— Что вы себе позволяете, товарищ Жуков⁈ — сразу же начал наступление Лев Захарович в своей излюбленной давящей и совершенно не имеющей полутонов манере. Был уверен, что подозреваемому даже вдохнуть лишний раз нельзя. А Жукова он точно подозревал. — Что за анархию вы здесь развели⁈ О каком наступлении и прорыве блокады тут говориться⁈ Приказы Государственного комитета обороны для вас ничего не значат⁈ Или вы считаете себя выше его?

Словно гвозди в дерево вбивал он свои фразы в остолбеневших командиров. Для Мехлиса, едва он увидел уверенное и, почему-то довольное, лицо Жукова, все стало понятно. «Виновен! Сияет, словно новенький гривенник! Точно что-то задумали. Заговорщики… Опять какую-то авантюру приготовил, никого не поставив в известность. А как немец им холку надерет, снова в Москву побегут за помощью…».

— Почему не информируете о сложившейся обстановке на Ленинградском фронте? Что за писульки вы шлете товарищу Сталину? — на лицах собравшихся командиров, включая самого генерал Жукова, застыло недоуменное выражение лица. У Мехлиса даже на мгновение мелькнула мысль, а не ошибался ли он со своими подозрениями. Но почти сразу же все сомнения исчезли. — Товарищ Сталин меня ознакомил с вашими донесениями. Это бред сивой кобылы! Что за две сотни сбитых немецких бомбардировщиков⁈ Вы хотите сказать, что над Ленинградом за пару дней сумели приземлить две полноценные авиационные эскадры? Да весь Западный фронт за неделю боев сумел уничтожить лишь неполные два десятка самолетов!

Мехлис вытащил из своей папки то самое донесение Жукова, где содержались сведения о сбитых немецких бомбардировщиках за последнюю неделю. Энергично тряхнул бумагой и с силой кинул ее на стол.

— Это некомпетентность или сознательная дезинформация! Думаю, более верно говорить о преднамеренном вредительстве и введении в заблуждение руководства Партии и Государства.

Он сверлил собравшихся обвиняющим взглядом, от которого многие отводили глаза и ежились. Слава Мехлиса, как карающего меча Сталина, шла далеко впереди него.

— Дежурный! Ко мне! Дежурный! — требовательно позвал Лев Захарович. — Ко мне мигом!

Из приемной, где с грохотом что-то упало, словно пробка из бутылки вылетел недавний веснушчатый старший лейтенант и шалелыми глазами уставился на члена Верховного Совета.

— За преднамеренную дезинформацию Государственного Комитета обороны и лично товарища Сталина, — громко заговорил Мехлис, торжествующе глядя на Жукова. — Как член Военного Совета, приказываю взять бывшего генерала Жукова по стражу.

На дежурного в этот момент было страшно смотреть. С растерянным, ничего не понимающим лицом, он переводил виноватый взгляд с Мехлиса на Жукова, а потом обратно. Пистолет-пулемет в его руках дрожал, норовил выпасть.

В кабинете повисла тишина, прерываемая лишь тяжелым дыханием собравшихся командиров. Жданов, державшийся за левую часть груди, вообще едва держался на ногах. Еще мгновение такого напряжение, и точно свалился бы на пол.

В этот момент Георгий Константинович сделал то, чего никто от него не ожидал.

— Ха-ха-ха-ха! Ха-ха-ха-ха! — согнувшись и хлопая себе по коленям, генерал вдруг самым натуральным образом заржал. — Ха-ха-ха-ха!

Наконец, он отсмеялся и вытер выступившие на глазах слезы.

— Старший лейтенант, на выход, — генерал кивнул дежурному на дверь. — Закрыть и никого не пускать без приказа.

Дежурный тут же взял себя в руки и, прижав оружие к груди, исчез за дверью. Едва щелкнул дверной замок, Жуков примирительно поднял руки, показывая, что сейчас все объяснит. Очень вовремя, кстати. Мехис, покраснев как перезрелый помидор, уже лапал кобуру с личным оружием.

— Прежде чем бросаться такими обвинениями, товарищ Мехлис, нужно разобраться в деле. Как член Военного Совета, вы должны прекрасно понимать разницу между подозрениями и реальной обстановкой, — Жуков произнес эту фразу таким нравоучительным тоном, что Мехлиса бросило в краску. — Обстановка же на Ленинградском фронте следующая…

Командующий махнул рукой, приглашая гостя пройти к карте.

