Давыдов повернулся к коллеге и глядел с полминуты, пока та не догадалась, что от нее ожидают более содержательного ответа. Леонова кивнула в сторону допрашиваемых:

– Видите этих простачков? Не обманываетесь их поведением. Сейчас мальчики, – она часто в шутку называла суровых близнецов «мальчиками», – доходчиво разъяснят, чтобы они ехали дальше по своим делам и больно не болтали в городе. Мол, закон обязывает, и им будет хуже. Они не станут спорить. Заверят, что сделают так, как скажут многоуважаемые офицеры.

– Но на деле выйдет иначе? – догадался Николай.

– Разумеется, – положив руки на пояс, ответила девушка. – Как только скроются с глаз, помчатся на площадь, позабыв про все дела. Сегодня короткий день у «рудников», так что они завалятся первым делом в «Пионер» и станут с горящими глазами рассказывать всякому, кто готов слушать, что бедовый сынишка Ящинских помер. Затем, поднабравшись, толпа ринется на Треугольник, – продолжала Камилла с явным знанием дела. – По борделям, по казино, по пивнушкам. Смекаешь, босс? К вечеру, прежде чем коронеры успеют передать отчет по телу, город уже ходуном ходить будет от слухов, будто Акимовы прикончили пленника.

Давыдов глубоко вдохнул и задержал дыхание, размышляя о случившемся. У него так выпятило грудь, что нашивка на полицейской куртке, красующаяся над сердцем, практически уставилась в безоблачное небо.

В конце концов Николай не выдержал и, переведя дух, проговорил:

– Значит, если мы не в силах сдержать бурю, то хотя бы постараемся минимизировать ущерб. – Он щелкнул пальцами, как делал не раз при подчиненных, и, когда братья Князевы обернулись на знакомый звук, жестом велел закругляться с допросом. – Пускай катятся своей дорогой, – сказал он вполголоса Камилле. – Пускай болтают любой вздор. Мы будем готовы!

– Станет еще жарче, – улыбнулась девушка.

– Этот беспредел надо прекращать.

Давыдов произнес последние слова так твердо, что только последний осел не уверился бы в старшем офицере. Как и его намерении положить конец раздирающему Тракт конфликту прежде, нежели этот гигант пробудится и направит свой гнев на безвинный город. В одной из недавних барных бесед с первым помощником Николай обсуждал вероятность, что семейная вражда Акимовых и Ящинских может открыть дорогу для более серьезных бед в Борей-Сити. В том числе, для масштабного противостояния корпоративных и независимых фермеров, кои на Западе уживаются не с таких давних времен, чтобы успели сформироваться универсальные методы погашения подобных конфликтов.

Должны же нетерпимость к привилегиям с одной стороны и ревность к определенной свободе жизни с другой компенсировать друг друга… На этом сошлись Давыдов с Мининым в той дискуссии. В этом они были не согласны, скажем, с Михаилом Моргуновым, который во всяком споре, независимо от его предмета, отдавал предпочтение людям, которые, как он сам, избрали вольный образ жизни на фронтире. Таковой однобокостью точки зрения бизнесмен и казался Николаю невыносимым, а местами опасным. Ни в коем случае нельзя было доводить ситуацию до того, чтобы Моргунов, сочтя себя ответственным столпом борейского общества, принял сторону в готовом вот-вот выйти из берегов противоборстве.

Несомненно, с ресурсами, доступными Моргунову, одна чаша весов заметно перевесит другую и, конечно, это будет чаша Акимовых, что, как отметил бы градоначальник Леонов, не будь он слишком подвержен слабоволию и хандре в эти непростые времена, невыгодно еще и с экономической стороны дела. Фермерский клан Ящинских – настоящая опора Борей-Сити в вопросе, касающемся продовольственных ресурсов. Вопреки пропаганде далекого прошлого, на одних только «богатейших» подачках Большого Кольца периферия цивилизованного мира не проживет.

