысли из головы. Выключив телефон, я лежала на кровати в темноте. Ноль мотивации.

Мамина голова показалась в дверях к двум часам дня.

— Всё хорошо?

— У меня похмелье.

— Вот как. А тарелка макарон тут не поможет?

— Кто знает.

Я потащилась на кухню. Пока мама молча изучала моё лицо, я вяло жевала. Она с пониманием отнеслась к моей кислой бледной роже.

Убрав со стола, мама отправилась на прогулку с Изидором, а я вернулась в свою комнату, где снова растянулась на кровати без движения.

Я дышала пустотой квартиры.

Попыталась почитать — никак.

Я походила на жирного, рыхлого слизняка, оставляющего блестящие в лунном свете следы.

Кто захочет встречаться со слизняком?

Уж точно не Виктор.

Он выбрал Адель.

Что логично. И очевидно.

Как я могла поверить в нас хотя бы на секунду?

— У тебя точно всё в порядке? — настаивала мама, вернувшись с прогулки.

— Завтра мне будет лучше, не беспокойся.

— Я могу что-нибудь для тебя сделать?

— Если у тебя есть лекарство от безответной любви, то да. А если нет — вряд ли.

— Мне очень жаль, солнце моё.

От пота волосы липли ко лбу.

Около пяти часов вечера кто-то позвонил в дверь.

А потом забарабанил.

— Это Джамаль! — предупредила мама.

— Скажи, что я ужасно выгляжу…

— Слишком поздно.

Джамаль легонько оттолкнул маму и вошёл в комнату.

Приподняв бровь, мама пристально посмотрела на меня, но я махнула рукой, мол, всё в порядке. Тогда она похлопала Джамаля по плечу и закрыла за ним дверь.

— Вот это дичь.

— Ага. Знакомься с моей истинной сущностью.

Заскрипела крутящаяся ручка ставней.

Я прищурилась — слишком много дневного света.

Джамаль настежь распахнул окно и присел рядом. Тут я поняла, что на мне стрёмная ночнушка с кроликами, а причёска больше к лицу наркоману, проходящему курс лечения в клинике.

— Только вот про ночнушку не шути, пожалуйста.

— Я и не собирался.

Кое-что в его голосе удивило меня — наверное, лёгкая, словно весенний листок, и нежная интонация.

Он всё знал.

— Мне позвонил Виктор.

Я пялилась на свои ступни. Точнее, представляла их, так как они были под одеялом.

— Что за бардак у него в голове, — продолжил Джамаль. — Сложнее, чем с девчонкой.

Наконец я подняла на него влажные глаза.

— Что?

Джамаль неловко улыбнулся:

— Мне очень хочется тебе кое-что сказать, Дебо, но боюсь, ты не очухаешься. Будешь бить меня до одури щёткой для волос или начнёшь распевать «Мельницы моего сердца»…

— Такого не случится.

Джамаль наклонился ко мне и зашептал, будто выбалтывал постыдную тайну:

— Я думаю, что Виктор и вправду в тебя влюбился.

— Словно брошенный камень в гладь живого ручья-а-а-а-а, расползаясь кругами, растревожив себя-а-а-а!

— Сто-о-о-о-оп!

Джамаль рассмеялся. Мне было не до смеха.

— Я ценю твою заботу, но не надо жалости.

Он ответил серьёзным тоном:

— Я говорю правду. Похоже, только он один этого не понимает. Ну и ты ещё, конечно. Отличная из вас парочка.

— Перестань, пожалуйста, — сердито отрезала я, отсекая возражения.

— Но…

— Джамаль, перестань! Хочешь, покажу тебе его сообщение?

Резким движением руки я сунула телефон ему поднос.

— У него есть Адель, он так не может.

— Но хочет.

— Да в задницу его хотелку!

Наши лица оказались в двух сантиметрах друг от друга — мы походили на двух готовых вот-вот броситься в драку котов.

Джамаль отпрянул, уселся, держа спину ровно, и вздохнул:

— Он сказал мне, что сделал большую глупость, но никак не мог устоять.

— Я в курсе, спасибо, если помнишь, я тоже там была.

— Но он не смог устоять, потому что ему очень хотелось, Дебо!

— И что? Если ему захочется мороженого, он стащит из магазина эскимо и свалит, не заплатив?

Джамаль скорчил рожу и поджал губы.

— Не вижу связи.

— А связь тут в том, что всё это слишком просто! Мне плевать на его «хочется». Плевать на его поцелуй. Я хочу быть с ним!

Прижав ладони к лицу, я бешено тёрла щёки и закатывала глаза.

