Не было…
«Ты куда пошла, идёшь? Кто же тебя отпустил?»
— Бая, — на полуслове он Баю перебивает, что-то у лютицы уточняющую. — Идём. Идём быстрее. Я знаю, что нам помочь может.
И, видимо, что-то такое в глазах его Бая видит, что молча с колен поднимается, с лютицей и Вешем коротким кивком прощаясь.
Остаются уже двое посреди болота просыпающегося — лютица беременная и Веш растрёпанный. Смотрят они вслед Врану, рваным, решительным шагом к лесу направившемуся, — прижимает Веша лютица к себе, как дитя родное, и с такой надеждой Врана Веш глазами провожает, словно бабушку его родную Вран искать отправился.
Но едва это Вран про себя отмечает — другие мысли в голове роятся. Злые, горячие, ненавидящие почти. Отлично, Солн, просто отлично — так вот как ты возможностями своими посмертными распоряжаешься? Как все уши Врану дерьмом своим забить — это всегда пожалуйста, а как хотя бы намекнуть ему, что лютица с болот полоумная в лес на ночь глядя звёзды считать ушла и что неплохо бы домой её сопроводить — так нет, спасибо, это не по нашей части?
Пропускает Вран Баю в лес первой, потом сам за границу шагает.
— Где? — рявкает он, как только сапоги его на землю лесную ступают. — Где она? Эй!
— Вран, — настороженно Бая к нему оборачивается. — Не так мы помощи у хозяина…
— Где она? — повторяет Вран, Баю не слушая. — Где она? Покажи мне! Себя мне покажи! Хоть что-нибудь полезное ты можешь сделать? Или только тогда ты рот открываешь, когда на меня ушат помоев вылить хочешь? Вот я, здесь я, а Чая где? Я знаю, что ты знаешь! Я знаю, что ты меня слышишь!
Замолкает Бая — ничего больше не говорит. Не спрашивает. Возможно, спросит позже — но не сейчас Врану об этом беспокоиться.
— На кой лес ты вообще здесь ошиваешься? — гаркает он в сердцах, то к одному, то к другому дереву поворачиваясь — но не появляется ни у одного из них Солна. — Давай, скажи мне, что и это я ради собственной выгоды делаю! Давай, скажи, что и это не моё дело, потому что…
…душа моя украдена…
— … потому что не нуждается лес ни во мне, ни в моей помощи! А мне плевать, что там лесу нужно или не нужно! Я не лесу помочь хочу — Чае! Покажи своё лицо грёбанное! Покажись! Иначе…
И сам Вран не знает, что — «иначе». И сам Вран вздрагивает, когда после поворота очередного всё-таки видит Солна у сосны высокой.
— Ну что ты разорался, Враша? — спрашивает Солн негромко. — Не по чаины души я здесь — по твои. Не дано мне Чае помогать. Не видела она меня.
И без усмешки снисходительной, без яда привычного он это говорит. Без выражения всякого глаза его потускневшие на Врана глядят, без задора прежнего.
— Ну так я тебя вижу, — Вран огрызается. — И, о чудо — и Чаю увижу. Где она? Знаешь ведь. Отведи меня к ней. Отведи меня к Чае, С…
Нет, имя Солна Врану называть не стоит. Ни в коем случае.
— Скотина ты бессердечная, — находится Вран. Выдыхает через нос с силой, чтобы успокоиться. — Отведи, лесом твоим проклятым тебя заклинаю. И покончим с этим. Если по мои души ты здесь — хоть это ты сделать можешь?
— Это — могу, — кивает Солн. — Не боишься?
Не о Чае Солн говорит. Указывает он глазами на Баю, всё ещё внимательно крики Врана в пустоту слушающую.
— Не боюсь, — цедит Вран. — С этим я и без твоей помощи справлюсь. Веди.
— Хорошо, — всё так же бесстрастно Солн говорит. — Веду, коли хочешь ты так.
— Хочу, — отвечает Вран. — Бая, пошли. Бая, идём, пожалуйста — сейчас мы Чаю найдём. Идёшь?
— Иду, — тихо Бая отвечает, куда-то в ту сторону глядя, где Солн стоял — но Солн уже дальше идёт, не оборачиваясь. За деревьями почти растворяясь. — Вран. Кто?
— Мертвец какой-то надоедливый, — ведёт Вран плечами. Не удовлетворяется Бая, похоже, его ответом. — Бая, не знаю я, кто это. Не знаю я, почему он ко мне пристаёт. Не знаю, почему хозяин ваш в лесу своём меня не принимает — ничего я не знаю почти. Только одно знаю: договорился я с ним, выведет он нас к Чае. Разве нам сейчас что-то ещё нужно?
Выдыхает Бая — глубоко, медленно.
— Когда-нибудь придётся тебе мне всё рассказать, Вран с Белых болот, — только и говорит она. — Когда-нибудь придётся всем твоим «не знаю» закончиться. Идём. Поторопимся.
