Я поделилась услышанным с Мэйли и Лицзюнь. Я должна была это сделать. Что, если Хулань сошла с ума? Вдруг она решит сжечь дом? В ответ они рассказали мне о других ее странных поступках. Оказывается, Хулань распорядилась, чтобы чинь убин выливал этот глиняный суп с яйцом на пол в ее комнатах в течение трех дней. А когда пол подсох, велела вылить туда же еще одну порцию. Мало того, она заставила слугу смешать липкую кашу из риса и глины.

— Мажь ее на стены, — ворчал тот. — Сказала, что она приготовлена, как надо.

Мы все прикусили языки. Бедная Хулань!

Но через несколько дней чинь убин уже ничего не говорил о ее причудах и тихо исполнял свои обязанности, жалуясь только на хозяина магазина. Он обманул слугу, продав жареную утку, настолько сильно раздутую, что, стоило коснуться ее ножом, чтобы срезать ее кожу, как она взорвалась и вдвое уменьшилась в размерах.

— Не беспокойся из-за утки, — сказала я. — Ты не виноват. — Я больше не могла сдерживать любопытство, поэтому продолжила: — Но это все равно лучше, чем есть суп из глины, да?

Чинь убин нахмурился, глядя на меня.

— Простите, тай-тай, — осторожно сказал он. — Что-то я сегодня плохо слышу.

Я кивнула в сторону комнат Хулань:

— Должно быть, тот суп из глины, который она приготовила, совсем невкусный?

— Простите, тай-тай, — повторил он. — Сегодня мои уши не открывают дороги к мозгу.

Так мне и пришлось придумать повод зайти к Хулань, чтобы проверить, как далеко зашло ее сумасшествие. Я достала лучшую иглу для вышивания из своей корзинки для рукоделия.

— Это твоя иголка? — спросила я, когда она подошла к даери. — Я нашла ее на полу. Не уверена, что она моя.

Пока Хулань разглядывала иглу, я увидела, что она сделала с помощью своего «глиняного супа». Полы высохли и блестели, как фарфоровые, с них не поднималось ни пылинки. А стены, которые раньше осыпались, как наши, стали гладкими и чистыми. И нигде не было видно насекомых.

Пока я разглядывала эти изменения, Хулань объ-. явила:

— Ты права, это моя иголка. Я ищу ее уже несколько дней.

Вечером того же дня Хулань помогла мне привести в порядок мои полы и стены. Я дала ей таким образом сгладить пролегшую между нами трещину. Восстановив одно, мы восстанавливали совсем другое. Она знала, что я позволю ей это сделать, потому что приняла у меня иглу, хотя мы обе знали, кому она принадлежит на самом деле.

Не знаю, почему я столько говорю о Хелен. Речь ведь сейчас не о ней, хотя из-за нее я сейчас тебе все это рассказываю. Она попыталась бы внушить тебе, что я недостаточно старалась, чтобы наладить свой брак. Но это неправда.

Например, когда через неделю или две после нашего прибытия в Янчжоу к нам присоединились мужья, я приготовила большой праздничный ужин. Не только для Вень Фу, но и для его товарищей — пяти или шести человек со второго и третьего наборов.

Этим пилотам очень понравилась щедрость Вэнь Фу, когда он сказал:

— Приходите ко мне! Ешьте, сколько захотите!

Он всех их пригласил в гости, и Цзяго тоже. Тогда я пригласила Хулань, Мэйли и Лицзюнь с мужьями. В итоге пришлось готовить ужин на четырнадцать персон. Хулань предложила помощь, и я, для виду запротестовав, согласилась. Работы было действительно много.

Продукты я покупала на деньги из своего приданого, подарка отца на свадьбу. Нет, этого семья Вэнь Фу отобрать у меня не смогла. Пока не смогла. Отец был очень умен: он положил деньги в шанхайский банк на мое имя. Четыре тысячи юаней, китайских долларов. После свадьбы я сняла двести юаней, и к переезду в Янчжоу у меня оставалось около сотни.

Вэнь Фу зарабатывал по семьдесят китайских долларов в месяц. Это были хорошие деньги, примерно в два раза больше зарплаты школьного учителя. Но Вэнь Фу тратил их на глупые покупки: виски, игру в маджонг, ставки на изменения погоды.

А я после каждого нашего переезда тратила свое приданое на покупку мебели. Хотя не должна была.

На свои деньги покупала продукты, чтобы кормить мужа лучше, чем вооруженные силы. Хотя не должна была.

