69 Ровно в полночь пришло приказанье Выступать четвертому эскадрону — Прикрывать отход артиллерии. Это было трудное лето, Когда мы отходили с Карпатов, А за нами шаг за шагом Шла Макензенова фаланга. 70 Колокольные звоны, И зеленые клены, И летучие мыши, И Шекспир, и Овидий — Для того, кто их слышит, Для того, кто их видит. Оттого всё на свете И грустит о поэте. 71 В дни нашей юности, исполненной страстей, Нас может чаровать изменчивый хорей: То схож с танцовщицей, а то с плакучей ивой, Сплетен из ужаса и нежности счастливой. Нам может нравится железный анапест, В котором слышится разбойничий наезд, Ночной галоп коня, стремящегося лугом, И море, взвившееся над <нрзб.> стругом. 72 Трагикомедией — названьем «человек» — Выл девятнадцатый смешной и страшный век. Век, страшный потому, что в полном цвете силы Смотрел он на небо, как смотрят в глубь могилы, И потому смешной, что думал он найти В недостижимое доступные пути; Век героических надежд и совершений... 73 А я уже стою в саду иной земли. Среди кровавых роз и влажных лилий, И повествует мне гекзаметром Виргилий О высшей радости земли. 74 Я часто думаю о старости своей, О мудрости и о покое. 75 На безумном аэроплане В звездных дебрях, на трудных кручах И в серебряном урагане Станешь новой звездой падучей. 76 Я рад, что он уходит, чад угарный, Мне двадцать лет тому назад сознанье Застлавший, как туман кровавый очи Схватившемуся в ярости за нож; Что тело женщины меня не дразнит, Что слово женщины меня не ранит, Что я в ветвях не вижу рук воздетых, Не слышу вздохов в шорохе травы. Высокий дом Господь себе построил На рубеже своих святых владений С владеньями владыки Люцифера... 77 В каких жестоких <поднебесных?> звездах Отстаивался пар полей Веет влажный вольный воздух Ингерманландии моей. Все реки в вереске, озера, Стада зеркальных черепах <нрзб. 2 стиха> 78
Очарованием не назови Слепую музыку моей любви. С тенями вечера плывут слова... 79 Я не знаю этой жизни — ах, она сложней Утром синих, на закате голубых теней. Коллективные стихотворения 80 Наш хозяин щурится, как крыса. Поздно. Скучно. Каждый зол и пьян. Сыплет пепел рыжая Алиса В до краев наполненный стакан. И над сбродом этих рюмок бедных, Над ломтями чайной колбасы, Вдруг, двенадцать раз, двенадцать медных Прогудели, зашипев, часы. Отодвинув от себя тарелку, Голосом гортанным молвил грек, Он взглянул на часовую стрелку, — «За столом тринадцать человек». Англичанин поднялся и стоя, Как застигнутый внезапно зверь, Озирался, но рванулись трое И спиной загородили дверь. 81 Суда стоят, во льдах зажаты, И льды подобны серебру. Обледенелые канаты Поскрипывают на ветру. И тихи белые медведи, Из-за бугшприта сторожа Над полыньей, краснее меди, Неосторожного моржа. А ты, кем лоцман несчастливый, Был послан на акулий пир, Ты в Бергене, за кружкой пива, Ждешь барышей, мой командир. 82. Похвала ямбу Тебе, четырехстопный ямб Ритмически многообразный, Наш вынужденный дифирамб Блеснет, всех стоп игрой алмазной. Одна строка совсем чиста, А в следующей есть пиррихий; Стих, где галоп, где щелк хлыста, Переливается, вдруг, в тихий. Пусть разрушителен хорей, Вползающий коварным змеем: Он вихрь, смерч ледяной морей, Скалистым скинутый спондеем. Ты, как державный океан, В себя приемлющий все реки, Царишь, спокойный великан, Непокоряемый вовеки. 83 Внимали равнодушно мы Волненью древнего размера, Не увела нас тень Гомера На Илионские холмы. И только Пушкин из угла Увидел белыми глазами Полет встревоженного нами Малоазийского орла. |
