— Голубой бриллиант, греза. Помнишь, я говорил про клад? Из этого камушка я сделал накопитель. В нем помещается столько энергии, что даже туман до конца не вычерпывает, я проверил. Так что теперь при самом худшем раскладе у тебя будут силы хотя бы на один удар.

Я разглядывала поистине бесценный подарок, не зная, как за него благодарить. Помимо несомненной ценности — бриллианты такого размера были редкостью во все времена — Том подарил мне шанс выжить в любой ситуации. Как бы я ни истощилась, как бы долго ни пробыла в тумане, запас магии в этом камушке позволит мне спастись. И если раньше я еще могла сомневаться в Томе, то теперь… Мне не пришлось ничего говорить, палач все прочел в моих глазах.

— Останешься со мной? — рука, потянувшаяся было к моему лицу, замерла, выдавая его напряжение. Неужели боится, что я откажусь? — Сегодня или навсегда, греза, как захочешь.

— Останусь, — голос внезапно сел, и получилось только прошептать. Останусь, и сегодня, и навсегда.

Утро я встретила без одеяла и одежды, укутанная лишь в объятья своего палача. Никакой экскурсии вчера мне так и не провели, поэтому сейчас я, не пытаясь выбраться из кольца рук, рассматривала аскетично обставленную спальню. Широкая кровать, окно занавешено тяжелыми портьерами, напротив — массивный шкаф и комод в том же стиле. На полу, насколько я запомнила, лежал ковер, но сейчас его не было видно. Все в темных красно-коричневых тонах. На первый взгляд скромно, но я знала цену такой обстановке. Дорого и уютно.

Том все еще спал, но во сне крепко меня держал, словно опасался, что я попытаюсь сбежать. Наивный. Никуда мы друг от друга уже не денемся. Повернувшись, провела пальцами по складке между бровей, убрала с лица черные пряди и затаила дыхание, любуясь. Мой. Только мой. Что нас теперь ждет?

— Почему ты так странно на меня смотришь? — Том слегка приоткрыл глаза, показывая, что проснулся.

— Кажется, я совсем тебя не знаю.

— Почему? Думаю, именно ты знаешь обо мне больше, чем кто-либо.

Я закусила губу, размышляя, как признаться, что меня так поражает. Наконец, решилась.

— Я помню только жестокость. Беспощадность. Бескомпромиссность. Я видела, как ты пытал и убивал, — взяв его за руку, я соединила наши пальцы в замок. — Не думала, что ты умеешь быть… таким.

— Каким? — Том с хитрой улыбкой покачал головой, поняв, что я не собираюсь отвечать. — Ну же, скажи, греза моя. Я хочу это услышать.

— Нежным. Чувственным, — я все-таки смутилась и отвела взгляд. — С твоей… нашей работой сложно ожидать подобного.

Губы Томаса расплылись в греховной, сводящей с ума клыкастой улыбке. Я судорожно вздохнула, пытаясь справиться с нахлынувшими эмоциями.

— Между пыткой и занятием любовью очень много общего, неужели не замечала? — Том приподнялся на локте и от головы до кончиков пальцев ног окинул меня медленным, жарким, буквально осязаемым взглядом. — Сначала предвкушение. Первый зрительный контакт, — я почувствовала, как тону в черной бездне его глаз. — И ты, и я знаем, что будет дальше, но еще не знаем, как это будет, — он осторожно прикоснулся к моему лицу, провел большим пальцем по губам, спустился к шее, чуть царапнул ногтями и замер у ключиц, заставив меня затаить дыхание в ожидании, когда его рука двинется ниже. — Я могу сразу и в подробностях перечислить все, что хочу с тобой сделать, оставить тебя трепетать в ожидании, а могу промолчать и смотреть, как воображение будоражит твои чувства и горячит кровь.

Я не выдержала и вздрогнула, когда Том все-таки повел руку ниже, и его ладонь, миновав грудь, обожгла мне живот. Медленно, дразняще он изучал и ласкал мое тело совершенно невинными, на первый взгляд, касаниями, от которых я плавилась, сходила с ума и, затаив дыхание, ждала продолжения.

— Затем легко, осторожно пробуешь границы дозволенного, — хрипловато прошептал палач, подключая вторую руку к сладкой пытке. — Оцениваешь реакцию, — он надавил на чувствительное место над бедром, заставив меня выгнуться. Такое же касание с противоположной стороны вырвало у меня тихий стон. — Входишь во вкус, становишься увереннее, — вслед за словами все смелее становились и ласки, от которых я уже готова была извиваться и стонать в голос. — И, наконец, понимаешь, как в этот раз следует повести свою партию, чтобы получить все, что хочешь, и даже больше.

