К Лесьяре, что ли, самому Врану отправиться? Вряд ли это много пользы принесёт, но, по крайней мере, он увидит Баю.

Баю…

— Бушуй, — властный голос Баи снаружи вдруг доносится.

И не верит Вран ушам своим сначала. И думает: да нет, совсем он просто в землянке этой одурел, уже спасительниц себе невидимых придумывает.

Но прерывается Бушуй на полуслове — вернее, на полуделе, потому что успел он уже Горана за шиворот цепко схватить.

— Бушуй, — голос Баи повторяет. — Забираю я Врана с болот Белых, чтобы чудо он своё первое обрёл. Сейчас же забираю. Слышала я, что ты тут учудил — но моё слово как наставницы его временной выше твоего. Хорошая сегодня ночь, лес мне сказал: пойти мы в него должны.

Моргает Бушуй озадаченно. Щурится на оконце — но нет в нём и намёка на Баю, и в дверь она почему-то не заходит.

— Ну уж… — начинает было Бушуй.

— Не спорь.

— Да с какой это стати…

— Не спорь.

— Да Лесьяра…

— Знает.

— Да ходили вы уже за чудом эт…

— Ходили, но не нашли. А сегодня — найдём. Чувствую я это.

— Да где это видано, чтобы одногодки в наставниках ходил…

— У Лесьяры и видано — или её решения ты оспаривать собрался?

— И где же ты, наставница великая? Что это не вижу я теб…

— Потому что не хочу, — просто отвечает Бая. — Не трать моё время, Бушуй. Вран, выходи.

— Увы, — с ухмылкой Вран Бушую говорит, быстро на ноги поднимаясь.

— Молодец, Вран, — Горан склабится, так в тисках пальцев бушуевских и зажатый.

— Да, молодец, Вран!

— И Бая — тоже молодец!

— Ха, да, Бая — тоже молодец! Так держать!

— А нас тоже, может, старший наш ищет?

— А нам тоже, может, в лес пора?

— А ну заткнулись об…

— Ну а всё-таки — почему нам в лес даже ночью ходить запрещено? — заговаривает внезапно и всё это время молчавший Нерев. — Как только уснёт старик последний — так сами себе мы предоставлены, разве не так? И разве наша это беда, что сам ты спать отказываешься, Бушуй? Я не для того волком родился, чтобы подземелье день и ночь хвостом подметать. Другое место для жизни хозяин мне дал.

— Нерев, — шипит Верен.

— Что? Нет, подожди, Верен, мне просто любопытно. Должны мы старшего нашего, получается, просто к двери этой подвести, чтобы открыть ты её нам позволил? В чём вопрос, Бушуй — давно уж старший наш не понимает, что здесь происходит. Вот и поговоришь с ним, может?

Ловит Вран взгляд Бушуя закипающего, дверь на себя дёргая, — и лишь сильнее ухмыляется. Закономерное восстание недовольных — игрался Бушуй в главу землянки своей затхлой, да заигрался. Может, когда утром Вран вернётся, и не будет уже на него ограничений никаких наложено — Нерев долго терпеть может, но как переполнится чаша терпения его…

— И что, неужто Лесьяра… — Вран начинает довольно, по ступенькам земляным легко взбежав — но осекается.

Баю по-прежнему не видно.

Нет, только не это, мелькает в голове мысль испуганная, заполошная.

Не заходил, не ступал же Чомор с шутками своими злыми на землю дома лютьего, никогда из леса не выходил — да и в лесу к Врану не совался, будто и забыл о нём. Смотрит на Врана болото ночное равнодушно, вздыхает лес шелестом далёких листьев, тянется Вран к поясу, пряжку с хвостом волчьим в пальцах сжимая. Вряд ли поможет ему пряжка эта — вряд ли хоть что-то ему поможет, коли и до болот Чомор добрался, но…

— Да конечно, не знает она, — насмешливо Бая за его спиной фыркает. — Но и я мать свою знаю — как же может она волку молодому, только на ноги встающему, в учёбе отказать?

Разворачивается Вран, всё ещё за пояс держась.

И спрыгивает Бая с насыпи земляной, перед ним птицей бело-коричневой на четыре конечности ловко приземляясь.

Выдыхает Вран с облегчением — надеется, что и не уловит Бая облегчения этого.

Не улавливает.

А вот Вран кое-что необычное в ней замечает.

Нет, не безразличное и строгое лицо её. Нет, не смотрят её глаза будто и на Врана — а будто и сквозь него. Нет, не красная её рубаха.

