Одна из причин, почему Алую Бездну Чиюань стерегла огненная птица, заключалась в том, что это ущелье было природным источником демонической ци. Стало быть, тот, кто покорит Чиюань, покорит и всех демонов-яо. Но если не сдерживать Алую Бездну и ее пламя, демоническая ци постепенно распространится по всему свету и окажет влияние на всех живых существ кроме людей, поскольку их «семь отверстий» изначально запечатаны и невосприимчивы к течению ци. Если допустить эту беду, однажды демоны-яо станут так могущественны, что поработят все остальные кланы, и войны в этих землях будут разгораться вновь и вновь.

В свое время император У, получив эти сведения, не знал, что и думать. С одной стороны, испокон веков все разумные живые существа, творя зло и получая за это воздаяние, винят в своих бедах либо богов (за то, что они отвернулись) либо чудовищ и демонов (за то, что те заморочили другим головы). С другой стороны, Алая Бездна действительно наделяла всех живых существ могуществом, даруя им волшебные силы. Но этот подарок обошел людской род, из-за чего им было гораздо сложнее противостоять захватническим походам демонов-яо, чем всем прочим. Так что же делать, когда горы и реки, сами Небо и Земля, не благоволят человеку?

Шэн Линъюань был Владыкой людей, поэтому ему ничего не оставалось, кроме как сдвинуть горы и наполнить моря – иными словами, обуздать саму природу. Поэтому, покончив с мятежами в своей стране, он, дабы навеки погасить пламя Чиюань, отправился на место родового захоронения племени Чжу-Цюэ. Отыскав там несколько костей, уцелевших в бушующем огне, он посредством тайного способа (опасного для него самого) вырезал из останков тридцать шесть подавляющих печатей. Установив их определенным образом, Шэн Линъюань на многие тысячелетия успокоил бушующее пламя Чиюань.

Время шло, костяные печати лежали в самом средоточии Неба и Земли, усердно сдерживая демоническую ци, пока в один день не стали порождать духов. И маленький демон-яо, которого Шэн Линъюань повстречал спустя тысячи лет в современном мире, наверняка принадлежит к этим существам.

Тридцать шесть печатей подавления, тридцать шесть «хранителей пламени», обреченных на вечную стражу. Три тысячи долгих лет… И всякий раз, когда Алая Бездна тревожилась, выбрасывая демоническую ци, одна из сдерживающих печатей разбивалась. Жертвуя собратом, хранители Наньмина неустанно подавляли огонь ущелья…

Император У лично сотворил их и обрек на верную гибель. Непохожие ни на один клан демонов-яо, они с трудом считались отдельным народом. Что ж, неудивительно, что после смерти Владыка людей так и не обрел покой: он крепко задолжал своим созданиям.

Впрочем, Шэн Линъюань к этой новости отнесся совершенно спокойно – без раскаяния или горечи. Сам он родился во времена упадка императорского двора, и Небеса даровали ему несчастливую судьбу. За многие годы Владыка людей привык, что ничего не идет гладко, и у многих к нему найдется немало притязаний, так что встреча с маленьким демоном, которому он сильно задолжал, не породила серьезных тревог. На самом деле, Шэн Линъюаню касаемо многих вещей было уже решительно все равно. И тем более безразлично, кто именно вернул его к жизни, осмелившись осквернить императорские останки. Правда, он не по своей воле угодил в переплет, и от этой мысли Шэн Линъюань не знал, смеяться ему или плакать.

Размышляя о своей судьбе, он недобро усмехнулся… Но тут ни с того ни с сего почувствовал болезненный укол в груди, причем такой силы, что казалось: что-то застряло в сердце и не может пройти по кровеносным сосудам. Но что это?

Шэн Линъюань нахмурился и, недолго думая, запустил руку прямо в грудь. Пробравшись через клетку ребер, он схватил сердце и покрутил его так и сяк, и с такой небрежностью, словно ему это ничего не стоит и никакой боли не принесет. Несмотря на все старания, Шэн Линъюань не выявил, что сталось с сердцем и почему закололо в груди. Сведя брови, он глубоко задумался, смутно подозревая, что знает о причине, но долгие размышления ни к чему не привели – ясного ответа по-прежнему не было.

