— Правильно не верил. Я и не хотел баталии Каролусу до лета давать, — Пётр смотрел на меня так, словно хотел вывернуть наизнанку и покопаться в мозгах на предмет поиска тайных мыслей. — Да ты меня вынудил. За Каролуса снова спасибо скажу, однако рано мы с ним сцепились.

— Я его для того на стену выманил, чтобы в должный момент шведы в бой без короля шли. Не вышло бы взять — застрелили бы.

— Короля — застрелить?

— А его и так застрелили… не здесь — там, откуда я пришёл. Под какой-то крепостью в Норвегии. Как говорится, кому суждено быть повешенным, тот не утонет. И баталия меж вами в июне случилась, и войско он потерял почти всё — да только уйти ему к туркам удалось… Много беды он нам причинил, а всё из-за того, что Иван Степаныч тебя предал.

— И ты решил не допустить того. Пошто, коль предначертано было иное?

— Нет единого предначертания, государь, — усталым голосом сказал я. — Могло быть и так, и этак, и только в воле Божией находится, как именно события пойдут. Коль Он попустил, чтоб я кое-что подправил, значит, было на то Его произволение, не то остановили бы меня.

— Не поминай всуе, — усмешка Петра была какой угодно — насмешливой, циничной — но только не опасливо суеверной, как у большинства народа в этой эпохе. — Допускаю, что сие вероятно. Однако не софистикой я позвал тебя заниматься. Не спрашивал ранее, а теперь спрошу: что нас ждёт?

— Война на юге, — уверенно ответил я.

— И как сия война завершилась там, откуда ты пришёл?

— Конфузией, государь. Пришлось Азов отдать.

— Отчего так сталось?

— Оттого, что не был ты готов к настоящей войне, а собрался в поход будто на прогулку. И с союзниками не повезло. Один едва шесть тысяч оборванцев с луками и стрелами в помощь тебе собрал, да ещё и провиантом их не обеспечил, а второй и вовсе никуда не пошёл. Правда, его это не спасло: турки всё равно на плаху пристроили. А Кантемир к тебе был вынужден бежать, чтобы и с ним то же не учинили.

— Что ещё скажешь о грядущем?

— Только то, что теперь иное оно будет, государь, — с безмятежным спокойствием ответил я — как сделал бы на моём месте умудрённый жизнью старик. — Что мог сделать я сам, сделал. А дальше — всё вновь в руке Божией… Я знал, что ты спросишь, государь, и записку для тебя составил. Сердца на меня не держи — слов я там не пожалел.

Говоря это, я достал из-за пазухи опечатанный сургучом пакет, в котором держал написанную в преддверии приезда в столицу «записку» — страниц десять убористым почерком. Причём, орфографию я использовал не здешнюю, а ту, которую изучал в школе… Пётр нетерпеливо, с хрустом, сломал печати, выдернул из пухлого «конверта» мои листы и принялся бегло читать. Надо было видеть его лицо при этом: огромный и неподдельный интерес пополам с недовольством. Да уж, я там действительно не пожалел красок, чтобы описать его косяки — те, о которых знал. А что мне терять? Да и не станет он о мои рёбра дубинку ломать, не таков, чтобы ценными источниками информации разбрасываться… Я видел, как он несколько раз нервно дёрнул щекой: точно, не понравилось прочитанное.

— Занятно, — проговорил он, старательно пряча свой гнев. — Сие всё тебе известно было из той гиштории, что ты изучал, и неведомо, повторится ли подобное нынче. Ставлю на то, что многое из писаного не случится вовсе. Кто предупреждён, тот вооружён, как говорили латиняне. Иная гиштория нас ожидает, коли всё сие правда, за то поручусь. А кто поручится, что всё сие действительно правда?

— Никто, государь, — согласно кивнул я. — Либо ты веришь, либо нет.

— Твоя правда, Георгий. Всё на вере держится. И оттого считаю, что написал ты всё, как было, без прикрас. У тебя резона лгать нету… А что делать с Мазепою, коли ты к себе возвернёшься, а он останется — со всею своею лестью, неправдами да изменой?

— Я его к тебе на суд привёл, а ты суди, как знаешь, — я пожал плечами. — Вот уж что волнует меня в последнюю очередь, так это судьба Ивана Степаныча. Ему и так срок осенью выйдет. Только там он подох, как собака, под турецким забором в Бендерах, преданный всеми, кому верил. А здесь я его героем сделал.

