— … Я вам так растак! В шеренгу построиться не могут! Бараны! Ты, как винтовку держись, дери вас во все щели! Своих же перестреляешь! Немец в двадцати километрах от Красной площади, а они телятся.

Их автомобиль остановился рядом с черной эмкой, покрытой грязью до самой крыши. Сержант Абросимов, выскочив из машины, тут же побежал к майору, узнать о случившемся.

— Товарищ Теслин, немцы фронт прорвали! — через мгновение сержант уже бежал обратно. — Дорога на Москву свободна. Резервы только завтра прибудут. Объявлена тотальная мобилизация, чтобы задержать немцев. Сам военный комендант Москвы генерал Синилов заводы объезжает, формируя подкрепление.

Пройдя через проходную, они сразу же свидетелями некрасивой картины. Высокий полный мужчины в генеральском кителе во весь голос орал на сгорбившегося директора и тряс здоровенным кулаком перед носом Кернеса.

— … Почему только пять десятков? У тебя же по бумагам на заводе почти три сотни лбов трудится! Где, твою мать, остальные? Харю плюшят⁈ — надрывался генерал Синилов. — Что ты мне в нос своими бумажками тычешь⁈ Какой к херам план, когда немчура на пороге Москвы⁈ Всех под ружье! Всех выводи на улицу строиться!

Размахивая руками, как угорелый, военный комендант носился по цеху, открывая двери всех кабинетов подряд. Распахнув дверь второго цеха, генерал Синилов вдруг замер.

— Бумажная твоя душа, а это что такое? Тут у тебя стальной конь! Бронепоезд! Что же ты молчал⁈ — еще громче заревел генерал, тыча рукой в сторону обшитого броней локомотива. — Там наши бойцы погибают без поддержки, а он здесь целую батарею на колесах прячет! Приготовить к бою!

Дрожащий директор испуганно уставился на Теслина. Тот в свою очередь растерянно развел руками. Мол, он ничего сделать не может.

— Товарищ генерал, разрешите обратиться! — из-за спины Теслина вышел сержант и направился к генералу. — Сержант государственной безопасности Абросимов.

Он бросил по сторонам быстрый взгляд и немного понизил голос, словно боясь, что его могут услышать посторонние.

— … Бронепоезд подготовлен для выполнения специального задания командования… Без особого приказа не имеете права… — из-за грохота открывающихся ворот цеха из речи сержанта выпадали целые фразы. — Необходимо особое разрешение…

Генерала от таких слов едва не хватил удар. По его лысой голове пошли красные пятна, задергалась щека.

— Ты, крыса тыловая, что лопочешь? Какой тебе особый приказ нужен? Немцы у Москвы! Молчать! Что? Жаловаться? Рапорт? — затыкал генерал рот пытавшегося вставить слово сержанта. — Молчать, сержант! Я сказал, молчать! Тебе приказывает старший по званию! Что⁈ Я тебя сейчас шлепну прямо здесь и мне ничего за это не будет. Молчать! Взять сержанта! Арестовать!

Артачившегося сержанта и еще одного бойца наркомата государственной безопасности быстро скрутили сопровождавшие генерала командиры.

— Этих убрать с моих глаз к черту! Где директор? Бронепоезд приготовить к досмотру! — едва сержанта и его бойца уволокли на улицу, как генерал вновь взялся за директора. — Орудия установлены? Пулеметы? Боеприпасы привезут. Сам распоряжусь. Что с командой? Машинист есть? Где машинист?

Теслин, все это время стоявший в уголке и старавшийся не отсвечивать, понял, что ему выпал долгожданный шанс. В этой неразберихе немецкого наступления у него появилась возможность сделать то, о чем он мечтал все это время. «Черт побери! Коля, Коля, Николай, не щелкай ртом. Хватайся за этот шанс. Другого может уже не быть… Мама, я идут. Слышишь, мама⁈ Я уже иду. Держись».

— Я! Товарищ генерал, я могу вести бронепоезд! — громко выкрикнул ученый, выйдя на свет. — Я машинист.

Генерал Синилов смерил Теслина недовольным взглядом. Затем пробурчал:

— Спасибо тебе, отец. Разводи пары, а я по поводу боеприпасов и командира распоряжусь… Врежь немчуре, батя. Врежь им так, чтобы клочки по закоулочкам полетели. Я вам снарядами и патронами все вагоны забью, если надо будет.