– Я и правда постарел, – с тяжким вздохом пробормотал Шэн Линъюань и устало потер виски. – Память уже подводит… Да, плохи мои дела, плохи!

Вдруг какая-то мысль посетила его, и он резко вскинул голову…

Ожидая, когда ему подберут другой номер, Сюань Цзи спустился вниз и вышел из гостиницы, чтобы покурить.

Его до сих пор подташнивало, голова кружилась. Возможно, как раз из-за того, что кто-то бесцеремонно влез к нему в голову и перевернул там все вверх дном. Перед глазами до сих пор мелькали образы, и отогнать их было невозможно. В каких-то сценах кровь лилась рекой и горами лежали трупы, а в каких-то торчали одни лишь руины на пепелище… Откуда они взялись, он понятия не имел. Возможно, какие-то кадры из типичного фильма-катастрофы.

Сюань Цзи устало потер виски и, не вынимая сигареты изо рта, выдохнул длинную струйку дыма. Стояла студеная осенняя ночь.

Некстати припомнилось, как он хотел предупредить Шэн Линъюаня насчет Алоцзиня, лежащего в гробу. Чудовища-жэньмо бессмертны, их трупы обязательно надо сжигать, а то вдруг восстанут?.. Но тогда у бывшего императора горлом пошла кровь, он даже крышку гроба толком не задвинул, и Сюань Цзи посчитал, что в такой ситуации как-то неловко поучать…

Похоже, в своем мнении о Владыке людей он чудовищно ошибся… Может, на то повлияло уважение Сюань Цзи, которое он испытывал к нему как к исторической фигуре, а может, искреннее восхищение… Вот только он слишком понадеялся на моральные качества Шэн Линъаюня, что было в принципе нелогично. Если так прикинуть, между великими деяниями и обычной человеческой подлостью нет никаких противоречий. Можно иметь множество заслуг и при этом отличаться неразборчивостью в средствах, пожертвовать буквально всем ради своих желаний. Кто-то теряет близких по воле Небес, из-за злого рока, а кто-то остается в гордом одиночестве из-за паршивого характера. Ну а с такими ублюдками, как Шэн Линъюань, лучше вообще никаких дел не иметь и восхищаться сугубо со стороны, читая о них на страницах учебников.

Надо сказать, Сюань Цзи был крайне уравновешенной личностью и никогда не принимал обиды близко к сердцу. Когда приходилось сталкиваться с очередной трудностью или бедой, он стремился разрешить ситуацию как можно скорее, а если не мог ничего сделать – свыкался с ней и просто менял свое отношение, стараясь в неприятных условиях устроиться поудобнее. Даже самое счастливое событие не вызывало в его душе оголтелой радости, а самое скверное – долгого гнева. Но если уж надо было успокоиться, он ходил покурить. Пара сигарет – и все прошло.

Однако в этот раз он не на шутку завелся. И чем дольше курил, тем сильнее раздражался. От табачного дыма все плыло, в ушах шумело громче привычного. Ядовитые смолы, конечно, далеко не впервые отравляли его легкие, но тут Сюань Цзи испытал нехарактерный приступ удушья. Перед глазами возникла размытая, будто сон или иллюзия, картина: он в Чиюань, стоит перед алтарем в море огня. Глаза заливает кровь. За стеной яркого пламени он увидел смутные образы Дао И и других духов оружия. Вся процессия что-то взволнованно кричала, по-видимому, обращаясь к нему… Только он их не слышал. И не хотел слышать. Вместо этого он вытащил из позвоночника Меч Судьбы – тяжелый и прекрасный. Обычно тот, повинуясь воле хозяина, выходил из своих «ножен» легко, и никакой боли от этого не чувствовалось, но теперь Сюань Цзи казалось, что с мечом как будто вынули его собственное сердце. Позвоночник опустел, и душу затопила черная тоска. В изнеможении Сюань Цзи опустился на колени и весь поник, как будто его тело лишилось костей.

«В этот раз… двести… тридцать два года, – стоя на коленях, с трудом проронил он и горестно улыбнулся. Ухмылка далась ему из последних сил, но отказаться от нее он никак не мог: как будто от этой малости зависела его жизнь. – Пожалуй, в этот раз продержались дольше всего… Но Камень Нирваны разбит… Я правда…»