Я был одним из самых молодых корвусов. Кровь мне благоволила, но при этом раздавала щедрые оплеухи за свои уроки. Как сейчас, я увидел себя со стороны в палатке лекарей. Измождённого, бледного, с впавшими глазами и заострившимися скулами. Тогда я был ещё так наивен, что пытался спасти всех, кто ко мне попадал и был достоин того. Да, я был маленьким богом, решавшим, кому жить за его деяния в прошлом, а кому следовало уйти в Реку Времени на перерождение. Тех, кого я считал достойным, лечил. Вливал собственную кровь, подстёгивал процессы регенерации, очищал от проклятий и прочих «радостей», на всю жизнь остающихся после военных кампаний. Но сила таяла, а поток людей после битвы всё не заканчивался.

У меня кружилась голова от жажды. Вокруг было столько крови, что мысленно я купался в её потоках. Но я не мог. Нам запрещено было пить людей и тем более магов. Утоление жажды — путь в никуда. Стоило один раз поддаться, и пристрастие возникало мгновенно. Корвусы переставали работать с кровью как с инструментом и использовали её лишь для пропитания, постепенно увеличивая дозы.

В тот момент, когда я фактически свалился с ног от бессилия и сидел у импровизированного операционного стола, в палатку внесли на носилках потрясающе красивую девушку. Следом за ней вошёл мастер. Его взгляд сказал мне гораздо больше, чем сказали бы любые слова. Это была жажда, такая же, как и терзающая меня в этот момент. Острая, резкая, требовательная, подчиняющая себе разум. Меня он заметил, но приложил палец к губам, приказывая молчать.

А девушка была на грани жизни и смерти, магичка из святош, верующая в силу и святость своих кумиров. Её некогда белый плащ был залит кровью, золотистые локоны слиплись и свалялись. На губах пузырилась кровь, а из груди торчал кинжал с богато отделанной рукоятью.

Магичка с мольбой смотрела на мастера. Она-то знала, на что способны маги крови. Ей хотелось жить. Возможно, в этот момент она давала себе обещание навсегда уйти с поля боя и вести мирную жизнь.

Но ей не повезло, ей попался не тот мастер.

Её сила сияла алым солнцем посреди тьмы и грязи полевого госпиталя. Она манила, обещала наслаждение и отдых. И сила эта держалась на последних крупицах жизни, которые так легко сейчас было отнять.

Когда мастер пристроился между разведённых ног девушки, она лишь всхлипнула, не в силах сопротивляться. Такие сцены были нередки на войне, но от этого не менее отвратительны. Но когда мастер впился ей в шею, грубо отбирая последние крупицы жизни, я не выдержал. Я впился в него. Хотелось выпить его до дна, лишь бы остановить. Уже тогда я понимал, что цель ни разу не оправдывала средства. Что я сдался жажде, и скорее всего моё обучение в Цитадели было завершено. Но взгляд серых глаз, полный боли и детского недопонимания, я запомнил навсегда…

Мастера я не выпил. До сих пор не понимал, как мне удалось от этого удержаться. Но когда он потерял сознание, я принялся за девушку. Та была уже одной ногой по колено в Реке Времени. Ни осмысленного взгляда, ни толчков крови из ран, ни стона боли. Лишь окровавленные изнутри бёдра свидетельствовали, что она авансом расплатилась за свою жизнь сполна.

— Долг крови всегда должен быть уплачен, — бубнил я себе под нос один из основных постулатов кодекса крови. — Так что мастер, придётся расплатиться с дамой. Жениться, конечно, не заставим, но и в Реку Времени не отпустим.

Магичку я спас, но и экзамен на контроль провалил, о чём мастер не преминул сообщить по возвращению, выставив всё происходящее с девушкой проверкой. Но меня не выгнали с позором и на затравили, словно дикого зверя. Гранды просмотрели память моей крови, и я остался. Мастера с тех пор никто не видел.

Переживая события почти трёхсотлетней давности, я вдруг понял, что, по сути, ничего не изменилось. Каждый наш ритуал — это новая схватка с самим собой. Чем сильнее пациент, тем сильнее соблазн. Жажда с нами навсегда. Она может затухать, как погасший костёр, и вновь разгораться, словно угли от сильного ветра.

