— Твоя правда, государь… — я вздохнул, понимая, что этот человек не будет откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня, и вытянет из меня сведения любой ценой. — Всего, конечно, что тебя интересует, не скажу — сам не знаю.
— Говори, что вспомнишь.
— Это надолго.
— У меня ещё есть время… Ведь так, Георгий?
— Есть, государь.
— Тогда я тебя слушаю.
Глава 25
1
Я знал, что время — понятие для некоторых персон растяжимое. Но чтобы петровские «две недели» превратились в два месяца — не ожидал точно. Хотя, я прекрасно понимал, о чём думал Пётр. Генерал Мороз, сыгравший немалую роль в поражении шведского воинства, разбушевался не на шутку.
Когда-то, ещё в той жизни, я читал, будто зима 1708 — 1709 годов стала чуть ли не самой холодной за весь восемнадцатый век. Что именно в этот период, несмотря на расквартировку армии в Малороссии, Карл потерял немалое количество солдат — от холода, недоедания и болезней. А здесь условия у шведов оказались куда более жёсткими: никаких зимних квартир, в обрез провианта и, по словам скандинавов, никаких лекарств, кроме водки и чеснока. Впервые за долгое время им удалось нормально поесть, согреться и получить медпомощь только в плену. Возможно, потому они и не слишком роптали. Разоружённые шведы либо грелись у своих костров, либо занимались общественно полезными работами, если таковые требовались.
Но холод — штука такая, которая действует на всех без исключения. Устраивать марши, когда в бочках замёрзли вино и водка, а это, на минуточку, минус тридцать девять — не самая лучшая идея. Потому Пётр, несмотря на неизбежные издержки, решил перезимовать в Полтаве. А часть взятых в шведском обозе двух миллионов талеров направил на закупку всего необходимого. Хотя, даже с этим возникли трудности. Деньги-то взяли, а вот купить на них что-либо было затруднительно: либо по велению Петра сами жители ранее прятали или уничтожали припасы, либо шведы постарались. Пришлось урезать паёк. Так что до конца марта 1709 года, когда «мороз лопнул» и зазвенела весенняя капель, обе армии — и победители, и побеждённые — протянули не без труда и помощи Божией. А когда просохли дороги, Пётр приказал выдвигаться в сторону Москвы. Часть пленных шведов, выходцев из крестьян, при этом расселил в деревнях около Полтавы в статусе крепостных, а часть — либо мастеровых, либо господ офицеров — порешил забрать с собой, Петербург строить.
Честно сказать, я попытался отказаться от гетманского звания: мол, недужен, не могу в полной мере исполнять обязанности. Но Пётр и слышать ничего не пожелал. Велел Скоропадскому и Палию разделить меж собой гетманские обязанности, а меня — «с великим бережением» — прихватил с собой.
Взгляд со стороны.
Виктория русской армии над непобедимыми доселе шведами мгновенно «взорвала» ситуацию в Европе. Произошло то, чего никто не ожидал. Даже былые союзники Петра — Фредерик Датский и Август Саксонский. Что уж говорить об иных державах и королях. И самые умные из оных уже начали просчитывать ситуацию, исходя из изменившихся условий…
'…Имею превеликое сомнение в том, что сии венценосцы останутся в стороне, когда сила, державшая в страхе половину Европы, исчезла. Восстановление союза меж Данией, Саксонией и Россией сделалось неизбежным, а значит, следует ожидать резких перемен в Польше. Шведский корпус, находящийся в этой стране, очевидным образом станет противиться любым попыткам сместить короля Станислава, однако если Карл Шведский, находящийся в плену у царя Петра, будет вынужден в числе прочего заключить договор с Россией, то одним из пунктов сего соглашения гарантированно будет вывод его полков из Речи Посполитой и возвращение престола Августу.
Таким образом неизбежно последующее замирение восточного фланга Европы. Предвижу, что дальнейшими шагами царя Петра станут военные действия против турок. И здесь, если наши дипломаты сумеют проявить свои таланты в полной мере, возможно нанести русским отрезвляющее поражение…'
2
Я уже не лежал — более-менее комфортно сидел в большой удобной карете, обложенный подушками и покрывалами. Самочувствие позволяло время от времени, когда останавливались на биваках, выползать на свет Божий и совершать небольшие прогулки. Хорошо, что научился за эти месяцы принимать как должное знаки почтения со стороны окружающих: непривычного человека они могли бы вогнать в ступор. Поклоны, слова приветствия, здравицы — и на всё это нужно было отвечать хоть словом, хоть кивком, хоть жестом. Ничего, привык как-то. А после полтавской эпопеи поклонников у меня знатно прибавилось.
