— Любое! — отозвался врач. — Поэтому не сообщайте ему никаких новостей, тем более печальных, кроме того, ему следует придерживаться строжайшей диеты и пить успокоительное средство, как я прописал.

На лицах хозяйки замка и генерала Серженича выразилось глубокое разочарование и беспокойство, впрочем, причины к этому у них были различны.

— Не изволите ли провести остаток ночи в Уилсон Холле, — предложила Клара Генриховна. — Сейчас темно, и путь домой не близок, к тому же утром господину Миндальскому может потребоваться ваша помощь.

— Благодарю, мадам, — ответил врач, целуя ей руку. — Я почту за честь пребывание в вашем доме, впрочем, мне кажется, что я и так достаточно часто его посещаю.

Клара Генриховна приказала Альфреду проводить Модеста Сергеевича в его комнату, а сама осталась наедине со Степаном Богдановичем. По лицу пожилой леди было заметно, что она сильно переживала перед предстоявшим разговором.

— Сударыня, — начал генерал тихим, но твёрдым голосом, — я вынужден просить у вас прощения за своего кузена. Полагаю, вам тяжело после утраты вашего супруга, а Антон Сергеевич имел честь стать вашим другом в недавнем времени и получить ваше глубокое доверие и привязанность, — эти слова вызвали невольную улыбку на лице госпожи Уилсон, но Серженич меж тем продолжал: — Однако я не могу позволить, чтобы дом ваш оскорблялся присутствием человека, потерявшего рассудок.

— Это лишь небольшое помутнение, которое скоро пройдёт, — проговорила Клара Генриховна, глядя в глаза генералу.

— Тем не менее, — продолжал он, — я вынужден буду проститься с вами, сударыня, и покинуть ваш гостеприимный дом. Мой кузен болен и нуждается в уходе, а я не желаю утруждать вас хоть чем-либо. Завтра, как только вещи наши будут уложены, мы отправимся в обратный путь. Ещё раз желаю принести вам и всем вашим добрым родственникам и воспитанникам свои извинения за эту чудовищную сцену, свидетелями которой все мы были сегодня. Я не сомневаюсь, что они не станут говорить о нас дурно.

Клара Генриховна между тем напряжённо раздумывала над произошедшим, стараясь предугадать, какие последствия может вызвать это ночное происшествие. То, что рассказывал ей в коридоре Алексей Николаевич, не смотря на всю мыслимую абсурдность слов помешанного старика, бросало на него страшную тень, и след этой тени мог коснуться и её самой. Все планы властной леди рушились в одночасье. Даже если бы старик и поправился бы, после того что случилось, общество бы начало немилосердно осуждать решение выдать Наталью за него, и не столько в пользу самой её воспитанницы, сколь бы жалели несчастного Антона Сергеевича, которого бы непременно выставили жертвой коварной вдовы. Такого вынести она не могла. Как не было жаль уже почти свершившегося выгодного дела, ей приходилось начинать всё сначала. На ум Кларе Генриховне пришло уже имя другого кандидата, не менее состоятельного, чем Антон Сергеевич, хотя до него было не так-то просто добраться. Наконец, госпожа Уилсон оставила тягостные мысли и милостиво разрешила Серженичу покинуть замок на следующий день. Он больше не был нужен старой леди. Генерал же, учтиво раскланявшись с хозяйкой, отправился в свою спальню, терзаемый тяжёлыми раздумьями.

В оставшиеся ночные часы обитателям замка спалось дурно. Особенно страдали, мучимые усталостью и страхом за своё будущее Александр и Наталья, которым всё ещё казалось, что Клара Генриховна непременно выдаст юную барышню за старца, каким бы безумным он не был. Прочие дамы и господа плохо спали от тягостных предчувствий чего-то страшного. Забыться было практически невозможно, и все лежали в своих постелях в гнетущем ожидании рассвета, который всё не наступал и не наступал. Какая-то вязкая мгла окутала Уилсон Холл и его окрестности. В лесах стояла звенящая тишина, и даже обнажённые ветви деревьев не производили ни единого шороха. Всё застыло и замерло на мили окрест. Каждая мышь затаилась в своей норе, каждая испуганная птица замерла в своём гнёздышке, не смея покинуть спасительного убежища. А среди старых развалин, покоившихся на лесистом холме, как и в прошлую ночь, мелькнула чёрная тень, а за ней проследовала фигура лысого горбуна, и ни единый звук не помешал этой странной процессии.

