– Да, – кивнула старуха. – У меня абсолютно непримиримые разногласия с гангстерами... Дочка Серафима, вот как уехала в Америку, и не звонит почти что совсем. – Изабелла Ильинична вдруг сгорбилась. – Ты вот, долго не приходил...

– Раз вы одна, – Санчес развел руками, – я помогу...

– Как одна?.. – громко удивилась старуха. – Внучка заходит, глянь-ка, какая цаца выросла. – Она ткнула пальцем в снимок, где средь двух унылых старух сидела цветущая девушка с ясными глазами.

У Санчеса вдруг зашевелились бакенбарды, он узнал ее мгновенно, ту самую вдову ювелира из особняка, где совершил последнюю свою кражу, обворовав покойницу, которую обнаружил в спальне под шелковым покрывалом больше месяца назад...

«Полиандра, Дуня и Изабелла» – прочел он с замирающим сердцем.

«Выходит, они родственники? – изумился вор. – Не хило...»

– А знаешь, племяш, что случилось с тетушкой Полиандрой? – Старуха сидела пригорюнившись.

– Нет, не знаю, – помотал головой Санчес.

– Убили, ритуальный разрез горла. Говорят, сатанисты пили кровь. – Изабелла Ильинична произнесла это свистящим шепотом, вытирая слезы.

– Да вы что? – поперхнулся Санчес. – А когда?

– Вот, похоронила две недели назад. – И Изабелла Мордахина вздохнула.

– Надеюсь, не в Москве? – тихо спросил вор.

– А где же еще? – И тут Изабелла Ильинична с точностью до цифр назвала адрес сестры – Зачатьевский переулок, дом 11.

А Санчес, надо вам сказать, как потомок итальянцев, был весьма суеверен. Рыбий взгляд покойницы и большого размера туфель старой дамы отпечатались у него в мозгу.

Он перевел дыхание и встал, стараясь ничем не выдать своего ужаса, он даже улыбнулся старухе.

– А тут все по-прежнему? – спросил он на всякий случай.

Изабелла Мордахина кивнула.

– А как же! Квартира моя, никому не удалось ее отобрать. Ни одному гангстеру! Из жильцов я одна осталась в доме – кругом конторы, а в торце дома – банк... Сестру вот зарезали, жаль. В милиции сказали, что вор залез через балкон, но чего-то испугался и убежал. – Изабелла Мордахина вдруг засмеялась, а у Санчеса кольнуло в сердце. – Там ведь под кроватью деньги бы-ы... ы-ыли... и-и-и-и-и!..

– Деньги? И много? – хмыкнул Санчес. – А откуда они узнали, что вор там был?

– Так он крупу рассыпал, дурашка. – Изабелла Ильинична едва не выронила пустую чашку. – А в крупе Полиандра никогда ничего ценного не хранила, мне ль не знать? Вот, кто убил, тот и утащил все самое ценное. – Сказав это, Изабелла Ильинична потянулась за палкой, чтобы встать. – Хотя денег-то под кроватью и убийца тоже не нашел, – с тихой гордостью заключила она.

– А что ж там, кроме денег, было еще, а? Насколько я помню тетку Полиандру – она после смерти мужа не шиковала, – осторожно поинтересовался Санчес, вспомнив три свои скромные находки, и не прогадал.

– Ты прав, – вздохнула старуха и вдруг заботливо спросила: – А ты где остановился-то, Шмуль?

– Я в Москве живу, – улыбнулся вор, – и работаю. Все хорошо, тетя Изабелла.

– Правда? – расплылась в улыбке старушка. – Молодец, в нашу породу пошел, хоть и частично еврей... А вот зря ты ювелиром не стал, Шмуля, зря. Ты все еще в газеты пишешь? Журналистом?

– Я собираю материал в пиар-агентстве, тетя. – Санчес озабоченно взглянул на пыльную газету под кухонным столом.

– Да, кто убил Полиандру-то, тот и стащил самое ценное!.. – внезапно повторила старуха.

– А что же там было ценного, тетя Изабелла? – болезненно зевнул Санчес, пораженный новостью про деньги под кроватью, которые не нашел.

– Так ведь черный бриллиант из кольца императрицы Елизаветы. Полиандра не сознавалась, но я-то знаю, он у нее был. – Старуха вдруг покачнулась – видимо, у нее закружилась голова – и снова села. – А ты знал про бриллиант? – покосилась она на Санчеса.

Тот задумчиво рассматривал свои ногти.