А вот то, что ниже рубахи…

Хочется Врану проморгаться.

— Что такое, красавец? — невозмутимо Бая спрашивает, выпрямляясь — и подол юбки своей кожаной отряхивая. — Не хочешь ты учиться?

Юбки.

Кожаной.

Длинной-длинной, едва носки сапогов баиных из-под неё выглядывают. Того же цвета и материи, что и штаны её обычные кожаные — не носят лютицы юбок, ни одну из них Вран в юбке или в платье никогда не видел.

А вот Баю увидел.

— Откуда?.. — растерянно он спрашивает.

И чудная на вид эта юбка — мало того что из кожи, так ещё и покрой такой… словно сшита не по умению, годами отточенному, а по описанию примерному. Обычно-то девки распашные понёвы поверх рубах повязывали, и спускались те лоскутами пёстрыми, разрезанными до пят — а эта и цельная, и не под поясом баиным сидит, а чуть ниже, там, где живот двумя косточками слева и справа заканчивается.

— А что? — улыбается Бая. — Такой выбор большой у тебя, красавец? Думаешь, к деревенским я сходила, их пошить попросила?

— Зима пошила?.. — ползут брови вверх у Врана.

Вот это забава судьбы. Врану даже жаль Зиму на мгновение становится — вот так делай одежду для племени, чтобы однажды к тебе дочь главы пришла да неведомо что от тебя потребовала — да ещё и для того, чтобы перед тем, к кому ты неравнодушна, покрасоваться.

Но довольно быстро у Врана все мысли о Зиме из головы вылетают. Улыбается Бая ещё шире, ещё лукавее, несколько шагов от него делает.

— Ну да, — говорит. — Нравится? Что, похвалить мне Зиму или поругать?

И поднимает она руки треугольником над головой, пальцы в замок переплетая, словно потягиваясь сладко, и выгибает спину слегка — и движением быстрым, плавным и до невозможности изящным вокруг своей оси вращается. Будто говоря Врану: ну посмотри, посмотри на меня. Нравится?

«Нравится?»

«Нравится?..»

И смотрит Вран.

И «нравится» — это не то слово, которым можно чувства его описать.

— Похвалить, — хрипло он отвечает.

И шаг к Бае делает.

И замечает краем глаза, что уж все старики во главе с Бушуем через оконце на него смотрят, что и Зоран с Гораном поближе пробрались, и Нерев тоже, и даже Верен чуть поодаль маячит — и Бая, должно быть, это заметила давно, но вида не подаёт.

И от Врана не отступает.

И правильно. Пусть пялятся сколько угодно.

И кладёт Вран пальцы, чуть подрагивающие, на верхний край юбки её, а получается — что на бёдра баины, и подаются эти бёдра слегка ему навстречу, и склоняет Бая голову набок, так руки над головой и держа. И подаётся Вран сам вперёд, глаза прикрывая, — но тут Бая со смешком его отталкивает.

— Ну нет, красавец, — весело она говорит. — Это ты давно усвоил. Горан, ты моргни хоть раз, милый, а то как будто умер ты. Идём, Вран с Белых болот. Лес зовёт.

И действительно за мгновение она Врана огибает, шагом лёгким, со спиной безупречно прямой к лесу идя. И как будто родилась она в юбке этой — так ладно она на ней сидит, так ладно бёдра её облегает покачивающиеся, ни одного шага не сковывая, ни одного движения неловкого не вызывая.

— Человечьи забавы, — раздражённо Бушуй сплёвывает. — Куда девку понесло? Уж на это-то Лесьяра ей точно разрешения не давала — уж я с ней об этом поговорю. И с Зимой поговорю. И с…

— Ах, не наговаривай ты на Баечку, — благодушно одна из старушек древних самых скрипит — Чая, кажется. — С Травным Баечка гулять любит, за что её винить? Травный много добра предкам нашим сделал, с Травным ночью по травы сходить — милое дело…

— Да с каким Травным, дурёха ты несчастная? Что ты имя предка нашего порочишь?

Да, точно Чая. Только Чая его «Травным» называет.

Прижигает грудь вранову угольком укоризненным привычно, но едва уловимо, печально, словно отчаявшись уже, и замирает Вран, сам не зная, зачем, что сделать желая…

Но оглядывается Бая через плечо, шагов его не слыша — и отмахивается Вран от уголька так же привычно. Прости, Травный, уж не обессудь — не до тебя сейчас.