Наконец небеса начали светлеть, словно неохотно меняя свой оттенок с чёрного на тёмно-серый. Густой туман заволок окрестности замка, скрыв тяжёлым покрывалом поля и перелески долины. Священник, шедший в этот час открывать часовню близ старого кладбища, мог видеть, как над могилами туман навис особенно плотно, и над ним виднелись только вершины массивных памятников, увенчанные крестами и ликами печальных ангелов. Позвякивая связкой ключей, он подошёл к дверям часовни, но тут его взгляд привлекло что-то тёмное у самой кладбищенской ограды. Протерев сонные глаза, он снова устремил туда свой взор, и явственно различил две фигуры, закутанные в простые дорожные плащи. Эти двое о чём-то тихо беседовали, время от времени озираясь вокруг. Священник с любопытством и беспокойством следил за странной парой, и, наконец, решился подойти к этим людям поближе, однако, подойдя к тому месту, где стояли те двое, не обнаружил никого, лишь две цепочки следов вели в разные стороны: одна к замку, вторая — к дороге. Удивившись столь внезапному исчезновению этих таинственных персон, он боязливо перекрестился и вернулся назад к часовне.

Тем же временем в замке Уилсон Холла все поднялись, однако утро не принесло бодрости его обитателям. Даже большие окна роскошной столовой залы не могли в тот день дать достаточно света, и пришлось зажечь свечи. К завтраку вышли все, кроме Антона Сергеевича. Он, не спавший всю ночь, по-прежнему сидел у окна, молчаливый и угрюмый, отказываясь выходить куда-либо. Его лицо исказилось до неузнаваемости, став мертвенно серым, жизнь словно наполовину покинула это дряхлое тело, и остекленевшие глаза уставились на одну точку в пепельном окне.

А гости замка сидели за длинным общим столом, иногда переговариваясь о событиях минувшей ночи. Последней к завтраку спустилась Клара Генриховна, чьё появление окончательно привело всех в уныние, прекратив все разговоры. Наталья Всеволодовна была бледнее, чем обычно, и вид её исполнился глубокой печали. Служанке Фриде было приказано усадить девушку подле хозяйки, Александра Ивановича старая леди приказала посадить на другом конце стола, так чтобы молодые люди даже не могли друг друга увидеть. Это обстоятельство ещё сильнее опечалило этих двоих, и их уныние волей неволей передалось всем остальным. Лишь Карл Феликсович стойко противостоял окутавшему всех дурному расположению духа, ибо перед его глазами была его муза, та, которой покорилось его чёрствое сердце. Теперь необходимо было лишь избавиться от самого главного соперника, и заветный плод мог принадлежать ему. Вот только, каким образом возможно было это сделать, не давало черноусому франту покоя, ведь даже подкупленный им Гожо не смог убить проклятого поручика. Да и вообще, это обстоятельство заставляло Карла Феликсовича нервничать, ведь хитрый цыган мог и проболтаться. Тем не менее, перед ним сейчас была его богиня, и этим счастливым случаем он был вполне доволен.

Генерал Серженич, покончив со своим завтраком, хмуро смотрел по сторонам, напряжённо что-то обдумывая. Когда подали чай с бисквитами, он решительно отодвинул от себя чашку и, откашлявшись, заговорил:

— Дамы и господа, я смею просить у вас прощения за вчерашний инцидент с моим кузеном. Знайте, мне искренне жаль, что я невольно стал причиной тому, что ваше пребывание здесь было омрачено подобным происшествием.

Доктор, сидевший за столом, вытер рот салфеткой и глубокомысленно произнёс:

— Не стоит винить себя, ваше превосходительство. Это может случиться с кем угодно в его возрасте.

После этих слов воцарилось недолгое молчание.

— Нет, я всё же скажу, — продолжал генерал.

— Не стоит, муж мой. Степан Богданович, — кротко проговорила Евгения Петровна, кладя свою руку на локоть мужа, — не стоит в самом деле брать на себя вину за нашего…