Наблюдая все это безобразие, Шэн Линъюань тяжко вздохнул: теперь он понимал, почему ведомство Цинпин приказало долго жить. Однако размышлять об этом было некогда. Шэн Линъюань медленно поднял руку и сложил пальцы в определенный жест. Следом он размеренно произнес длинную фразу на шаманском языке. Конечно, быстрее действовать он не мог – для него и людей из Бюро время до сих пор текло слишком тягуче, – но Шэн Линъюань никуда не торопился. Словно послушное дитя, трясина повиновалась его словам и взмыла вверх, точно подхваченное ветром одеяло, после чего накрыла старика и его шайку приспешников.

Заметив, что его чары летят обратно, старик так перепугался, что дал залп из ПЗРК. На этот раз ракета врезалась в скалистый склон. Брызнул камень, и оттуда покатились в низину довольно крупные глыбы.

Уворачиваясь от валунов, которые грозили похоронить его, Ван Цзэ заорал:

– Директор Сюань! Предупреждать же надо! Скажите вашему духу! Прежде чем колдовать, пусть говорит, что там и как! Мы же неучи полные!

Горько усмехнувшись, Сюань Цзи парировал:

– Да как я могу?! Я такой же неуч!

А между тем камни все сыпались и сыпались… Надвигался очередной обвал. Прикрывая головы, оперативники быстро подхватили своих штабных коллег и бросились бежать, выискивая укрытие.

На произвол судьбы осталась только распластанная на земле Пин Цяньжу. Рядом по-прежнему стоял Шэн Линъюань и, кажется, не собирался ни уносить ноги, ни спасать кого бы то ни было. Он застыл с невозмутимым видом и, прикрыв глаза, как будто прислушивался к вою ветра в горах.

Наконец Сюань Цзи, махая крыльями и перетаскивая Ян Чао подальше от обвала, заметил, что они забыли двоих. Добравшись до укрытия остальных и вручив студента оперативнику Чжан Чжао, он уж было бросился спасать толстушку, как вдруг обратил внимание на странную траекторию камней. Они катились не по прямой, а будто бы рассеивались перед пятачком, где замерли двое.

Пин Цяньжу тоже заметила аномальный камнепад.

«Что за способность такая?» – опешила она.

Не успела Пин Цяньжу толком отойти от потрясения, как Шэн Линъюань махнул рукавом в ее сторону – неведомая сила приподняла ее с земли так легко, будто она была воздушным шариком. Перевернувшись в воздухе, девушка благополучно опустилась на ноги. Поглядев на мужчину рядом, Пин Цяньжу с удивлением заметила, что непроницаемого выражения как не бывало – Шэн Линъюань ласково улыбнулся ей и с трудом проговорил на ломаном путунхуа:

– Ты нравишься… здешним горам и рекам.

– Д-да?.. – пробормотала Пин Цяньжу, а сама мельком подумала: – «Значит, на путунхуа говорит не лучше какого-нибудь иностранца, зато способен на стилистические фигуры?»

Именно тогда к ним подоспел Сюань Цзи. Отпихивая Пин Цяньжу подальше от камнепада, он с горечью подумал, что к юным девушкам у всех особое отношение. Да что за привилегия такая?!

Бросив на Сюань Цзи косой взгляд, Шэн Линъюань встретил его досаду чуть заметной улыбкой.

Увидев ее, Сюань Цзи усилием воли собрался с мыслями и поинтересовался:

– Получается, эта трясина – тоже «чары» шаманов?

Шэн Линъюань хмыкнул в знак согласия.

– Так почему старик умеет ими пользоваться? – допытывался Сюань Цзи. – Хочешь сказать, он расшифровал язык шаманов?

Шэн Линъюань промолчал, но в его голове проявился ясный образ, который, как и другие мысли, передался Сюань Цзи. В этой сцене будущий император сидел, низко склонив голову над каменным столом, и старательно выводил древнекитайские иероглифы. Вместо кисти для туши он использовал рыбью кость, которую макал в сок каких-то цветов. Бумагой ему служили широкие листья шаманского растения – по-видимому, они были неподвластны времени и не истлевали.

