«Как причудливо тасуется колода», — пронеслась у него в голове цитата из какой-то старой книги.

После ареста и когда шло следствие, Борис отчаянно пытался понять, где он прокололся. И хотя знал о сбежавшем с карантина пацане, всё равно никак не связывал его со своим провалом, и под конец своих мучительных раздумий решил, что сдал его всё же Кравец — это вполне укладывалось в логику событий. Правду он узнал уже здесь, от Анны.

— Борь, вот ответить мне, как в тебе всё умещается? И геройство, и подлость? А? С одной стороны, вот эта больница — это ты, и люди на карантине, из которого они не вышли бы живыми — это тоже ты. И Ника. Господи, как подумаю, что ты и меня во всё это втянул!

Анна на него очень злилась. Наверно, ни одна из их встреч в этой каморке не обходилась без того, чтобы Анна его всем этим не ткнула.

— Да брось, — вяло отбрыкивался он. — Уж Нике я бы точно ничего не сделал.

— А остальным?

Тут у Бориса не было ответа. Вернее, был, но Анне он бы точно не понравился.

— И, если б не Кирилл… Господи, а ведь это я тебе про него рассказала, сама. Сейчас даже подумать страшно, что бы было, если бы твои люди его схватили. Если б он не добрался до Павла…

— Неужели добрался?

— Ну, как видишь…

Борис видел.

Судьба, спутавшая все карты в его игре, явилась к нему в виде мальчишки, который был или невероятным гением или потрясающим везунчиком. Скорее второе, конечно, потому что чем, если не везением можно было объяснить, что пацан, удравший с карантина, оказался не где-нибудь, а в больнице Анны, и там встретился не с кем-нибудь, а с Никой, и каким-то образом добрался до Савельева, минуя все препоны. А ведь у Бориса всё было просчитано чётко. Его интрига бы удалась, в этом Борис ни минуты не сомневался. И кто же знал, что этот худенький, немного нервный, очень дерзкий паренёк, с длинными, как у девки, ресницами, из низов, из чёртовых теплиц, куда отправляют самых никчемных и тупых, сломает великолепно продуманную и выверенную комбинацию Бориса.

«А ведь я должен его ненавидеть, наверное», — подумал Борис, расхаживая по привычке из угла в угол. Но ненависти не было. Напротив, он испытывал к нему даже что-то отдалённо похожее на благодарность. И симпатию. Хотя, сам-то Кирилл явно его, Бориса, ненавидел. И даже не пытался это скрыть, маленький паршивец. Вон какие взгляды кидал, чуть не прожёг. Губы Бориса при мысли об этом забавном мальчишке опять сами собой растянулись в улыбке. Надо же, смелый какой. Дурак, конечно. Порывист и сдерживаться не умеет. Но зато сколько отваги и желания помочь. А ведь он, похоже, в зятья к Пашке набивается, вот уж повезло так повезло Савельеву. Да и дочери его. Как всё-таки странно играет нами судьба.

— Боря?

Литвинов резко обернулся. Павел приподнял голову и смотрел на него мутными от наркоза глазами.

Борис бросился к койке.

— Боря, Боря, кто ж ещё, — проворчал он, укладывая Павла обратно на подушку. — Лежи ты, чёрт везучий. Очухался, ну и слава богу.

— Боря, откуда… ты же... — Павел говорил хрипло, с видимым трудом, не сводя с Бориса удивлённого взгляда.

— Что я? Мёртв? А вот хренушки, Паша. Не дождёшься. Думал, что отправил меня на тот свет, хренов вершитель судеб? Ну уж нет, Пашенька, я ещё потрепыхаюсь. Да и ты тоже. Но об этом потом… Сейчас это не главное. Да лежи ты! Ты как? Помнишь хоть, что произошло?

— Помню, — Павел облизал пересохшие губы. — Охранники, там, на Северной станции. Стреляли… Где мы?

— В больнице у Анны мы. Ты, Паша, в некотором роде, у меня в гостях. Да, вот тут я теперь и живу. Добро пожаловать. — Борис картинно развёл руками. Не смог удержаться от ёрничанья, но лишь потому, что испытывал какую-то безумную, шальную детскую радость. От того, что снова рядом с другом, говорит с ним, от того, что нужен ему. — Не дёргайся, Паша. Здесь у Анны тайник, я тут месяц уже живу, ни одна живая душа не прознала. Вот мы и тебя решили здесь на всякий случай спрятать.

— У Анны? — глаза Павла заметались по комнате.

