— Нет, это ваша, сударь, — учтиво произнёс Карл Феликсович, пододвигая Миндальскому свою чашку, в которую только что подлил цыганское снадобье.

— Благодарю, — рассеянно произнёс старый фабрикант и выпил в несколько глотков всё содержимое маленькой фарфоровой чашки.

Карл Феликсович, замирая от предвкушения сладкой мести, следил за тем, как пил Миндальский. Чтобы не возникло подозрений, он тут же взял в руки чашку своего соседа и так же сделал несколько глотков. Однако Антон Сергеевич продолжил всё так же бодро говорить о своих планах, периодически вступая в словесные дуэли то со своим кузеном генералом, то с Павлом Егоровичем, то выслушивая плоские остроты господина Симпли, или фамильярную лесть его жены, которую, впрочем, он воспринимал весьма благосклонно. А отравитель тем временем сидел весь как на иголках, и хотя он искусно это скрывал, время от времени поддерживая беседу, ему всё казалось, что он перепутал чашки и сам мог случайно выпить зелье, предназначенное сопернику. Но неожиданно на дне чашки, стоявшей рядом с прибором Антона Сергеевича, выступил мутный зеленоватый осадок. Без сомнения, именно старый фабрикант выпил предназначенный ему яд. Но отчего он всё ещё бодр и здоров? Не могла же цыганка обмануть и подсунуть фальшивку, от которой не сделается худо даже больному язвой? От этих вопросов сердце в груди черноусого франта билось всё сильнее.

— Позвольте, ваша милость, — раздался над его ухом голос горничной, убиравшей посуду со стола.

— Конечно, — произнёс Карл Феликсович, прищурив глаза.

Горничная начала ставить на поднос блюда, и уже собиралась взять последнее, как вдруг задела ту самую фарфоровую чашку, из которой Миндальский пил свой чай, и та полетела на пол, со звоном разлетевшись по наборному паркету. Карл Феликсович улыбнулся своей очередной удаче: главной улики больше не существовало.

— Ах, простите, господа! — в ужасе воскликнула горничная, бросившись собирать осколки с пола.

— Вот, разиня! — высказал своё неудовольствие Антон Сергеевич, потревоженный внезапным звоном, прервавшим ход его мыслей.

— Всё-таки, на вашем месте, сударь, я был бы более счастлив, если вдохновением мне служила не девушка, годящаяся мне во внучки, а законное моё потомство, — проговорил Павел Егорович, вставая со своего кресла и делая несколько шагов к столу с закусками.

— Моя жизнь выше условностей, принятых в кругах беззаботной среды праздных дворян! Я человек дела! — воскликнул Миндальский, приподнимаясь и снова садясь.

— Что-то разбилось? — поинтересовалась Евгения Петровна, доставая из складок платья мутное пенсне.

— Это на счастье! Разлетелась всего лишь моя чашка, — произнёс Карл Феликсович, подвигая другую фарфоровую чашку ближе к Миндальскому. — А эта — ваша, прошу, — произнёс он, с улыбкой глядя в глаза своему ненавистному сопернику.

— А, благодарю, мой добрый друг, — рассеянно пробормотал Антон Сергеевич. — Что-то здесь стало душно, — добавил он, — не пора ли мне принять капли и отправиться ко сну…

— В самом деле, кузен, — произнёс генерал Серженич, — мне кажется, что за день ты намучился изжогой, и теперь желаешь выплеснуть на нас всё свою желчь! Пожалуй, тебе стоит отдохнуть и от нас и от своих речей.

— Пожалуй… — вяло подтвердил Миндальский, с трудом поднимаясь со своего места.

Молодой франт поднялся, поддерживая его под руку, со злорадством глядя на растерянную улыбку старика. «Вот и пришло твоё время, скоро ты не сможешь мне помешать», — думал он про себя, помогая Антону Сергеевичу дойти до двери, где того ждал слуга с канделябром в руке. Теперь Карл Феликсович был уверен, что старику Миндальскому больше не посчастливится претендовать ни на чью руку, кроме руки самой смерти. Как легко показалось ему избавиться от любого соперника с помощью яда. Это было куда проще и безопаснее, чем вызывать кого-то на дуэль, где страшный спектакль длится в течение мучительных минут, выматывая все силы, равно как физические, так и душевные. Отравление казалось ему теперь чем-то, вроде высшего блага, как для идущего на подобный шаг, так и для жертвы. Как странно, что прежде он никогда не использовал этого средства.