— Не с руки будет судить героя, — согласился Пётр. — Ну да Бог с ним. Как-нибудь да справлюсь. А как я узнаю, что передо мною не ты, а он?

— Спроси у него что-либо из сего списка, — я кивнул на бумаги. — Я ему запретил слышать и видеть, когда писал, потому он не в курсе о содержимом. Коли ответа внятного не даст — то Мазепа.

Пётр нехорошо усмехнулся.

— Вижу, готовился ты заранее, — произнёс он. — Я б на твоём месте тоже долго обдумывал, что написать и сказать. А точно ли ты не из ада выполз, чтоб ум мой смутить да по пути ложному направить?

— Это одному Господу и ведомо, государь… — вздохнул я.

…Допрос завершился далеко за полночь: когда меня, скисшего и хватавшегося за сердце, «с великим бережением» препроводили в отведенные апартаменты, в приёмной было пусто и тихо. Все разошлись. Один Пётр остался в кабинете и, насколько я мог видеть, собирался работать. Ему можно, он почти вдвое меня, нынешнего, моложе… Надеюсь, хуже я не сделал. Но всё теперь зависит от того, как именно Пётр собирается обходить те «рифы», которые я ему обозначил.

Да уж, помощников я «набирать в штат» не стал. А вот союзник у меня уже есть. И я на полном серьёзе рассчитываю заполучить ещё одного, причём такого, о котором мой оппонент по «игре» и подумать не сможет, что он станет играть за мою команду. Итак, завтра включу всё мазепино обаяние и наведаюсь с визитом к…Карлуше. Он тоже здесь. И тоже знает, что я, скажем так, не местный. Надеюсь, ему будет крайне интересно узнать о некоторых фактах из своей яркой, но печально завершившейся биографии.

А когда за твою команду играют два монарха, обладающие немалой властью и силой — это, знаете ли, не просто лестно, а ещё и очень полезно для самочувствия. В моей ситуации чем сильнее союзник, тем лучше. Правда, делать основную ставку на Карла — занятие так себе. Слишком уж он импульсивен и подвержен разным суевериям. Но сейчас — именно сейчас — пока он в плену и с ним договариваются о выкупе, вести себя швед будет очень предсказуемо. На то и расчёт.

Игра… Всё шло потихонечку, и тут он объявился, мой оппонент. И откуда же он вылез… Хотя, «откуда» — вопрос риторический. Как говорил незабвенный Шерлок Холмс: «Я борюсь со злом по мере моих скромных сил и возможностей, но восставать против самого прародителя зла будет, пожалуй, чересчур самонадеянно с моей стороны». Потому есть определённые сомнения в том, что мой оппонент столь высокого ранга. Сам «прародитель зла» не стал бы опускаться до меня, ничтожного. А значит, у меня в этой игре есть неплохие шансы. Ведь не будь их, другой игрок не влез бы самолично, чтобы морочить мне голову.

Стало быть, моя стратегия «тысячи малых шагов» не должна особенно меняться. И я не должен истерично метаться, как это сделал Мазепа, когда узнал, что в Батурин едет Меншиков. Моим девизом должна стать фраза из анекдота: «Мы спокойно спустимся с горы…» — и далее по сценарию… И кстати, Данилыч собирается мне мою долю отдавать, или как? Спрошу завтра утречком, уговор есть уговор, а мне сейчас могут понадобиться деньги, причём в большом количестве.

Взгляд со стороны.

Всё изменилось.

Ждали победы шведской армии и готовились вовремя засвидетельствовать Карлу своё почтение, чтобы получить бонусы от его успеха при дележе России. У огромного пирога и куски соответствующие. Но пришлось свидетельствовать своё почтение русскому царю. И при этом гадать, много ли останется от Швеции после Полтавы.

Европа давно не видела баталий, которые заканчивались бы таким тотальным разгромом: армии у шведов практически не осталось. Оккупационный корпус в Польше? Я вас умоляю. Если — вернее, когда — восстановленный Северный союз развернёт войска в ту сторону, можно считать дни до того, как Станислав Лещинский потеряет подаренную шведами корону.