Для праздничного ужина я купила хорошую свинину, свежий клевер для пельменей, несколько кэт-ти[11] сладкого вина. Во время войны все стоило очень дорого, и я заплатила больше пятидесяти юаней.

Я не имела ничего против таких расходов. Готовя этот ужин, я думала обо всех этих мужчинах и о Вэнь Фу. Если удача им изменит, они не вернутся к следующему ужину. И после подобных мыслей моя рука сама тянулась к отменному жирному куску свинины.

В меню я решила включить несколько блюд, названия которых приносили удачу. Я помнила, как эти блюда готовила Старая тетушка на Новый год: устрицы, вяленные под солнцем, — для богатства, креветки быстрого приготовления — для смеха и счастья, фатсай, гриб с черным ворсом, накапливающий в себе удачу, и медузы, приятно хрустящие, если обработать их правильно.

У Хулань просто слюнки текли, когда она наблюдала, как я все это выбираю. Не думаю, что она когда-нибудь так вкусно ела.

Дома я велела помощнице вскипятить воды в нескольких кастрюлях и нарезать свинины и овощей на тысячу пельменей. Часть их я собиралась приготовить на пару, часть — сварить. И сдобрить свежим имбирем, хорошим соевым соусом и сладким уксусом. Хулань помогла мне замесить тесто и скатать его в несколько шариков.

Признаюсь, она впечатлила меня. Хулань работала быстро и ловко управлялась со скалкой. Она раскатывала по три листа, пока я готовила один. И ей удавалось брать всегда точное количество фарша, она ни разу не докладывала и не убавляла. И слепляла края пельменя одним плавным движением.

Пилоты вернулись в приподнятом настроении. Все сияли улыбками.

А меня в тот вечер неподдельно радовала компания Хулань. Мы с ней чувствовали себя счастливыми, не придирались друг к другу и не жаловались на остальных. Нам не приходилось следить за собой, чтобы не сболтнуть лишнего. Из-за добрых мыслей слова текли легко.

— До чего быстро ты работаешь! — восхищалась я. — С твоими руками мы легко могли бы слепить и десять тысяч пельменей, если б захотели.

Конечно же, позже я узнала, что на кухне Хулань была хороша лишь в одном: в работе с тестом и лепке пельменей. Что же касается ее чувства вкуса и аромата, могу сказать лишь, что не всегда с ней согласна.

Хотя вот ты сама мне скажи. Только честно! Кто из нас лучше готовит? Вот видишь! Значит, я не хвастаюсь, это действительно так. Я знаю, сколько нужно соевого соуса, чтобы солоноватый вкус не забивал вкус мяса. Я помню, что ни во что нельзя добавлять более щепотки сахара, иначе получится еда на кантонский манер. Я умею сделать каждое блюдо вкусным, причем так, чтобы одно отличалось от другого, не превращаю еду в горячую острую безвкусную массу.

Спроси кого угодно, и он это подтвердит.

Во время того ужина мою стряпню хвалили и пилоты, и даже муж Хулань. Все говорили Вэнь Фу, как ему повезло. Не бывает, мол, чтобы в одной жене сочеталась и красавица, и искусная стряпуха, но глаза и языки собравшихся доказывают им обратное. Я наблюдала за тем, как они едят, призывала есть побольше, шутила, что муж рассердится, если в миске останется хотя бы десяток пельменей. И в итоге их осталось всего четыре! Это был замечательный ужин.

Потом я часто устраивала такие застолья. Каждый раз, когда Вэнь Фу с товарищами возвращались после многодневного отсутствия, они хотели отведать моих пельменей — на пару, отваренных или обжаренных, — и всегда их хвалили.

В те дни было неважно, из какой части Китая ты родом: все хорошо уживались за одним столом. Люди старались жить, как могли, как позволяли силы и желудок. А я тогда все еще старалась угодить Вэнь Фу, быть ему хорошей женой и найти свое счастье. Я была всегда готова состряпать хороший обед или ужин, хотя мужчины часто возвращались без предупреждения, и их становилось все меньше и меньше.

Это было очень грустно. Если кто-то из пилотов погибал, Цзяго приходилось собирать его вещи. Он бережно оборачивал их в мягкую тряпицу, а затем садился писать длинное письмо с рассказом о том, как чей-то сын или муж погиб смертью героя. Потом эти свертки дожидались отправки на швейном столе Хулань. Я всегда пыталась представить себе тех, чьи счастливые руки начнут разворачивать посылку, думая найти внутри подарок, и чьи несчастные глаза потом прольют много слез.