– Бедный молодой человек, – сказала она. – Ему, конечно, очень тяжело, мосье, особенно потому, что он в тот момент был, можно сказать, не в себе.

– Они, вероятно, отлично ладили с мисс Маргрейв? Единственные молодые люди во всем доме.

– Мисс Маргрейв держала его на расстоянии, – произнесла Глэдис, покачав головой. – Она не хотела никаких историй и ясно дала это понять.

– Она ему очень нравилась?

– О, так себе. Слегка, как говорится. Ничего серьезного. Мистер Виктор Аствелл – вот тот прямо без ума от мисс Лили, – добавила Глэдис, глуповато посмеиваясь.

– Ah vraiment?[159]

Глэдис снова захихикала.

– Он в нее сразу втюрился. А что, мисс Лили и вправду раскрасавица. Настоящая лилия, правда ведь, мосье? Стройненькая и волосы золотистые, густые.

– По вечерам ей надо надевать бледно-зеленое платье, – проговорил Пуаро мечтательно. – Существует один оттенок зеленого...

– А у нее есть как раз такое платье, – сразу оживилась Глэдис. – Из-за траура его сейчас нельзя надевать, но оно было на ней в тот вечер, когда убили сэра Рубена.

– Видите, ей нужен именно нежно-зеленый тон, ничего темного. Как бы это вам объяснить?

– Платье и есть точь-в-точь такое, мосье. Подождите минутку, я вам его покажу. Мисс Лили не заругается, она ушла гулять с собаками.

Пуаро был осведомлен об этом не хуже ее. Он начал поиски горничной только после того, как увидел Лили выходящей из дома. Глэдис умчалась стрелой и также быстро вернулась, неся платье на плечиках.

– Exquis![160] – воскликнул Пуаро, вскинув в восхищении руки. – Дайте на секундочку, хочу разглядеть на свету.

Он взял платье и проворно подошел к окну, наклонился, внимательно изучая шелковистую ткань. Затем протянул горничной обратно.

– Оно в самом деле восхитительно, – сказал он. – Тысяча благодарностей, что показали мне его.

– Не за что, мосье. Я всегда говорю, что французы знают толк в дамских нарядах!

– Вы очень любезны, милая Глэдис!

Он проводил ее глазами, когда она упорхнула с платьем, и улыбнулся. Его правая ладонь скрывала крошечные ножнички, а левая – миниатюрный лоскуток зеленого муслина, отрезанный с большой аккуратностью. «А теперь будем героем», – сказал он сам себе.

Возвратившись в свою комнату, он кликнул Джорджа:

– Мой славный Джордж, найдите на туалетном столике золоченую булавку для галстука.

– Да, мосье.

– А на умывальнике флакончик с эфиром. Теперь обмакните кончик булавки в эфир.

Джордж пунктуально выполнил приказание. Он уже давно перестал удивляться причудам своего хозяина.

– Готово, мосье.

– Très bien. Подойдите поближе. Я протягиваю палец, воткните в него острие булавки.

– Простите, мосье, но... вы хотите, чтобы я уколол вас?

– Вот именно. Мне нужно, чтобы появилась малюсенькая капля крови.

Джордж ухватил его за палец, а Пуаро зажмурился и отвернул голову. Когда слуга воткнул кончик булавки, Пуаро слабо вскрикнул.

– Je vous remercie[161], вы проделали это великолепно. – С этими словами он вынул из кармана лоскуток и обтер им кровь с пальца. – Опыт полностью удался, – объявил он торжественно. – Взгляните-ка.

Но Джордж смотрел в окно.

– Простите, мосье. Какой-то господин прикатил в большом автомобиле.

– Ах, ну, это, скорее всего, вспыльчивый мистер Виктор Аствелл! Спущусь познакомиться с ним, – и он поспешно вышел вон.

Голос мистера Аствелла раздался намного раньше, чем возник он сам. Из холла неслась отборная брань.

– Да потрудитесь же взглянуть, что вы делаете, идиот! Стекло в ящике, стекло! Черт подери, Парсонс, убирайтесь оттуда! Поставьте на пол, болван! Безмозглое животное!

Пуаро задержался на лестнице и спускался очень медленно. С отменной вежливостью он поклонился великану, который и был Виктором Аствеллом.

– А вы здесь какого дьявола?..

Пуаро вновь поклонился:

– Меня зовут Эркюль Пуаро, мистер Аствелл.

– О, господи... Значит, Нэнси вас все-таки приволокла? – прорычал он.

