Через пару минут в гостиную вошла миссис Огландер и вопросительно взглянула на поклонившегося ей Пуаро.

– Мадам, мы, бельгийцы, с особой чуткостью, с огромным уважением относимся к матери. Именно mère de famille[86] является для нас истинной главой дома!

Миссис Огландер удивило такое вступление.

– И именно по этой причине я зашел еще раз, чтобы успокоить... беспокойное материнское сердце. Убийца мистера Ридбурна не будет найден. Ничего не бойтесь. Это заявляю вам я, Эркюль Пуаро. Я прав, не так ли? Или успокоение нужно женскому сердцу, преданному своему супругу?

Какое-то время миссис Огландер в напряженном молчании пристально смотрела на Пуаро, словно пыталась прочесть его мысли. Наконец она тихо сказала:

– Не представляю, как вы обо всем догадались... Но вы действительно правы.

Пуаро с важным видом кивнул головой.

– Отлично, мадам. Право, вам не стоит ни о чем тревожиться. Ваши английские полицейские не обладают остротой взгляда Эркюля Пуаро. – Он постучал ногтем по семейному портрету, висевшему на стене. – У вас когда-то была еще одна дочь. Видимо, она умерла. Так, мадам?

Она помедлила, пристально вглядываясь в его лицо.

– Да, она умерла, – наконец ответила миссис Огландер.

– Увы! – с легкой улыбкой заметил Пуаро. – Что ж, нам пора возвращаться в город. С вашего позволения, я хочу вернуть короля треф в вашу колоду. Это был ваш единственный промах. Вы же понимаете, как трудно сыграть несколько робберов, когда в колоде только пятьдесят одна карта... Словом, человек, знакомый с бриджем, сразу заявил бы, что это невозможно! Bonjour!

Когда мы направлялись к станции, Пуаро сказал:

– Итак, мой друг, теперь вам все понятно?

– Мне ничего не понятно! Кто, черт возьми, убил Ридбурна?

– Джон Огландер-младший. Я не совсем был уверен, кто приложил к этому руку – отец или сын, но остановился на сыне, как более молодом и сильном из этой парочки. Учитывая расположение окон, удар должен был нанести один из них.

– Да почему же?

– В библиотеке Ридбурна четыре выхода: две двери ведут в дом, а две – на улицу; но их, очевидно, устраивал только один выход. Остальные три так или иначе выходили к фасаду виллы. Трагедия должна была разыграться возле задней, балконной двери, чтобы появление Валери Сент-Клер в «Дейзимиде» выглядело случайным и убедительным. На самом деле, разумеется, она просто упала в обморок, и Джону Огландеру пришлось тащить ее на своих плечах. Вот почему я говорил, что он должен быть силачом.

– То есть они пришли туда вдвоем?

– Да. Вы помните, как Валери чуть помедлила, когда я спросил, не страшно ли ей было идти одной? С ней отправился Джон Огландер... что, насколько я понимаю, не улучшило настроение Ридбурна. Они, видимо, о чем-то горячо спорили, и, вероятно, какое-то оскорбление, нанесенное Валери, побудило Джона ударить Ридбурна. Остальное вы знаете.

– А как же бридж?

– Для бриджа нужно четыре игрока. Подобные пустяки обычно придают ситуации наибольшую убедительность. Кто бы мог предположить, что на самом деле в гостиной вчера вечером сидело всего лишь три человека?

И все же Пуаро еще не удалось рассеять мое недоумение.

– Я не понимаю одного. Что может быть общего у Огландеров с танцовщицей Валери Сент-Клер?

– Странно, я удивлен, что вы не поняли этого. Ведь вы довольно долго разглядывали ту картину на стене... гораздо дольше меня. Возможно, вторая дочь миссис Огландер умерла для семьи, однако мир знает ее под именем Валери Сент-Клер!

– Что?!

– Разве вы не заметили семейного сходства, увидев вместе двух сестер?

– Нет, – признался я. – Напротив, я думал только о том, насколько они непохожи.

