— Камина тут нет, — оглядел кабинет Журавский, — а потому я не буду давать гарантий, что не пойду в правительство.

— Гарантий и не требуется, Андрей Владимирович, — посерьезнел Водгауз. — Требуется ваше согласие на нашу помощь вам. Не находите ли вы, что после вчерашней откровенной обоюдной неприязни с этим губернатором вам будет работать крайне трудно?

— Мне не предоставлено право выбирать губернаторов.

— Почему? Вами очень заинтересовалась наша Канада, и я имею поручение пригласить вас туда на работу заведующим полярной станцией с окладом в пять тысяч фунтов стерлингов в год.

— Это не похоже на разговор у камина, господин посол.

— Он последует, если вы откажетесь от этого предложения.

— Не скрою, я очень польщен, но предложение принять, очевидно, не смогу.

— Очень жаль, очень жаль, — покачал головой Мартин Ульсен. — Это был мой старания. Что вы есть, господин Журавский? Вы семь лета ничего не получаль за свой каторжный работа. Что вы есть? Святой Аввакум?

— Нет, Мартин Абрамович, мне до него не дотянуть — его хватило на тридцать лет неимоверного сопротивления, а у меня на седьмом году выскочило слово «очевидно».

— Вот этот руски язык — век учи, дурака поймешь. Что у умный значит «очевидно»?

— В прямом смысле — своими глазами, в данном случае — как тень сомнения, — пояснил Журавский Ульсену.

— Андрей Владимирович, скажите прямо: что держит вас на Севере? — вернул консул беседу в прежнее русло.

— Трудно понять даже мне самому. Сейчас меня удерживают мои друзья, вернее, их бескорыстная помощь моим делам. Уехать — значит предать их. Так что лучше продолжим нашу беседу как «разговор у камина».

— Жаль, но самая лучшая из дорог оказалась вами закрытой, придется идти по худшим, — с сожалением проговорил Водгауз. — Однако начну я с истории. Вы, Андрей Владимирович, знаете, что за триста лет колонизации Сибири русскими население там к тысяча девятисотому году достигло только четырех миллионов.

— Знаю, — чуть удивился Журавский такому вступлению.

— Знаете вы и то, что за десять последних лет население там удвоилось, разжилось и сейчас лежат там пятьдесят восемь миллионов пудов товарной пшеницы и три с половиной миллиона пудов масла. Помещики черноземной полосы России добились закона, именуемого «Челябинским хлебным переломом», чтобы не пустить этот хлеб в Европу. При таком положении Сибирь задохнется. Вы согласны со мной, Андрей Владимирович?

— В России много парадоксов, — согласился Журавский.

— Именно, — подхватил консул. — Препятствием ко вывозу сибирского хлеба и масла являются труднопроходимые проливы Новой Земли. Они пропустили за десять последних лет только шестьдесят восемь тысяч пудов грузов. В год семь тысяч, а в Сибири их скопилось к перевозкам, если учесть и мясо, кожи, шерсть, около ста миллионов пудов! Хлеб, мясо, масло там дешевле английских в три-четыре раза. То, что двигателем производства являются рынки сбыта, вам рассказывать, судя по вчерашней лекции, не надо.

— Не надо рассказывать, господин консул, и то, что проект вашей Полярной железной дороги от Оби к Медынскому Завороту, в обход проливов, прошел сквозь министерство торговли и Комитет по новым дорогам.

— Права русская пословица: лучше с умным потерять, чем с дураком найти, — улыбнулся консул.

— Вас радует то, что с господином Кнорре, будущим подставным владельцем Полярной дороги, вы нашли ключи к русскому сырью, а со мной их можете потерять?

— Кнорре помешался на этой дороге и больше ничего другого слышать не хочет. Мы согласны потерять найденную дорогу, и вам, Андрей Владимирович, не надо будет забирать свои гневные письма против этой дороги в комитете и в Государственном совете.

— Взамен на что, господин консул?

