Да, всё верно: у меня теперь под рукой не один Дацько, и даже не десяток его парней, а самая настоящая секретная служба. Плачу я им из собственного — то есть, Ивана Степаныча — кармана, и неплохо. Ребята из тех, кто не выпендривается, обвешиваясь дорогими цацками, потому от простых казаков отличаются только более добротной одеждой и дарёными мною дорогими саблями. Сердюки как сердюки, да только полномочия у них были особые. Постепенно они навербовали осведомителей и теперь регулярно снабжали меня данными из всех кругов здешнего общества. А я — избирательно, конечно — делился оными с Келиным и Палиём. Не обо всех тайных делишках им можно было знать.

А Скоропадскому я и правда вовсе ничего не сообщал. Ну его. Не по злобе, так по услужливой своей душе может разболтать. Пусть лучше организацией обороны занимается, это у него неплохо выходит.

…Шёл четвёртый день с момента отъезда Орлика из Полтавы, когда Семён на совете объявил, что не вернулись сразу два разъезда, посланных на северо-западное направление.

— Мыслю я, то швед идёт, — высказал предположение Келин. Я ему завидовал: что бы ни случилось, всегда одет «с иголочки», полковничий нагрудный знак до блеска начищен. — Разъезды далее, чем на день пути, от города не отдаляются, а стало быть, явится Каролус самое позднее послезавтра. А то и завтра к вечеру его знамёна увидим.

— У нас ко встрече всё готово, — сказал Палий. — А скажи, пане гетман, куда генеральный писарь твой поехал?

— К шведу, — едко усмехнулся я. — Поближе к тому, кто ему платит. Я его из города прибрал, чтоб он тут пакость какую не устроил. И есть у меня подозрение, что Пилип ранее шведа здесь объявится — мол, вернулся с добрыми вестями, пустите за ворота. Так вот, мой приказ: не пускать. А станет грозиться — пристрелить, как собаку.

Три полковника уставились на меня с нескрываемым удивлением.

— То ты его слушаешь, словно сына родного, то пристрелить приказываешь, — покачал головой Скоропадский. — Не пойму я тебя, пане гетман.

— И в самом деле, Иван Степанович, выглядит сие несколько странно, — согласно кивнул Келин.

— Не верите, что Пилип с иезуитами снюхался? Так я вам его письма показать могу, — ответил я, почти физически чувствуя на себе тяжёлый взгляд Семёна. — Сам едва из ума не вышел, когда прочёл. Сперва хотел зарубить сего пса, а после подумал, что пусть наш враг к нашей же пользе послужит. Нацарапал цидулку шведу, да и отправил Пилипа за ворота… Мы Карла когда ждали? Третьего дня. А ныне обсуждаем, завтра он явится, либо послезавтра. Значит, получилась каверза моя. Лишние три дня для нас на вес золота.

— Хитёр ты, пане гетман, — покачал головой Палий. — Да только такие дела сообща решать треба.

— Так и будет, — ответил я, прямо глядя ему в глаза. — Теперь могу делать сие, не опасаясь — когда весь клубок змеиный вконец обезвредил.

— Сам же его и завёл.

— Сам завёл — сам и раздавил. Ты больно уж прям, Семён, тебя бы они враз сожрали. Да, собственно, и сожрали — по моей глупости. А я их хитростью взял.

— Ныне швед придёт — его тоже хитростью брать станешь?

— И этим тоже, коли в том нужда будет, — осадил его Келин. — Ты, Семён Филиппович, привык с честным врагом биться. А противу нас не токмо армия шведская идёт, при Каролусе иезуитов польских видели. Этих силой не одолеть, а вот хитростью — можно. Посему поступок господина гетмана я полностью одобряю. Самого опасного врага он из города удалил — того, кто мог бы тайно ворота шведу открыть и город позорно сдать.

— Как бы Орлик нам беды не сделал, — покачал головой Скоропадский. — Коли он предатель, так наверняка шведу и план крепости сдаст, и всё про гарнизон расскажет.

— Немного он Карлу дать может, — уверенно заявил я. — Укрепления мы переобустроили, пока он при ставке государевой обретался. А когда приехал, я ему не особенно позволял по сторонам глазеть, почитай, сразу отсюда сплавил.