– Тетю Полиандру жаль, на могилку схожу завтра, – вздохнул Санчес, мгновенно преображаясь.

– Вместе сходим, – проворчала старуха. – Сорок дней сестре скоро... Вот только не знаю я, когда эти сороковины, ведь не определили дату ее смерти-то, – всхлипнула она внезапно.

– А что же за черный бриллиант, если не секрет?

– Ну, как же. Тот, кто подержит его в руках, всенепременно станет счастливым, – внезапно улыбнулась старуха. – Его Анастас, муж Полиандры, во время войны на мешок картошки выменял... Что же ты молчишь, молчать вредно! Ты женатый хоть?

Санчес закинул ногу на ногу и сказал:

– Личной жизни нету!

– А ты все такой же. – Изабелла Ильинична поискала глазами палку.

– Да, тетя, – не стал отпираться Санчес, хмурясь и улыбаясь одновременно, ему вдруг стало как-то необычайно легко, словно это вреднющая старушенция и впрямь была его родной теткой.

– Мужичонка озорной! – хмыкнула старуха. – Вон глаза-то как сверкают!

– Почему же? – Озадаченный Санчес подал старухе палку, та встала, но, не ступив ни шагу, снова села, словно ноги ее не держали.

– Я в туалет, тетя Изабелла, – извинился Санчес. – Можно?

Старуха кивнула.

– Иди, там бачок не работает, – предупредила она.

И Санчес, закрывшись, сел на унитаз и задумался, вспоминая, как в банке с пшеном обнаружил довольно странный улов – крупную черную стекляшку, похожую на необработанный минерал.

– Неужели это счастье, которого я просил?.. – Включив воду на полную мощь, он умылся и сразу почувствовал облегчение. – Кому же продать бриллиант, если он подлинный?! – Глубокая морщина прорезала переносицу вора, да так и осталась на ней до конца жизни...

Когда он вернулся в комнату, на столе стояла китайская водка со змеей и женьшенем «Ханжа».

– Давай помянем тетю Полиандру, Шмуль, – тихо предложила старуха Мордахина. – Садись-ка и закуси по русскому обычаю!

На столе лежала все та же кулебяка, и Санчесу, которому кусок не лез в горло, стало не по себе... «Ханжа» обожгла горло, как всякая водка, и внезапное предвкушение счастья пробило его до костей. Санчес даже закашлялся, горько рассмеявшись при этом. Старуха тоже выпила стопку и теперь кивала и плакала, глядя на племянника. Они отвели душу, Санчес попрощался, клятвенно обещая заходить в гости и даже привести свою девушку, когда она у него появится.

– Женись, котлет домашних поешь, – проворчала Изабелла Ильинична ему вслед. – Изгулялся, поди!..

На улице была ночь, звенели цикады из чахлой травы под липой у дома, время летело кубарем, как пьяный человек с горы...

– Черная стекляшка, черная стекляшка, черная стекляшка... – повторял Санчес. – Нет, хорошо, что не выбросил, а было желание, – внезапно вспомнил он, садясь в оставленные в ближнем переулке «Жигули».

«Я хочу своровать один раз, но чтоб хватило на всю жизнь и как отрезало! А то порой у меня деньги есть, а мне все равно воровать охота, словно черт меня ногой в зад толкает!» – со смехом вспомнил он свою просьбу о счастье и завел машину.

Вместе с «Жигулями» отъехали его латинский с горбинкой нос и цвета оливок лицо, очень смуглое по сравнению со среднерусским.

Поздно ночью Изабеллу Ильиничну разбудил скрежет ключа, но ее это нисколько не напугало – именно в такое вот неурочное время к ней забегала внучка Дуня, которой порой требовалось переночевать после работы.

Изабелла Ильинична поднялась потихоньку, накинула халат на теплую пижаму и вышла на кухню, опираясь на палку и беззастенчиво стуча ею по дощатому полу. Внизу давно никто не жил, хотя днем там работала межгалактическая контора по трасту.

Дуня Мордахина сидела на кухне в кресле и зевала, глядя на закипающий чайник несколько осоловелым взором.

– Привет, ба, – улыбнулась она Изабелле Ильиничне, еще раз зевнув. Дуня мало походила на свою фотографию на столешнице.

Днем Дунечка работала в театре, играя зайчих и красных девиц в сказках, а вечером пела в ресторане «Русская Классика», где наряду с грибной похлебкой «подавались» оперные арии и русский народный свист, который в ресторане именовали «художественным».