К блуждающим по моему телу рукам наконец-то подключились губы, и я не выдержала, зарылась пальцами в черную гриву волос, притягивая Тома к себе ближе, однако у палача были другие планы. Он перехватил мои запястья и одной рукой прижал их к подушке у меня над головой.

— В какой-то момент ты подступаешь к грани, за которой все закончится, — вновь глядя мне в глаза, выдохнул Томас, свободной рукой продолжая блуждать по моему телу, как в самом начале — легко, почти невинно поглаживая и успокаивая. — И здесь только от тебя зависит, позволить ли шагнуть за эту грань, закончить ли игру, или отступить ненадолго, отдышаться лишь затем, чтобы потом вновь и вновь подводить к этой черте. Заставить молить о пощаде и решать, смилостивиться ли, или… поиграть еще немного.

— Ты точно говоришь о работе? — выдохнула я, уже по довольному, полному желания и предвкушения взгляду понимая — нет, не о ней. И все, что Том со мной делал до сих пор, скоро покажется мне легкой разминкой.

— А разве ты спрашивала меня о работе? — тихо рассмеялся он, вновь приступая к этой невыносимо сладкой пытке.

Спальню мы покинули только к полудню, когда голод возобладал над жаждой обладать друг другом. Кутаясь в мягкий бархатный халат, я вертела головой по сторонам и осматривалась в доме палача. Томас все-таки удовлетворил мое любопытство и сразу после завтрака провел экскурсию, завершившуюся в его кабинете под самой крышей.

Весь дом был отделан в одном стиле — темное дерево в сочетании с темно-красным и всеми оттенками бежевого и коричневого, строгие прямые линии, но мягкие, бархатистые ткани и ковры. Очень уютно, и в то же время, ничего лишнего. В кабинете я задержалась — было видно, что на третьем, мансардном этаже Том проводит больше всего времени. По стенам были развешены зарисовки и выдержки из расследований — старая привычка, Томас еще в университете так делал. На столе, на первый взгляд, беспорядок, но я точно знала — это был организованный хаос, понимание которого доступно лишь одному владельцу. Протертое старое кресло отставлено чуть в сторону, ближе к полукруглому окну. На полу выскобленный паркет, на котором в любой момент можно подготовить рабочее место для некроманта. В дальнем углу — этажерка с завершенными или просто неофициальными делами, личный архив главного палача, окруженный мощной магической защитой. Я приблизилась к развешенным на стене заметкам. Два трупа из моего отдела — смерть в борделе, гибель графа Каппеша. Еще два расследовались без моего участия, но имена были мне знакомы. Все погибшие состояли в Совете Лордов.

— Дела закрыты, я их не расследую, — заметил мой интерес Том. — Если хочешь, можешь читать, официально они все давно в архиве.

— Почему не расследуешь? — сейчас, когда четыре дела были перед глазами, связь с правящими лордами была поводом насторожиться и перепроверить все еще раз.

— Мне запретили, а клятва Совету не позволяет обойти запрет, — коротко ответил Том.

— Все настолько серьезно? — я обернулась и наткнулась на внимательный взгляд палача.

— Серьезнее некуда, греза моя, — подтвердил он.

— Что за клятва, можешь пересказать дословно? — на лице Томаса появился намек на улыбку, но взгляд оставался серьезным. Ожидающим.

— Пока бьется мое сердце, я подчиняюсь и беспрекословно исполняю решения, принятые большинством голосов Совета Лордов, и обязуюсь не искать способы обойти клятву, не вмешиваться в дела членов Совета и не пытаться повлиять на решения лордов, — на одном дыхании проговорил палач. — Взамен лорды оставили за мной должность главного палача и поклялись не пытаться меня убить, — Том вздохнул, скрестил руки на груди и прислонился к стене. Немного подумав, добавил: — То есть я исполняю все приказы и не мешаю им в их интригах. В целом, такой договор не сильно меня волновал, пока Совет был в своем изначальном составе — наши взгляды во многом совпадали. К сожалению, за последние годы состав слишком сильно изменился, и все ближе момент, когда большинство голосов будет принадлежать тем, кто когда-то хотел от меня избавиться. Только сейчас, из-за клятвы, мне нечего им противопоставить.