— Ладно, то дело прошлое, — подытожил Семён, всё ещё сомневаясь в действенности моих методов. — Сядем в осаду и станем держаться, покуда государь с войском явится… Остатние вести, что от него были, неделю назад с курьером пришли. Полагаю, следует удвоить разъезды на северную дорогу, чтоб встречь государевым гонцам, буде таковые случатся, выехали. А то ведь как ворота закроем, сразу вестям конец. Снова морозы ударят, так швед и через Ворсклу по льду переберётся, обложит нас со всех сторон.

— Обложит, — согласился я. — На то и осада. На то и головами своими рискуем, чтоб швед у нас под стенами застрял. А как тут его морозами прихватит, да с голоду животы подводить начнёт, тут государь с войском и явится. Но до того нам подраться предстоит всерьёз. Скажи, Алексей Степанович, легко ли шведа бить?

— Тяжело, — признался Келин. — Тяжело, но можно. Швед скалою держится, покуда над ним офицер стоит и команды отдаёт. А как офицера не станет, тут швед не знает, что делать, и бежит, коли его давят.

— Я сие запомню, — согласно кивнул Семён. — Тебе, Алексей Степанович, держать западную и южную стену. Тебе, Иван Ильич — северную и восточную. Тебе, пане гетман, как ты сам себе положил, следить за порядком в городе, чтоб никто подлости не учинил. А я послежу, чтоб всем было вдосталь еды и пороха со свинцом.

— Лекарей моих, немцев тех, в оборот возьми, — посоветовал я. — Пускай нашим коновалам покажут, каково там у них в европах раны лечат…

2

Шведская армия славилась скорыми маршами, но в этот раз Карл не спешил. Виной тому была оттепель, которая превратила дороги в ловушки для сколь угодно большого воинского контингента. А если учесть, что самая лёгкая пушка весит полтонны, я вполне понимаю шведского короля. Потому дымы от бивуаков «хувудармен» мы увидели лишь на рассвете того самого послезавтра, которое наступило после военного совета. И то — на горизонте, а значит, полноценного явления шведских полков раньше следующего утра мы не увидим.

И, как я и думал, именно сейчас под Покровскими воротами объявился Пилип Орлик. Завидев закрытые в ожидании осады створки, он начал выкрикивать караульных на стене: мол, свои, открывайте. Караульными там были казаки глуховского полка. Ребята дело своё знали туго, приказ «не пущать» получили, о чём приехавшему и объявили. Тот попытался давить авторитетом — мол, я вам не кто-нибудь, я генеральный писарь, второе лицо после гетмана! На что казаки скучно ответили, что генеральным писарем нынче Иван Скоропадский, а ты вообще иезуитский наймит, пошёл вон к своим хозяевам, псина. Пилип ожидаемо начал бушевать, грозиться и такое прочее. Караульные же, буквально исполняя полученный приказ, взвели курки и начали крикуна выцеливать… Сообразив, что дело пахнет керосином, Орлик развернул коня и припустил назад.

«Продаст он тебя, — устало заявил мне бестелесный голос Ивана Степаныча. — Помяни моё слово».

«На другое я и не рассчитываю. Твоя школа».

«Лучше бы ты велел его в город пустить, и тут же на него цепи надел».

«Чтобы поутру мы в подвале ничего, кроме цепей, не нашли? Он же при тебе только тем и занимался, что разведсеть выстраивал. Я его агентуру хорошо проредил, раскидал, о ком точно знал, по всем мухосранскам. Но кое-кто наверняка остался. Ведь даже ты не знал всех его агентов».

«Тут твоя правда… — согласился Мазепа. — Пригрел я змею… Гляди, Георгий. Пилип ведь почитай всё обо мне знал. Как бы не удумал чего в отместку».

«Ему тоже придётся непросто, причём довольно скоро, — едко усмехнулся я. — А остальное я уж как-нибудь переживу. Хочу помахать саблей в Полтавской баталии… напоследок».

«Гляди, — повторил Мазепа. — Хитёр ты, да как бы сам себя не перехитрил, в самом-то деле».

Взгляд со стороны

— Гетман предал вас, ваше величество. Он и меня предал…

— Безусловно, первое беспокоит вас менее, чем второе, — язвительно заметил король. — Что ж, отдаю гетману должное: он сумел-таки задержать меня до оттепели с её чёртовой распутицей и выиграл несколько дней. Теперь главный вопрос: для чего ему понадобились эти дни? Не знаете? А я догадываюсь: вероятнее всего, письмо царя, которое вы прочли в дороге и затем сообщили мне его содержимое, было подложным. Русская армия не собирается зимовать под Смоленском, она в скором времени будет здесь.