— Ну да, у Анны. Куда ж мы без неё. Без неё мы, Паша, никуда. Как тогда, в детстве, так и теперь. Она, правда, ещё не в курсе, какое счастье ей привалило. Но это ничего, прорвёмся… Да куда ты опять дёргаешься? Тебе покой нужен. Я тут полночи корячился, тебя наверх поднимая, тяжёлый ты, чёрт, закабанел совсем. Потом еле врача нашли, чтобы пулю вытащить, да заштопать твою шкуру. Так что, имей в виду, я тебе не дам себя угробить. У меня руки от носилок до сих пор болят, я ведь не мальчик уже, спасателем вкалывать. Так что изволь лежать и выздоравливать. Понял меня?

— Понял, — Павел покорно откинулся на подушки, и Борис отметил, что его взгляд стал постепенно прояснятся, отходя от наркотического тумана. — Рассказывай. По порядку.

В спокойном голосе Павла явственно прозвучали начальственные нотки, и Бориса это слегка позабавило.

— Покомандуй ещё тут, ты, чай, не в Совете своем, — буркнул он. — Ты мне лучше скажи, кретин ты этакий, чего это тебя одного на заброшенную станцию понесло? Не, ну то, что ты дурак и мотаешься по всей Башне, нос везде суёшь, это я, положим, и так знал. Но чтоб в ночи в одиночку бежать на какую-то заброшку? Совсем чокнулся? А почему сразу не в притон какой-нибудь? К местной гопоте, а, Паш?

— Вадик позвонил… Полынин…

— А-а-а, так значит, тот второй, с которым ты встречался, это Вадик… — Борис помнил из рассказа ребят, что собеседника Павла тоже пристрелили. Тогда он подниматься наверх, на платформу, где всё произошло, чтобы выяснить с кем встречался Павел, не стал. Времени не было, надо было спасать этого дурака Савельева. — И с каких пор Вадик у тебя в лучших друзьях? Да в таких, что ты по звонку мчишься к чёрту на рога, да ещё и без охраны?

— Я с охраной, с Костей. Он где?

— Нет твоего Кости больше. Да и Вадика нет. Всех там положили, на платформе той. Так с чего ты к Полынину-то рванул?

— Ты мне лучше скажи, Борь, ты сам как там оказался? — теперь на Бориса смотрел прежний Павел. Бледный — ни кровинки на осунувшемся лице, перевязанный, но прежний. Глава Совета. Решительный и непоколебимый Павел Савельев.

И Борис уступил. Не без внутреннего сопротивления, конечно.

«А ты изменился, друг мой дорогой, — с невольным восхищением думал он. — Власть она такая, Пашенька, всех перемелет. Смотри-ка, едва очухался, а уже даже мне хочется встать по струнке и взять под козырек. Силён, чёрт! Едва дышит, говорит с трудом, а поди ж ты».

Но вслух это озвучивать Борис не стал, не время. Только криво усмехнулся и стал коротко рассказывать о событиях прошедшей ночи. Павел слушал, не перебивая.

— И знаешь, Паша, кому ты жизнью обязан в первую очередь? Кандидату в зятья своему.

— Которому из? — вздохнул Павел.

— А у тебя их что, несколько?

— А-а-а, — Павел хотел, видимо, махнуть рукой, но получилось так себе. Всё-таки он был очень слаб, да и рана, наверняка, болела. Борис это понял и дальше хохмить на эту тему не стал. Сказал только:

— Кириллу Шорохову.

— И почему я не удивлён, — Борис отметил, что Павел едва заметно покривился, услышав имя мальчишки. И тут же, быстро переключившись на другое, заговорил. — Надеюсь, ты всей этой троице и врачу сказал, чтобы они помалкивали о том, что видели? Кирилл этот тот еще фрукт, эмоции впереди мозгов.

Борис понял, что Павел, сложив в уме два плюс два, пришёл ровно к такому же выводу, что и он — о необходимости залечь на дно. И наверняка, было ещё что-то, что заставило его принять это решение.

— Не волнуйся. Первичный инструктаж проведён, а надо будет — дополним и усилим. А теперь давай-ка помозгуем, Паш, слегка, откуда ноги растут, — Борис испытующе посмотрел на Павла. — Подумай, кому ты так крепко насолил в своём Совете, что они пошли на такое. Только не говори мне, что ты ни сном ни духом. Не поглупел же ты совсем без меня? Давай, пошевели мозгами, тебе, к счастью, не голову прострелили. Ты же Совет прошерстил, кого-то убрал, кого-то поставил. И правильно, конечно, людей своих надо двигать, Паша, без этого никуда. Не хуже меня это понимаешь. Так что думай. Я тут тебе, увы, мало чем помочь могу. Я уже не в теме вашего расклада, твоими стараниями…