Ученой кивал, а сам тем временем прикидывал маршрут бегства. «В моем распоряжении вряд ли больше двух часов времени. Скорее всего еще меньше. Кто-нибудь все равно успеет сообщить наверх. Может директор завода позвонит, может моя охрана каким-то образом доберется до телефона… Главное, успеть выскочить из Москвы. Там нас уже никто не остановит и останется только давить на гашетку газа. Лишь бы угля хватило».

Он подошел к локомотиву и махнул рукой высунувшейся из будки курчавой голове с чумазым лицом, которая тут же скрылась из виду. Уже стоявший под парами поезд клубами густого белого пара обдал пространство вокруг себя и с лязгом начал двигаться вперед.

— Как же так? Товарищ Теслин⁈ Про поезд же товарищи говорили, — идущего к локомотиву ученого, схватили за рукав плаща; держащий его директор едва не плакал. — Он же экспериментальный, товарищ Теслин. Меня же потом к стенке поставят. Как пить дать, поставят.

Вид плачущего пожилого мужчины с трясущимися руками был настолько жалким, что Николай Михайлович остановился и полез в карман плаща за блокнотом. Он размашисто начиркал несколько фраз и вырвал листок.

— Держи. Это твоя страховка. В том, что случилось, виноват только я. Передай товарищам из государственной безопасности, что я отправляюсь на остров Узедом. Они знают в чем дело, — ученый нехорошо улыбнулся. — Преследовать меня не советую. Если у кого-то из них возникнет даже мысль помешать мне, я не оставлю от них и пыли. Ты понял меня? Так им и передай! — для большей убедительности и доходчивости, Теслин схватил оторопевшего директора и сильно тряхнул его. — Я выжгу все на своем пути.

Встряхнув директора еще раз, ученый отвернулся и пошел вслед локомотиву, который медленно выползал из цеха. На улице их уже ждали четыре грузовика, окруженные взводом красноармейцев. Генерал Синилов сдержал свое слово, прислав боеприпасы и продовольствие.

— Бойцы, начинайте погрузку! — крикнул Теслин, махнув рукой. — Грузите все, до самой последней железки. Все пригодится, не на свадьбу едем.

Дальнейшие события развивались стремительно. Через час бронепоезд покинул завод, направляясь в сторону Клина. На первой же узловой станции их остановили и, в соответствии с приказом Ставки Верховного главнокомандования о переподчинении всех подразделений на этом направлении, отправили на Калугу. В сторону города, сместив разрозненные остатки пятой гвардейской стрелковой дивизии и пехотные части сорок третей армии, двигались части пятьдесят седьмого немецкого моторизованного корпуса, имевшего в своем составе не менее 200 танков и 50000 солдат и офицеров. Между Калугой и Москвой не осталось ни одного боеспособного советского подразделения. Жуков, только назначенный командующим Западным фронтом, метался вдоль железной дороги, стягивая в кулак все возможные части.

— … Сам Жуков тудой поехавши, — на переходе, где бронепоезд остановился дозаправиться углем, к кабине подошел словоохотливый обходчик. — Ругалси сильно. Все по матери, по матери, — печально качал головой старик. — Плохо, говорил. Совсем плохо. Ерманец, говорит, прет по Можайке. Танков, мол, немерено…

Слушая его, Теслин темнел лицом. Ситуация ухудшалась с катастрофической скоростью, громоздя на его пути все новые и новые препятствия. «Проклятье! Это же направление главного удара немецких войск, которые еще не успели выдохнуться. Черт! Черт! У Ленинграда мы прошли по самой кромке северной группировки. Здесь же придется идти прямо через всю массу войск группы армий „Центр“. Сколько их здесь? Почти миллион пехоты, больше двух тысяч танков и орудий, еще сотни и сотни самолетов». Оскалившись, словно старый пес, ученый с хрустом сжал кулаки. «Маловато будет…». С многообещающим выражением лица он потянул за рычаг, будя в многотонном монстре глухой рев.

Миновав Наро-Фоминск, бронепоезд двинулся в сторону Малоярославца. Редкие станции, встретившиеся на пути, выглядели покинутыми. По перронам гулял ветер, хлопали раскрытые настежь окна административных зданий, выли брошенные всеми псы. В селах, мимо которых проносился бронированный состав, тоже почти никого не было. Изредка из-за изгородей выглядывали испуганные лица местных жителей.