Какая-то детская вера в свою безоговорочную правоту и безнаказанность поселилась в мыслях Кала Феликсовича. Он всерьёз полагал, что тот страшный поступок, который он совершил, есть сущий пустяк, подобно убийству назойливой мухи или комара. Конечно, такой презренный человек, как промышленник и владелец хлопковых заводов Миндальский достоин был всякого презрения, но смерть его и жизнь принадлежали Богу. Впрочем, что заповеди для того, кто одержим одним желанием? Что чья-то жизнь для того, кто видит только цель и не считается со средствами? Теперь оставалось дожидаться развязки, и даже если она окажется непоправимой, то никто не станет допытываться истинных причин смерти старого никем не любимого человека.

Меж тем, внезапная перемена в поведении Миндальского и его скорый уход, казалось, были приняты всеми остальными посетителями гостиной с большим облегчением. Один только генерал, нахмурившись, сел в кресло и приказал служанке принести ему ликёра под предлогом того, что старая кровь плохо согревает своим бегом усталые ноги.

— У вас славный родственник, ваше превосходительство, — заметил Карл Феликсович.

— А, — встрепенулся генерал Серженич, углубившийся в это время в свои мысли, — пожалуй, но объясните мне, молодой человек, на кой чёрт далась ему эта женитьба?

— Смею согласиться с вами, — продолжал Карл Феликсович. — Бедняга, верно, не представляет себе, как тяжко жить в его годы с молодой девицей под одной кровлей.

— Осмелюсь доложить, ваше превосходительство, — вмешался Алексей Николаевич, подслушав с участием начало беседы, — Натали мне самому показалась весьма вздорной молодой особой. Хотя, не сочтите за дерзость, ваш кузен из тех, кто способен приручить и самую строптивую барышню к порядку, достойному высшего света!

Карл Феликсович метнул на него взгляд, полный неодобрения, и изо всех сил старался скрыть своё неудовольствие, вызванное столь неуместной подмогой.

— Да какой недруг вообще мог внушить ему такие мысли! — продолжал рассерженный Серженич. — Ума не приложу, что ему в этой девице, ведь его летам не пристала такая мода, чтобы волочиться за красотками. Она сущий ангел, но, видит Бог, не про него она сошла с небес! Ведь это даже может кончиться позором!

— В таком случае уезжайте! — мягко и настойчиво перебил его черноусый франт. — Ваше превосходительство, нет лучшего способа забыть о деве, чем удалиться от неё на почтенное расстояние и наполнить жизнь заботами приятнее и важнее!

— В самом деле! — встрепенулся генерал. — Завтра же мне предстоит забрать его, хотя мне и нелегко будет объяснить почтенной хозяйке причину, по которой мы не сможем разделить её радость от вступления в законные права.

— Ох, посмотрю на тебя, как ты его самого уговоришь, — заметила Евгения Петровна, мирно сидевшая подле супруга и доле не вмешивавшаяся в беседу.

— Если бы только изыскать средства, — продолжал генерал.

— А что здоровье вашего дражайшего кузена? — поинтересовался с участием Алексей Николаевич, потирая как всегда в минуту оживления свои пухлые ручки.

Карл Феликсович на этот раз был благодарен этому джентльмену, ибо данный вопрос в случае разбирательства, мог перенести подозрения на него.

— Не скрою, — проговорил генерал, — хоть наш род и отличался крепким здоровьем даже в преклонные годы, однако в последнее время Антуан утратил прежнюю бойкость свою и пыл.

— Супруг мой, — снова заговорила Евгения Петровна, — да Антон Сергеевич в этом замке просто чахнет на глазах. Помилуй Бог, вы, господа, видели ли? На нём теперь лица нет! Даю вам слово благородной дамы и честной супруги, наш родственник не протянет долго. Это место особенное, смею всех в этом уверить. Некие таинственные силы обитают в стенах этого замка, так что живые вполне могут подвергнуться здесь воздействию мёртвых!