Положив медвежью руку на плечо Пуаро, он почти втолкнул его в библиотеку.

– Так вы и есть тот самый тип, о котором столько шуму? – Он бесцеремонно разглядывал маленького детектива с головы до ног. – Впрочем, не обращайте внимания на мои крепкие выражения. Шофер осел, а старый кретин Парсонс постоянно действует мне на нервы. Я плохо переношу дураков, мосье Пуаро! Счастлив, что вы не относитесь к их категории, – уже более любезно закончил Виктор Аствелл.

– Те, кто думал обратное, впоследствии сожалели о своей ошибке, – спокойно произнес Пуаро.

– Так, так. Нэнси притащила вас сюда, потому что вбила себе в голову всякие дурацкие идеи относительно секретаря Рубена. Они ни в какие ворота не лезут! Трефузис безволен, как тряпка. Убежден, он пьет одно молоко. Принципиальный противник алкоголя, видите ли. Ей-богу, вы только зря потеряете время.

– Когда наблюдаешь человеческую натуру, время никогда не тратится впустую, – миролюбиво заметил Пуаро.

– Что? Человеческую натуру? Ах, вот что! – Виктор взглянул не без иронии и небрежно развалился в кресле. – Я могу быть вам полезен?

– Разумеется. Если объясните повод к ссоре с вашим братом накануне его смерти.

Виктор Аствелл нетерпеливо мотнул головой.

– Это вовсе не относится к преступлению.

– Вы абсолютно убеждены?

– Естественно. Раз не имеет связи с Чарльзом Леверсоном.

– Леди Аствелл уверена, что сам Чарльз Леверсон не имеет связи с преступлением.

– Ах, эта Нэнси!..

– Парсонс непоколебимо стоит на том, что в ту ночь поздно вернулся домой именно Чарльз Леверсон, но он его не видел. Да, собственно, и никто не видел.

– В этом вы ошибаетесь, – сказал Аствелл. – Его видел я.

– Вы?!

– Ах, да все очень просто. Рубен здорово допек Чарльза, надо признать, что не без причины. Потом принялся за меня. Я выложил все, что о нем думаю, и, чтобы позлить, принял сторону Чарльза. Потом решил, что стоит повидать Чарльза этой же ночью, рассказать, чем все кончилось. Поднявшись в спальню, я не стал ложиться, оставил дверь приоткрытой и ждал его, покуривая сигару. Наши комнаты на третьем этаже соседние.

– Простите великодушно, что прерываю. А мистер Трефузис тоже живет на третьем этаже?

– Да, – ответил Аствелл, – его спальня сразу после моей.

– Ближе к лестнице?

– Да нет, с другой стороны.

Странный огонек вспыхнул во взгляде Пуаро, но его собеседник ничего не заметил и спокойно продолжал:

– Как я вам уже сказал, я поджидал Чарльза. Входной дверью он хлопнул примерно без пяти двенадцать, но поднялся на нашу площадку только через десять минут. Едва взглянув на него, я понял, что бесполезно даже пытаться говорить с ним в этот вечер!

В ответ на его выразительный жест – щелчок по собственному горлу – Пуаро пробормотал:

– Понятно...

– Бедняге никак не удавалось держаться прямо, ноги у него подгибались. Тогда-то я объяснил это себе просто. Но, оказывается, дело было в том, что он только что совершил преступление!

Пуаро тотчас спросил:

– А никакого шума в этот момент из кабинета в башне вы не слышали?

– Да нет. Вы забываете, что я ведь был на противоположной стороне дома. Стены толстые, едва ли услышишь и выстрел из башни. Я спросил у Чарльза, не надо ли ему помочь? Но он ответил, что до постели доберется и сам. Вошел в свою спальню и хлопнул дверью. Я разделся и тоже лег спать.

Пуаро задумчиво разглядывал ковер.

– Сознаете ли вы всю важность вашего заявления, мистер Аствелл? – спросил он, отрывая наконец взгляд от пола.

– Да. Впрочем... Собственно, что вы имеет в виду?

– Согласно этому заявлению между тем моментом, когда Леверсон хлопнул дверью у входа, и тем, когда он появился на третьем этаже, прошло десять минут. Насколько мне известно, сам он утверждает, что, возвратившись в дом, сразу же поднялся наверх и лег в кровать. Но есть и еще одно. Я допускаю, что обвинение, выдвинутое леди Аствелл, фантастично. Однако, что оно полностью абсурдно, надо было еще доказать. А ваше заявление подтверждает полное алиби секретаря.