Те сразу же их открыли и нашли там конфеты в виде монет в золотистой обертке.

— Они настоящие? — воскликнул Маленький Гао, глядя через одну конфету на солнце.

А потом оба почтительно сложили конфеты обратно в конверты.

— Спасибо, дядя, — сказал каждый из них.

— Видели, как хорошо я управлялся с хвостом дракона? — спросил мальчиков Вэнь Фу. Те, смущенно улыбаясь, закивали в ответ. — А хотите посмотреть всего дракона?

И мальчишки отбросили всякую стеснительность, запрыгали от радости и кинулись на сцену. Вэнь Фу посмотрел на Пинат, на меня и пожал плечами, словно у него не было выбора.

Весь остаток дня он следовал за нами. Вернее, водил мальчишек, показывая им самые разные аттракционы: петушиные бои, игру, где деревянные лодочки затапливали песчаными бомбами, прилавок, на котором, по утверждению продавца, продавались клыки тигра. А нам с кузиной приходилось следовать за ними. Конечно, сначала мы протестовали:

— Не надо, вы и так уже потратили на нас столько сил и времени.

Но, думаю, втайне мы обе считали его замечательным. Мы вздыхали, якобы неохотно смиряясь, а затем хихикали, потому что не знали, как еще выразить свой восторг.

Он нес наши покупки и тратил собственные деньги на приятные мелочи для мальчишек. Даже пытался порадовать и нас с Пинат, когда мы засматривались на что-нибудь на прилавках: купить бумажного дракона на веревочке или шоколадную конфету в форме овцы, от которой кузина не могла отвести глаз.

— Не надо этого делать! — протестовали мы.

А может, протестовала лишь я. Пинат же только улыбалась.

Понимаешь, я не приняла ни одного подарка у Вэнь Фу. А она приняла. Сказала, что соврет матери, будто купила их сама, ловко поторговавшись. Но я знала, что это неправильно, и дело не во лжи, а в том, что нельзя принимать подарков от мужчины. Об этом существует много мудрых высказываний. Мол, прими только одну конфету, и вся твоя жизнь будет горькой. Вкуси запретной сладости, и у тебя прохудится живот.

И я своим глазами видела, что в этих высказываниях есть мудрость. Что-то уже происходило. Вэиь Фу подмигивал Пинат, его похожие на кисти брови так и танцевали на лице. Так прошел весь день.

У вас в Америке есть специальное определение тому, что тогда Вэнь Фу сделал с Пинат: он вскружил ей голову. Именно так. В конце дня, когда она стала жаловаться, что у нее ноги болят так, словно ходят по горящим углям, он нашел крестьянина, который за несколько монет дал напрокат свою деревянную тачку. Затем, выстлав пыльное дно своей курткой, пригласил мою хихикающую кузину прокатиться на личной повозке. А по дороге до дома, толкая тачку, он пел ей песни: грустные, веселые, о тайных садах и темных пещерах. А я все шла и думала, не эти ли слова упоминаются в «Чинь Пин Мэй»?

К этому времени почти вся пудра с лица Пинат осталась на воротнике ее шубы, и я видела, что ее щеки почти так же красны, как мои. Она была счастлива. А у меня холодело сердце — очень неприятное чувство.

Понимаешь, каким он был? Всегда все делал на публику, напоказ. Всегда старался очаровать.

Мужчина с действительно хорошими манерами нашел бы рикшу, втайне заплатил бы водителю и отправил нас домой. Или проявил бы заботу, пригласив девушку и ее кузину отдохнуть в чайной и предложив незатейливые угощения. Он никогда не стал бы говорить о ногах девушки: какие они, дескать, маленькие и изящные, неудивительно, что они устали. Стоящий мужчина не стал бы показывать свои предпочтения, чтобы сердце одной девушки наполнилось гордыней, а второй — завистью. И в любом случае не попросил бы ничего у девушки в награду за уделенное ей внимание.

Но Вэнь Фу довез Пинат до дома и увидел, какой он большой. Увидел объявления о готовящемся празднике. И попросил разрешения прийти через четыре дня, на третий день первого месяца лунного Нового года, чтобы выразить свое уважение Пинат, ее родственникам и, разумеется, мне.