Надо сказать, что шаманская письменность разительно отличалась от китайской. В те времена иероглифы в основном писали на бамбуковых дощечках либо высекали на каменных стелах, поэтому все вертикальные и горизонтальные черты получались очень грубыми, резкими и глубоко входили в материал. При такой манере ничего не стоит прорезать лист насквозь, так что выводить китайские письмена надо было очень внимательно и легко. Иными словами, этот труд требовал столько внимания и усилий, что уже превращался чуть ли не в резьбу по яичной скорлупе.

В мелькнувшем воспоминании будущий император был не один – с ним сидел такой же юный Алоцзинь и, подперев голову, внимательно наблюдал за его работой. Судя по всему, кропотливое и вдумчивое письмо Шэн Линъюаня действовало на него усыпляюще. Как бы Алоцзинь ни старался, но веки его тяжелели, голова заваливалась набок. Не успел он толком понять, что засыпает, а уже явно заклевал носом. Наконец, поддавшись дреме, юный шаман свалился лбом на стол, прямо в чашку, куда Шэн Линъюань набрал вместо чернил сок неизвестного растения. Чашка перевернулась, повсюду разлетелись брызги и сели «цветки персика» – похожие на соцветия кляксы. Задело и Шэн Линъюаня, и с таким трудом переписанный лист. Будущий император не выдержал, подскочил с места и задал Алоцзиню трепку…

Эта сценка из прошлого встала перед глазами Сюань Цзи лишь на секунду, и можно было подумать, что ему просто привиделось, но нет… То есть получается, что именно Шэн Линъюань перевел часть наследия шаманов?

Почему-то ни в одном историческом источнике не встречалось никаких упоминаний о шаманах. Складывалось впечатление, что их никогда и не было. Остались лишь Зеркальные бабочки и кое-какие «чары» как единственные свидетельства существования древней культуры этого народа. Да и то, узнай люди конкретно про эти свидетельства, так наверняка бы сделали из шаманов типичных злодеев, каких лепят в кино и массовой литературе.

Скорее всего, ученики Юэдэ тоже считали, что раскопанный курган принадлежит какому-то загадочному племени древности, любящему позабавиться со злыми чарами. Однако после этого народа не осталось никакого исторического или культурного наследия, и те исследователи, кого нанял Юэдэ, наверняка пришли к выводу, что было некогда общество с типичным рабовладельческим строем, примитивное настолько, что не успело создать никаких предпосылок для перехода к феодализму, вот и кануло в небытие, смытое с полотен истории. А то, что разорили курган, – так это ничего. Самое большее – крах репутации господина Юэдэ и серьезные обвинения в мошенничестве, повлекшие угрозу общественной безопасности. Никто и не подумает, что его ученики разрушили какой-то культурно-исторический памятник.

Все эти мысли промелькнули в голове Сюань Цзи за доли секунды, и ни одну из них он не успел хорошенько обдумать. Только заметил, что лицо Шэн Линъюаня снова приняло безучастное выражение.

Тем временем трясина, отправленная назад к старику, в толпу его последователей, уже растеклась по земле и засосала всех и каждого. Не успели они, побарахтавшись в ней, кое-как вылезти или хотя бы протереть глаза от грязи, как увидели, что их лидера, старика в танчжуане, что-то оплело. Послышался ясный треск – старик завопил от боли. К тому времени вспышка от разорвавшейся ракеты уже померкла, и ученики увидели, что руку старика, сжимавшего пусковую трубу, оплели побеги сциндапсуса золотистого. И не только руку – его всего оплели, крепко связали и пригнули к земле. Голову старика задрали под неестественным углом. Глаза его закатились, и были видны только белки.

Следом ученики поняли, что перед ними стоит какой-то человек в изодранных одеждах и с мокрыми волосами. И что глаза его сияют как зимние звезды. Глядя на него, можно было подумать, что он либо горный дух, либо утопец-шуйгуй.

Почувствовав жажду крови Шэн Линъюаня, Сюань Цзи поспешил мысленно выкрикнуть: «Ваше величество, пощадите их!» Одновременно он громко велел толпе учеников:

– Бросайте оружие! Иначе вашему наставнику открутят башку!

Старик красноречиво дернулся – ученики тут же выпустили пусковые трубы из рук.

И хотя стояла глубокая ночь, взрывы в Дунчуаньских горах перебудили почти весь город. Лавиной хлынули в Сеть многочисленные запросы полуночников – все пытались узнать, что же все-таки стряслось.