И они идут — и действительно торопятся, потому что очень скоро на трусцу им лёгкую перейти приходится: продолжает Солн, не снижая скорости, впереди среди деревьев мелькать — и ни разу не оборачивается, чтобы посмотреть, не отстают ли они.
Слышит некоторое время Вран крики лютьи то тут, то там, вой даже слышит — но постепенно стихают они. Видно, в глубине леса люты Чаю ищут — а Солн их дорогой, очень хорошо Врану знакомой, к деревне ведёт.
К деревне…
Долго уж Вран к ней не приближался. И последнего раза хватило — с истязаниями от Чомора и огромным костром на капище после. Знает Вран, что ходили туда Лесьяра с Радеем, чтобы убедиться: сгорела дюжина волков деревянных дотла, и нет больше на холме, людьми осквернённом, прохода к предкам в лес вечный. Не посетили предки сон лесьярин и к Радею тоже не пришли, не подтвердили слова врановы о том, что бежать с болот лютам следует. Поэтому никто и не бежал — поэтому так на болотах все и остались. Упрямилась Лесьяра, всё хоть какой-то весточки от предков ожидая. Хоть какого-то знака. Глупо это было бы, если бы правду ей тогда Вран сказал — но весьма дальновидно это есть на самом деле, учитывая, что никакой правды в его словах не было.
Вот и лес лиственный знакомый, вот и зарубки на деревьях обновлённы, вот и куст земляницы, на котором ни одной ягодки не осталось. Эта тропинка к ловушкам для дичи мелкой ведёт, а эта — к рощице небольшой, где раньше всё лето Вран просиживал, по деревьям лазая: облюбовали эту рощу пчёлы.
А эта — к…
— Ох, — Бая говорит.
Да. К яме волчьей.
В которой волчица потерянная и лежит.
Не совсем лежит — не касается тело её, не касается мех её редкий и светлый, с проплешинами уже старческими, земли. Застыло тело её на дюжине кольев грубых, мордой к небу, к Солну, к Врану с Баей обращённое — и почему-то, сколько не смотрит Вран в глаза её, смертью затуманенные, не видит он в них ни боли остатков, ни испуга, ни страданий. Если бы умели волки улыбаться, именно это Вран бы на её морде и увидел: улыбку светлую, безмятежную, спокойную.
Один из кольев ровно слева из груди её торчит, кровью тёмной донизу залитый, — в сердце слёту вошёл. Не мучалась, наверное. Сразу же в Ирий душами освобождёнными вспорхнула.
— Давно лес её звал, — говорит Солн, в яме рядом с волчицей стоящий. — Давно она на свободу хотела, всё бежала к ней и бежала — но, знаешь, Враша, всё равно не хотим мы сородичей своих отпускать, даже если и хозяин их в лес вечный провести готов, и предки их уже заждались. Всегда думаешь — ну, может, ещё немного?
Разговоры. Пустые разговоры, Вран думает, вслед за Солном в яму спрыгивая и пальцами осторожно тела чаиного касаясь, — примеряясь, как бы помягче и побыстрее её с кольев снять, чтобы окончательно шкуру в клочья не превратить. Поднимает Вран на Баю голову — может, она догадается, — и застаёт тот миг, когда Бая ладони ко рту подносит, голову откидывает — и воет протяжно, громко, словно что-то этим воем говоря.
— Сообщила я, что мы нашли её, — говорит она Врану, руки опуская. — Как дерево листья теряет, но не умирает, так мы души твои потеряли, Чая — расцвети ими на дереве новом, дереве сильном, дереве вечном. Как луна за окоёмом скрывается, но не растворяется, так и ты в лесу вечном от глаз наших скрылась — но наступит однажды ночь для всех нас, и увидим мы тебя. Поднимай её, Вран — а я пока нож её с одеждой поищу. Не скажет ли мне твой спутник невидимый, где они?
— В роще берёзовой пусть поищет, — отвечает Солн. — В той, что у реки. Оттуда она уж волчицей выбежала.
— В роще берёзовой, — повторяет Вран. — От реки недалеко.
Кивает Бая — и через несколько мгновений уж нет её.
«Как дерево листья теряет, но не умирает»… «Как луна скрывается, но не растворяется»… Слова, слова, слова, красивые — но такие же пустые. Не пришлось бы Бае их произносить, если бы не яма эта проклятая. Если бы не люди эти проклятые, о которых Вран и думать забыл — и вот они, всё ещё здесь, прямо под носом, и не думают нигде теряться, и не собираются нигде растворяться. Если бы не Солн, если бы не Вран, на него наоравший, появилась бы у старейшин шкурка обрядовая новая, живо бы они все дыры в ней заделали, живо бы отец вранов, например, голову Чаи выпотрошенную себе бы на голову надел.