На следующий день наступил Новый год. Все изображали счастье и доброжелательность, крича: «Долгих лет жизни этой семье! Десять тысяч поколений!», «Уважения и высочайшего положения!», «Богатства!» Все в таком роде — бессмысленные, но дружелюбные поздравления.

Особенно радовались слуги, потому что в тот день не работали. Угощения — холодные закуски и сладости — уже были приготовлены, и никому не приходилось прикасаться к ножам и раздавать приказы и распоряжения.

Мы с Пинат разговаривали о Вэнь Фу, гадали, придет ли он через три дня, пытались представить, каков его дом на другой стороне острова и может ли его мать оказаться настоящим сокровищем. А я ни словом не напоминала кузине о стихотворении, которым она прогнала прочь шанс брака с этим местным парнем.

На следующее утро Пинат проснулась в слезах. Она сказала, что должна отказаться от встречи с Вэнь Фу.

Как же она посмеет с ним встретиться? Он увидел ее во всей красе, воплощением блеска, с напудренным лицом, с напомаженными губами, в самой лучшей одежде. Она никогда не сможет накраситься и так одеться в присутствии родителей. Ей нельзя пока зывать Вэнь Фу, как она выглядит без всего этого.

Я попыталась объяснить ей, что он, наоборот, найдет ее более привлекательной, и сделала это не только из любезности. Это было действительно так. Если уж кузина понравилась ему с этой раскраской, которая делала ее смешной, то как могла не понравиться в естественном облике?

Но мне не удалось вовремя разубедить ее. Когда пришел Вэнь Фу, Пинат спряталась. В доме, конечно.

Она наблюдала за ним из разных укромных уголков: с верхней площадки лестницы, из-за двери темной комнаты, сквозь окна оранжереи.

Вот тогда дядюшкины жены познакомились с Вэнь Фу. Он обращался к ним («Тетушки! Тетушки!») таким искренним тоном, будто увидел после долгой разлуки. Сначала их это озадачило, потому что они никак не могли вспомнить, кто это такой. Но потом он подарил им корзину дорогих фруктов и передал приветствия от своих родителей, особенно от матери, которая оказалась давней подругой Старой тетушки.

Постепенно та припомнила это знакомство. Вернее, с трудом перебирая людей в своей памяти, нашла кого-то подходящего.

— А, так ты сын госпожи Вэнь? Ты, кажется, был совсем малышом, когда я видела тебя последний раз.

Я все это слышала и смеялась. Я восхищалась Вэнь Фу. Если за все время нашего знакомства у меня и возникали к нему добрые чувства, то они наполняли мое сердце именно в тот день и в пару других, похожих на этот. Он был так смел, так умен и так бесстрашен! Так что даже сейчас я могу вспомнить о нем кое-что хорошее.

Вэнь Фу повезло, что довольно скоро дом наполнился сотнями деревенских жителей, пришедших, чтобы поесть сладких няньгао, печенья из липкого риса, название которого похоже на поздравление «С Новым годом». Поэтому если Старую и Новую тетушек и смутил визит Вэнь Фу, то это смущение быстро растворилось в событиях дня. В доме было слишком много народу, чтобы запомнить все подробности.

Я раздавала тарелки с отварными пельменями, когда Вэнь Фу подошел ко мне.

— Где она?

— Она стесняется, — сказала я.

— Я ей не нравлюсь? — спросил он.

Вэнь Фу насупил брови, но все же улыбался.

— Она просто стесняется, — повторила я.

Мне показалось, что не стоит говорить ему, как увлечена им Пинат.

— Откуда эта внезапная стеснительность? — со смехом спросил он. — Она означает, что я ей понравился? — Затем он повернулся ко мне. — Ты не стесняешься. Значит ли это, что тебе я не нравлюсь? Значит, в этом все дело? — И он снова посмотрел на меня с тем же дразнящим выражением.

Я еле нашла в себе силы ответить:

— Я не такая. То есть не стеснительная.

— То есть, возможно, я и тебе нравлюсь, — тут же заявил он.

— Стеснительность вообще не связана с тем, нравится тебе кто-то или нет, — сказала я.

Так мы и препирались, пока у меня не разболелась голова от стараний быть вежливой, но не поддаваться на его хитрые вопросы. Наконец он вытащил из кармана конверт.