— Пусть остаются безотцовщиной, да? Или ты еще надеешься, что… тот вернется?
«Тот»… Не тот, а Квентин Джефферсон. Венечка.
И Юлька сказала Михаилу одну вещь, в которой не могла признаться ни маме, ни родной сестре:
— Я не надеюсь. Тот не вернется. Но это не важно, потому что я… я люблю его.
И Миша понял, что это — окончательно.
В дверях он столкнулся с Ольгой, тоже успевшей получить от кого-то букет цветов. Но выбежал прочь, даже не поздоровавшись с ней.
Сестры вдвоем наблюдали из окна, как он идет через двор, сгорбившись и волоча ноги.
— Наш бедный общий Миша, — проговорила Оля. Юлька отозвалась:
— Ничей.
А из соседнего окна вслед этому неприкаянному человеку тоскливо глядела Лидия Кузнецова…
Глава 8
ГОРЬКИЙ ВКУС ЧЕРЕМУХИ
— Выпейте бульона, сэр.
— Мне не хочется, Сэм.
— Скушайте бифштекс, сэр.
— Я не голоден, Сэм.
— Вы истязаете себя, сэр.
— Со мной все о’кей, Сэм.
— Сэр! Вы истязаете меня!
Флинт плакал. Пираты тоже плачут в минуты душевных потрясений. Хозяин нашелся. Хозяин вернулся. Но похоже на то, что он вернулся, чтобы умереть.
Если бы Саммюэль Флинт не был столь сентиментален, он бы заметил, что Джефферсон выглядел сейчас весьма комично: нога в гипсе подвешена к потолку на сложной системе блоков, которые ездят вверх-вниз при каждом движении, делая Квентина похожим на аптечный товар, лежащий на фармацевтических весах. Шея вытянута, как у гуся, и ее поддерживает корсет из прочного пористого материала, напоминающий гофрированный воротник циркового Пьеро.
Впрочем, по заверениям врачей, переломы у больного срастались быстро. Он был на редкость вынослив и давно бы поднялся на ноги, если бы не морил себя голодом.
— Сэр!
— Сэм?
— Попросите хоть чего-нибудь, сэр.
— Оставьте меня в покое, Сэм.
Чего только не перепробовал самоотверженный пират! Даже священника к больному приводил: надеялся, что исповедь и отпущение грехов облегчат состояние хозяина.
Но Квентин ограничился тем, что вежливо поговорил с кюре о новостях бейсбольного сезона и угостил святого отца ароматным выдержанным коньяком.
Но один интерес своего подопечного все-таки выявил, выследил нянька Флинт. Он обнаружил, что при чьем-либо приближении Джефферсон поспешно нажимает кнопку на дистанционном пульте, отключая телевизор.
Пару раз Саммюэлю удалось расслышать комментарии на непонятном ему языке — кажется, славянском. Значит, Квентин ловил не американские программы, а ждал вестей откуда-то издалека. Возможно, из Польши или из Чехии…
IИ однажды Флинт убедился, что был недалек от истины. Ошибся только в одном: не Польша, не Чехия и не Сербия влекли к себе хозяина, а… Турция!
Управляющий вошел с докладом, и Джефферсон дернул было рукой, чтобы, по обыкновению, отключить экран, однако передумал.
— Минуточку, Сэм, — попросил он. — Хочу досмотреть. Спутниковая связь работала не очень чисто, и поверх изображения пробегали искорки ряби. С некоторыми помехами звучала восточная музыка, под которую молодая турчанка мастерски исполняла танец живота.
Девушка, одетая в прозрачные шароварчики поверх тонюсенького бикини да еще в сверкающее колье, была тоненькой и гибкой.
«Нетипичная внешность, — отметил Флинт. — Беленькая, подстрижена под мальчика, не по законам шариата. Но, видно, теперь и на Востоке нравы достаточно вольные… А мне не мешало бы заняться языками. Стыдно в моем возрасте путать тюркские со славянскими».
Он обернулся на хозяина — и перепугался. Ни кровинки не было у того в лице, а крепко сжатые губы посинели. Остановившимся, стеклянным взглядом уперся Квентин в этот плоский животик, который оператор со смаком показывал крупным планом. Пупок турчанки фривольно вращался вслед за соблазнительным движением бедер.