— Четыре дня назад противник неожиданно для нас полностью прекратил военные действия на почти всем протяжении Ленинградского фронта. С этого момента в сторону города и наших позиций не было выпущено ни одного снаряда. Более того, немецкое командование оставило занимаемые ими плацдармы в районе Урицка, Пушкино и Пулковских высот, отведя довольно крупные силы в среднем на десять — двадцать километров в глубину обороны. Этим шагом противник, предположительно, демонстрирует переход к оборонительной тактике, так как оставленные населенные пункты глубоко вклинивались в наши позиции и были крайне уязвимы для фланговых ударов. Одновременно, оказался деблокирован Ораниенбаумский плацдарм. На этом хорошие новости заканчиваются и начинаются плохие…

Указка генерала гуляла по карте, указывая на оставленные немцами советские поселки, и чертила новую линию немецкой обороны. Насколько Мехлис понимал, оперативная обстановка вокруг Ленинграда, действительно, кардинально улучшилась. Теперь деблокада Ленинграда из области фантазии переходила в область реального. Для этого хватило бы и уже накопленных сил.

— Если это хорошие новости, то каковы тогда плохие новости? — недоуменно спросил Лев Захарович, глядя на лишившийся черных стрелок на карте город на Неве.

Жуков молча положил указку на стол и, заложив руки за спину, пошел в сторону приоткрытого окна.

— Плохие новости, член Военного Совета, состоят в полной неизвестности, — неожиданно резко и громко произнес генерал, заставляя вздрогнуть присутствующих. — Неизвестность в современной войне, товарищи командиры, гораздо хуже плохих новостей, так как может означать что угодно. Мы совершенно не знаем, чем руководствовалось немецкое командование, когда отводило свои войска от города. Вы не хуже меня знаете, какие ожесточенные бои шли тут совсем недавно. Немцы дрались за каждый метр нашей земли, пытаясь ворваться в Ленинград. К тому же им были оставлены довольно укрепленные позиции. Как докладывает полковая разведка, там на километры тянутся траншеи полного профиля с многочисленными дзотами. С нашими силами мы к ним даже подойти бы не с могли.

От окна он вновь направился в стороны стола.

— Еще более странная ситуация складывается вокруг Ораниенбаума, где крупная группировка противника вообще испарилась. Куда она могла деться? По последним данным в состав группы армий «Север» шестого — седьмого сентября были переданы два танковых полка, имевших в составе около ста тяжелых танков. Следов этих батальонов также не удалось обнаружить… Я уже не говорю о том, что до настоящего момента мы не можем связаться с командованием плацдарма. Проведенная разведка обнаружила лишь следы ожесточенного боя. К сожалению, я должен подозревать самое плохое. Думаю, товарищи, плацдарма в этой зоне мы лишились в результате внезапного и очень мощного удара немецкой ударной группы.

Остановившийся на середине кабинета, Жуков на несколько секунд замолчал и внимательно обвел взглядов собравшихся.

— Около часа назад я доложил товарищу Сталину свои соображения по сложившейся ситуации, — командиры непроизвольно вытянулись, словно Верховный внезапно вошел в этот кабинет. — Принято решение провести разведку боем в районе Ораниенбаума, задействовав часть подразделений Ленинградского гарнизона и силы Балтийского фронта. Приказываю сформировать сводную бригаду в составе стрелкового полка, двух полков морской пехоты и танковой роты. Командованию Балтийского флота обеспечить доставку и высадку бригады в районе Ораниенбаумского плацдарма…

В этот момент, сидевшая в дальней части кабинета, телефонистка вздрогнула от раздавшегося звонка. Через мгновение она уже походила к Мехлису.

— Товарищ член Военного Совета, товарищ Сталин на проводе, — еле слышно пискнула она.

Мехлис подошел к аппарату и взял телефонную трубку, где раздался знакомый хриплый голос.

— Не успел еще наломать дров… — Мехлису показалось, что в этот момент говоривший улыбнулся в свои усы. Такая реакция очень уж была похожа на Сталина. — Ситуация кардинально поменялась, Лев. Я согласен с доводами товарища Жукова по поводу организации войсковой операции в районе Ораниенбаума. Проследи, чтобы были привлечены все необходимые ресурсы… Лев, я должен знать, что там случилось на самом деле, — Сталин на мгновение замолчал, но потом сразу же продолжил. — Я видел переправленные мне фотографии с Ораниенбаума. Того, что там изображено, просто не может быть. Будь осторожен.