Каждый в городе знал это простое правило. Все же был готов раскачивать лодку, пока вода не станет хлестать за борт, лишь бы потешиться дальнейшими пересудами. Давыдов не в первый раз за последнее время приходил к этому странному выводу. Лишь тверже убеждаясь, что Борей-Сити повезло с ним как новым начальником, человеком извне, способным замечать такие вещи, к которым замыленный фронтирский взгляд привык уже настолько, что не видит их вредоносной природы.

Осталось донести это до подчиненных, подумал Николай. Как раз в тот момент, когда Князевы отпустили фермеров восвояси и обступили начальника, как любили делать при ином случае. Они слышали последние слова старшины и точно так, как Камилла, вдохновились его уверенностью и стремлением любой ценой не допустить бо́льшего кровопролития.

Сколько ни казались близнецы простыми сельскими мордоворотами, которые думают скудно, а действуют исключительно на убой, Князевы были истинными патриотами родного края и обладали каким-никаким моральным компасом: пускай даже одним на двоих. Потому Василий Громов и избрал их для службы в полиции. Он не являлся непогрешимым – Давыдов убеждался не раз, – однако, вне всякого сомнения, умел лучше многих разбираться в людях.

23

Хорошо или плохо, но при всех обстоятельствах приезда Николая Давыдова в Борей-Сити, а также общей нелюдимости Князевых, создающей препятствия к тому, чтобы сойтись с ними, новоиспеченный начальник потратил немало времени, чтобы наловчиться отличать одного близнеца от другого. Идентичные внешне, Илья и Марк были братьями, на удивление похожими эмоционально – скорее всего, из-за того, что выросли в неблагополучной семье. Не имея примеров для подражания, среди которых каждый сумел бы выбрать приходящийся ему по душе, в итоге они были вынуждены воспитывать друг друга. Причем практически до той поры, пока не попали в поле зрения сердобольного начальника Громова.

Так или иначе, лишь по истечении нескольких недель наблюдений и неловких ошибок, выставлявших Николая на посмешище перед управлением, новый старшина стал запоминать кое-какие особенности близнецов. Так, скажем, Марк был в большей степени, нежели братец, человеком рационального склада ума. Он старался меньше выпивать и никогда не выходил из «Пионера» в бессознательном состоянии, всегда заранее планировал, что спросит на допросе, редко вынимал револьвер из кобуры, не подумав сначала о последствиях. Илья же, наоборот, казался импульсивной личностью в том, что касается принятия мелких решений, коих любой человек за день насчитывает десятками. Он предпочитал результат самому процессу, провал – трусости, а извинение – разрешению, прямо как в старинной поговорке.

Все это, однако, касалось по большей мере незначительных вещей и редко становилось поводом для глобальных разногласий между братьями. В серьезных делах Князевы неизменно принимали общее решение, всегда становились на одну сторону конфликта и, держась вместе, казались нерушимой извне силой. Несомненно, именно это Громов увидел в близнецах, когда брал на службу, и потому был спокоен за внутренний стержень управления, ведь он зиждился на Князевых и был совершенно несгибаем, когда дело начинало пахнуть жареным.

Схожим образом в свете последних событий решил поступить Николай Давыдов. Как обнаружилось тело Алека Ящинского, неспокойные для города времена стали не за горами, и именно братьев он посчитал непрошибаемой опорой, на которой следует воздвигнуть работу полиции над урегулированием конфликта.

У Николая, прямо скажем, не имелось права на ошибку. Недавняя судмедэкспертиза по делу Ящинского-младшего, отчеты которой первый помощник караулил сутки напролет, не дала новых зацепок. Все же каждый знакомый со слухами житель Борей-Сити был на все сто убежден в виновности семьи Акимовых. Складывалось впечатление, когда Давыдов и другие офицеры становились невольными слушателями публичных пересудов, что даже внезапная явка с повинной действительных авторов злодеяния не сумела бы переубедить разгоряченную предлетней духотой толпу. Более того – толпа словно и не хотела столь скучного исхода дела. Она дышала, жила ожиданием трагической, может, кровавой развязки истории, что способна стать поводом для разговоров на месяцы вперед.