«Если берёшь чужую кровь, будь готов расплатиться своей!»

Открыв глаза, я опешил. Пещера не просто была в крови. Между мной и драконом образовалась просто гигантская сфера, бурлящая и переливающаяся всеми оттенками алого. Сам Райо уже без сознания распластался на постаменте. Грудь его едва вздымалась. Вдохи становились всё более редкими. Кажется, я слегка отвлёкся, предаваясь воспоминаниям и борясь с жаждой. Пришлось сделать себе такой же надрез на шее, как и у дракона.

Вскоре рядом со сферой Райо появилась вторая, но значительно меньшего размера. Моя.

«Мать Великая Кровь, да я рядом с ним что комар в сравнении со слоном!»

Отогнав от себя ненужные мысли, я принялся выманивать из крови Райо адамант. Мельчайшие его частицы серебряной взвесью окружали дракона, меня и обе сферы крови. Я опустил внутрь своей сферы перстень главы рода, притягивая подобное к подобному. Но ничего не получалось. Пыльца божественного метала не хотела сменять жертву или владельца, это с какой стороны посмотреть. Она упорно кружила вихрем вокруг Райо и его крови, словно гневалась, что её выдернули из дома, а теперь ещё и хотят лишить его.

Я ждал. Мгновения уходили в прошлое, пока последние капли жизни покидали дракона. Момент его смерти ознаменовался просто-таки фейерверком из адамантовой пыльцы. Она разом разлетелась во все стороны от безжизненного тела в поисках нового пристанища. И тут рядом засияла моя сфера. Да, она была меньше и не так сильна, но она манила ощущением дома. Такого родного и такого знакомого. Здесь не нужно было воевать, отбирая жизнь по крупицам. Здесь ждали с распростёртыми объятиями. Звали, а не прогоняли.

Прошло долгих три минуты, пока адамант решился. Он выбрал себе новое пристанище. Он выбрал себе нового носителя. Пыльца божественного металла впиталась в мою сферу крови, окрасив её на несколько секунд в серебро, а затем снова вернув истинный цвет.

Кандалы на лапах дракона раскрылись. Ошейник со звоном упал на каменный пол, оцарапав на прощание шею ящера. Дракон будто ещё сильнее уменьшился в размерах, иссох, словно пергамент от времени, и грозил вот-вот рассыпаться в пыль. Изуродованные крылья истончились и осыпались проплешинами пепла вокруг адамантовых колышков. Хвала Матери Крови, хоть не все полностью.

Страшной ценой, но дракон оказался на свободе. Осталась сущая мелочь — успеть оживить древнего эрга.

А вот с оживлением Райо вышла проблемка, вернее, проблемища! Закачать обратно столь огромные объёмы крови было мало того что проблематично, так ещё и тело эрга стало буквально на глазах дряхлеть. Будто без крови и без адаманта организм настолько износился, что почти превратился в труху.

Но как будто этого мне было мало, так и боги подкинули мне собственных проблем. Закачивая собственную кровь, я вдруг понял, что не настолько безразличен к адаманту, как уверял дракона. Одно дело — носить колечко на пальце, совсем другое — вливать в себя кровь, насыщенную божественным металлом до такой степени, что её цвет сменился на розовато-серебристый.

Ощущалось это инъекцией расплавленного серебра в кровь. И поверьте, я знал, о чём говорил. Меня святоши чем только не пытали, развлекаясь. Серебро, святая вода и даже осиновые колья — всё испытывалось на мне с блаженным садизмом, скрытым за маской благочестия.

Вот только если телесную боль от ожогов серебром можно было купировать, отключив нервные окончания, то ощущения от адаманта сначала напоминали лёгкое жжение, а затем переросли в агонию. Страдало не тело, страдала душа. Я подобное воздействие ощущал второй раз в жизни. Первым была установка сковывающей печати на мои силы святошами и инквизиторами.

Отвлекаться нельзя было ни на секунду, ведь я намеренно ускорил процесс возврата в дракона очищенной крови. Время было на исходе. Каким бы магически сильным существом не был Райо, на его тело и душу действовали всё те же законы мироздания.