— Взамен на ваше согласие организовать концессию по эксплуатации богатств Северного Урала и быть ее руководителем. С момента подписания контракта ваше жалованье будет тридцать тысяч рублей ежегодно, даже в том случае, если вы, организовав концессию, уйдете на исследовательскую работу.

— В условия концессии вы будете включать дорогу, шахты, порты. Вы этим летом везли туда рельсы и шпалы в надежде на концессию?

— Пока на дорогу. Но дорога по сравнению с правом эксплуатации земель, недр, лесов — пустяк.

— Нет сомнения, — подтвердил Журавский.

— Я очень рассчитываю на вас, Андрей Владимирович.

— Рассчитывайте на меня, господин консул, как на врага вашей затеи, ибо и дорога и концессия рассчитаны на одно — на грабеж русского народа. А я русский. Нищий, но русский.

— Что ж, Андрей Владимирович, — поднялся Томас Водгауз. — Такой ответ меня не удивил. Вас даже врагом приятно иметь, как говорят русские: умный враг надежнее глупого друга.

Владимир Русанов пришел точно в назначенное Шидловским время. Общество изучения Русского Севера не имело своего помещения, и большинство его дел Шидловский осуществлял в своем служебном кабинете. Туда он и пригласил обоих исследователей. Опасаясь, видимо, горячности Андрея Владимировича, он сразу же все нити беседы взял в свои руки.

Русанова Шидловский предупредил, что знаком с многочисленными фактами отступания Ледовитого океана, добытыми Андреем Владимировичем. Упомянул он и о том, что Журавскому принадлежат самые полные и лучшие геологические и этнографические коллекции, за что он удостоен высоких наград научных обществ. Как-то неназойливо развернул он биогеографическую карту и втянул их обоих в беседу...

— Вот так, Владимир Александрович, — заключил он, — ученые будут, очевидно, долго спорить, прав ли Журавский, предрекающий медленное потепление климата Севера, но карту распространения древесной растительности он составил на фактах, фактами же доказал, что тундра медленно отступает. Я видел полупудовые кочаны капусты на огородах станции, с грядок рвал овощи, какие выращивают под Питером. Так почему же вы так смело опровергаете все это? Вы отрицаете возможность залежей угля и нефти, но у Андрея Владимировича вещественные доказательства, к которым шел он семь лет.

— Я, Александр Федорович, не отрицаю возможности залегания угля и нефти в Печорском крае.

— Это уже хорошо, — вмешался Журавский. — А каковы ваши факты, господин Русанов, наступания океана, приближения оледенения, невозможности земледелия в Приполярье? Только без графа Литке, — улыбнулся Андрей.

— Кроме общеизвестных утверждений ученых, у меня нет иных фактов, — обезоруживающе улыбнулся Русанов.

— Что показали ваши исследования относительно колебания уровня океана около берегов Новой Земли, Владимир Александрович?

— Пока рано говорить об этом, но предварительные геологические изыскания показывают, что ее берега поднимаются над уровнем океана[22], — нехотя признал Русанов.

— Не будете же вы, господин Русанов, утверждать после этого, что у берегов Новой Земли океан отступает, а на материк наступает, — рассмеялся Журавский.

— Господа, — поднялся Русанов, — достоверных фактов по уровню колебаний океана пока у меня нет.

— Следовательно, и толковать не о чем, — примирительно сказал Журавский. — Владимир Александрович, расскажите, пожалуйста, о находках каменного угля на Новой Земле. Я рвался туда, но руки не дошли, а очень бы интересно поглубже пощупать геологию Новой Земли.

— Каменный уголь на Новой Земле есть — и, может быть, в количествах, достаточных для промышленных разработок.

— Интересна природа его? По простиранию материковых геологических напластований его там не должно бы быть.

— Образование новоземельских углей, Андрей Владимирович, связано с выбросом на берег растительных наносов из Оби[23].

— Короче, плавник образовал уголь — утверждаете вы?

— Да, — убежденно подтвердил Русанов.