Количество врагов я по мере сил урезал, как мог. Когда выезжали из Полтавы, насквозь промороженные тела Орлика и Чечеля всё ещё болтались за воротами на виселице. Пётр распорядился не хоронить предателей три года, но я тишком шепнул Палию, чтоб чуть позже закопали их, пусть и на неосвящённой земле. А господа старшина тихо радовались, что не велел я казнить их по старому казацкому обычаю — зарыть живыми, под гробом с телом убитой ими Мотри. Кочубей, кстати, настаивал именно на таком виде воздаяния за убийство дочери. Дацько по моему наущению распространял слухи, будто ныне век просвещённый, и мы не варвары, потому следует проявить хоть каплю милосердия даже к таким прожжённым иудам, как те двое. Но мой прозрачный намёк — что милосердие я готов проявлять только к мёртвым врагам — господа полковники и генеральные поняли правильно. Если кто-то из них и решится на оппозицию, то будет противостоять мне открыто и мягко, либо затаится и станет ждать момента, когда я коньки отброшу.
А это событие, учитывая возраст и букет болячек «пациента», уже не за горами.
Добрых два месяца ушло на путешествие из Полтавы в Москву — вместе с победоносной армией. Пётр не торопился, да и колонны шли не боевым маршем, а в темпе мирного времени, то есть если километров по двадцать в день делали, это было хорошо. Зачастую — вдвое меньше. Тем не менее, аккурат к началу июня, то есть почти ко дню рождения Петра Алексеича, мы уже входили в белокаменную — парадным маршем, с развёрнутыми знамёнами. А впереди государь велел выстроить и прогнать пленных шведов, во главе которых шёл весь их генералитет. Самого короля он разумно держал при себе: притихший и злой Карлуша единственный из шведов ехал верхом, позади царя, без оружия, зато с конвоем из четырёх верховых преображенцев… Вдоль дороги, ещё на выселках, нас встречала толпа горожан, пришедших поглазеть на такое зрелище.
А вот колонну победителей возглавили двое — Меншиков и ваш покорный слуга. Алексашка, по примеру Петра, облачился в тот самый мундир, в каком вёл в бой драгун. А меня обрядили в тот же кунтуш и прочие одеяния, в которых я поднимал в атаку полтавский гарнизон, усадили на смирную коняшку и поставили во главе казачьих полков.
«Знатно тебя приветствуют, — мысленный голос Мазепы сочился ядом зависти. — И ничего не скажешь: заслужил».
«На моём месте мог бы оказаться и ты, если бы был чуточку умнее», — осадил его я.
«И здесь твоя правда… Хорошо жить, когда ведомо, что станется. А как быть, когда не ведомо?»
«Головой думать. И совесть иногда включать. Говорят, помогает».
Мы с Иваном Степанычем давненько изучили друг друга. Он знал: когда я заговорил с ним таким сухим тоном, лучше отложить дальнейшую беседу. Иначе себе дороже выйдет. В том, что он держит на меня злобу, я не сомневался ни на секунду, и оттого не испытывал никакого желания говорить с ним по душам. Особенно когда следовало изображать из себя бравого полководца-победителя, триумфально въезжавшего в столицу. С этой ролью я пока справлялся более-менее успешно. Но не оставляла мысль: а что дальше? Пётр меня в покое не оставит, это железная гарантия. Постарается вытянуть максимум информации в самые кратчайшие сроки — пока я реально дуба не дал. Собственно, в пути он не упустил ни единого случая поговорить со мной наедине, и я честно предупредил его, чтобы не слишком рассчитывал на силы возможных союзников на южном фланге. Мол, хоть они и честные ребята, но силы рассчитывать не умеют, а турки пока ещё способны очень неприятно нас удивить. Впрочем, Пётр, предупреждённый о возможных «подводных камнях», тоже может преподнести парочку сюрпризов, или я совсем его не знаю… Иными словами, после этого парада должен был воспоследовать праздничный пир. А уже после оного — Пётр это загодя проанонсировал — нас ждала куда более длительная и обстоятельная беседа.