Я же это не вслух сказала… Приди в себя!

Я улеглась на кровать и закрылась одеялом с головой.

— Так ты задохнёшься. Жара — двадцать семь градусов!

— Тем лучше, никто и не вспомнит.

— Ты на день рождения загадала отупеть или что?! — взбесился Джамаль. — Да, он винит себя, говорит, что потерян, — и это нормально! Он встречается с Адель уже целую вечность!

— А, ну да, пожалей его, а обо мне не беспокойся!

Одним глазом я выглянула из-под одеяла: Джамаль потёр лицо ладонями, словно умывался на сухую.

— Прости, Дебора. Прости…

Усталость и тоска всё-таки одержали верх над обидой, и я начала реветь, как потерявшийся медвежонок.

— Дебо…

Плотину прорвало. Она рассыпалась. Я пыталась законопатить пробоины, накидать мешков с песком, подавить грусть, не сдаваться, держаться, но было слишком поздно: я орала как потерпевшая, икая и заливаясь слезами:

— Я НЕ… НИЧЕГО НЕ… НИКОМУ НЕ ГОВОРЮ… ВСЁ… ПОД… КОНТРОЛЕМ! ВСЁ!! ВСЁ!! Я ХРАНЮ… СВОЙ… СЕКРЕТ… СЕКРЕТ… ДЕЛАЮ… В-ВИД… ЧТО… ВСЁ… ХО… ХОРОШО… И ВОТ… Я ВО… БОЛЬШЕ… НЕ МОГУ!! СТРА… СТРАДАЮ… ТУТ… ME… МЕСЯЦАМИ… В ТИ… ТИШИНЕ… А ВСЕМ… ПО… ПОФИГ… Я БО… БОЛЬШЕ… НЕ МОГУ… СО… СОВСЕМ НЕ МОГУ!!

Джамаль пытался унять истерику: обнимал меня, гладил по лицу, прижимал к себе. Но из меня лило сильнее, чем мартовские ливни, я кричала, стонала, выплёскивала копившиеся месяцами напряжение, неоправданные надежды, воображаемые воркования, разочарования и пренебрежение здравым смыслом.

— Тише… тише… Он же не злодей, он не играет с тобой, это всё, что я хотел сказать, Дебо. Прости, что не обратил на это должного внимания.

— Бу-у-у-у-у-у-а-а-а-а-а-а-а-а-а…

Изидор скрёбся под дверью так громко, что Джамаль открыл ему. Я воспользовалась моментом, чтобы найти носовой платок и высморкаться. Позорный пёс вошёл, качаясь в такт виляющему облезлому хвосту, бросил на меня взгляд, полный нежности, и медленно запрыгнул на кровать.

Так медленно, что я рассмотрела качающийся в воздухе живот и развевающиеся уши.

— А-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А!

Мама бросилась ко мне в комнату.

Я очутилась тридцатью сантиметрами ниже. Задница застряла между сломанными рейками, пока Изидор сидел на моей спине и вылизывал мне лицо — ощущение было, как от скраба с ароматом протухших тефтелей. Я не могла даже отпихнуть пса: сложившись пополам и застряв, я походила на кусок индейки в сэндвиче из матраса. Джамаль ржал и хлопал себя по бёдрам.

— ОН СЛОМАЛ МОЮ КРОВАТЬ! ЭТОТ ЖИРНЫЙ ТОЛСТЯК СЛОМАЛ МОЮ КРОВАТЬ! — орала я, так и не решив, плакать или смеяться. — ТЕОРЕМА НЕПРУХИ ТОЧНО МЕНЯ НЕВЗЛЮБИЛА!

Я сжимала кулаки, чтобы вопить ещё громче, но пошевелиться уже не могла.

— Теорема чего?!

Джамаль заржал ещё громче, пока мама поджимала губы, стараясь не последовать его примеру.

Она глубоко вдохнула и заговорила так серьезно, как только могла:

— Успокойся. Изидор всё правильно сделал. Давно пора поменять эту кровать.

— Я УМРУ СТАРОЙ ДЕВОЙ! У-У-У-У-У-У-А-А-А-А-А-А-А!

Решено: буду дальше реветь.

— Я могу тебя заснять?

Джамаль достал телефон.

— И этот человек называет себя моим другом!

Мама, у меня ужасные друзья! ДОСТАНЬ МЕНЯ ОТСЮДА!

Я сражалась с кроватью, но всё равно оставалась в плену у матраса. Джамаль щёлкал объективом:

— Улыбайся, Дебора, ну-ка подвинься немного! Ах, да, ты же не можешь…