– А все потому, мой дорогой Гастингс, что у вас слишком впечатлительная и романтическая душа. У них почти одинаковые черты лица. А также цвет кожи и волос. Но вот что интересно. Валери стыдится своей семьи, а ее семья испытывает то же чувство по отношению к ней. И тем не менее в момент опасности она обратилась за помощью к своему брату, и, когда дело закончилось несчастьем, они все замечательно поддержали друг друга. Семейная поддержка бывает поистине удивительной. Крепкая семья способна разыграть любую драму. И сценический талант Валери является семейной чертой. Подобно князю Полу, я верю в наследственность! Им удалось обмануть меня! Если бы не одна счастливая случайность и неверный ответ миссис Огландер – помните, она не отрицала, что сидела во время бриджа напротив окна, что противоречило словам ее дочери, – то семье Огландер удалось бы нанести поражение Эркюлю Пуаро.

– Что вы скажете князю?

– Что Валери не могла совершить это преступление и что того бродячего убийцу вряд ли когда-либо обнаружат. Также следовало бы выразить благодарность Заре. Какое любопытное совпадение! Мне думается, мы могли бы назвать это маленькое дело «Король треф». А вы как думаете, мой друг?

НАСЛЕДСТВО ЛЕМЕЗЮРЬЕ

The Lemesurier Inheritance

Вместе с Пуаро я участвовал в расследовании многих странных преступлений, но ни одно из них, я полагаю, не сравнится с серией удивительных событий, которые мы вспоминали на протяжении долгих лет и которые в итоге создали ту проблему, которую Пуаро предстояло разрешить. Все началось с того, что как-то вечером, во время войны, мы услышали семейную историю рода Лемезюрье, и она сразу привлекла наше внимание. Мы с Пуаро только недавно встретились, возобновив наши добрые дружеские отношения, начавшиеся еще в Бельгии. Он расследовал одно маленькое дело для военного министерства, успешно разрешив его. Мы обедали в «Карлтоне» с неким штабным офицером, который отвешивал Пуаро тяжеловесные комплименты в перерывах между сменами блюд. Офицер наконец спешно ушел на какую-то очередную встречу, а мы спокойно допили кофе, прежде чем последовать его примеру.

Когда мы выходили из зала, кто-то окликнул меня, голос показался мне знакомым, и, обернувшись, я увидел капитана Винсента Лемезюрье, молодого парня, с которым я познакомился во Франции. Он был в компании с мужчиной постарше, который, судя по внешнему сходству, доводился ему родственником. Так оно и оказалось, поскольку его представили нам как мистера Хьюго Лемезюрье, дядю моего юного приятеля.

В сущности, я не слишком хорошо знал капитана Лемезюрье, но он был приятным молодым человеком, может, только несколько мечтательным по натуре, и я вспомнил разговоры о том, что он принадлежал к одному древнему аристократическому роду, владевшему имениями в Нортумберленде еще до времен Реформации. Мы с Пуаро никуда не спешили и, приняв приглашение молодого человека, сели за их столик и довольно мило поболтали с нашими новыми знакомыми. Старшему Лемезюрье можно было дать лет сорок, легкая сутулость выдавала его пристрастие к научным трудам; и как выяснилось, в то время он действительно проводил какие-то химические исследования по заказу правительства.

Наш разговор прервался в связи с появлением высокого темноволосого молодого человека, который решительно подошел к нашему столику, очевидно, испытывая некое волнение или даже тревогу.

– Слава богу, что я нашел вас обоих! – воскликнул он.

– Что случилось, Роджер?

– Ваш отец, Винсент, сильно расшибся. Молодая строптивая лошадь... – Конца фразы мы не расслышали, поскольку он отвернулся к своим собеседникам.

Через пару мгновений наши двое знакомых поспешно простились и покинули нас. Отец Винсента Лемезюрье серьезно пострадал, объезжая новую лошадь, и никто уже не надеялся, что он доживет до утра. Винсент смертельно побледнел и, казалось, был ошеломлен этим известием. Сказать по правде, я удивился такой реакции, поскольку из его немногословных разговоров на эту тему во Франции я понял, что они с отцом не особенно ладили, и поэтому сейчас такое проявление сыновних чувств слегка поразило меня.