Квентину казалось, что жизнь уходит из него с каждым движением танцовщицы.
Джулия предала его там, в России, она изменила ему с другим мужчиной. Но этого ей оказалось мало! Она решила демонстрировать себя всем, всему залу, всему миру!
Вместо рук и взгляда одного Квентина ее ласкают сейчас миллионы мужских взглядов с расширенными зрачками, по существу, она отдается всем сразу!
Эти плечи, ничем не прикрытые. Они — для всех.
И эти длинные ноги, с такими знакомыми, такими нежными углублениями, которые Квентин любил пощекотать и в ответ услышать тихий, глубинный смех… Сколько мужчин, дрожащих от вожделения, теперь считают их своими…
И только глаза у нее чужие, другие, не Юлины. Как изменились ее глаза! Не случайно русские говорят, что это — зеркало души. А душа замутнена у этого бесстыжего существа женского пола… Как жестоко он ошибся, однако, полюбив это исчадие ада…
Квентин, забыв о присутствии управляющего, застонал.
«Господи, как же я раньше не догадался! — осенило Флинта. — Хозяин молод, ему просто нужна женщина! Вот какие программы он смотрит втихомолку, оказывается! Нормальная мужская тяга к эротике. А я-то, идиот, вместо здорового женского тела подсовывал ему священника!»
— Сэр!
Вместо обычного вежливого «Сэм?» он услышал в ответ звериный рык:
— Катись ко всем чертям, скотина! — И дальше последовало еще какое-то слово, непонятное, не английское. — Блин!
Джефферсон, кажется, обезумел.
Он вскочил на постели и, как волосинку оборвав трос с грузом, державшим его больную ногу, швырнул тяжелую медицинскую гирю прямо в экран телевизора.
Раздался звон, в приемнике заискрило, и турецкая танцовщица исчезла.
Квентин на здоровой ноге поскакал к выходу, оттолкнув своего управляющего.
— Куда вы, сэр? Вернитесь, вам предписано лежать!.. Погодите, я с вами, сэр!
Джефферсон обернулся, и выражение его лица на миг стало осмысленным:
— Вам со мной нельзя, Саммюэль. Вы женаты. А я отправляюсь к продажным женщинам! Их будет много, самых бесстыжих, самых испорченных дряней! Чем хуже — тем лучше!
И снова Флинт был забыт.
«Я оказался прав, — в панике подумал верный управляющей, — но от этого не легче. Сейчас хозяин способен натворить что-нибудь, попасть в беду… да и вообще… его переломы…»
Не найдя иного решения, он бросился вслед за Квентином по белоснежным коридорам дорогой частной клиники, истошно крича:
— Помогите! Помогите!
За ним уже семенил табунок сестер милосердия в крахмальных капорах, выскакивали из кабинетов врачи…
Но никто из них не мог угнаться за одноногим калекой с закованной в корсет шеей. Судя по всему, Господь лишил этого богатого пациента разума. А говорят, что безумцы часто обладают нечеловеческой силой и прытью…
Помощь явилась неожиданно.
Квентин уже допрыгал до выхода из клиники, но в двери в это время входила группа посетителей, и ему пришлось притормозить.
Прибывшие были одеты просто, почти по-деревенски, и смотрелись нелепо на фоне сверкающей стеклом и алюминием отделки больничного фасада.
Странность подчеркивалась еще и тем, что за их спинами, на обочине авеню, вместо автомобиля был припаркован… фургон без мотора, в передок которого оказалось впряжено нелепое разноцветное животное. Не то мустанг, не то зебра, не то лошадь Пржевальского: голова белая, корпус вороной, ноги пегие.
От группы отделился дряхлый морщинистый старик. Он приподнялся на цыпочки, чтобы положить сухую руку Квентину на плечо:
— Я вижу, ты пошел на поправку, сынок? Правильно, молодец. Джефферсоны не из тех, кто долго валяется в постели. Вот и наш Джонни уже как огурчик.
При этом Квентину по-братски подмигнул парнишка лет двадцати. А женщина средних лет подошла с недовольным видом:
— Я же говорила, надо было до выздоровления остаться дома. Знаю я эти городские лечебницы!
Она обличающе посмотрела на докторов:
