— Noch eine Ruhrung und ich schiesse![15] — заорал коренастый по-немецки, передернув затвором автомата. Его предупреждение поняли все однозначно — таких типов было много в американских и английских фильмах про последнюю войну.

Белокурый же прошел за стойку банка, нашел там телефонный аппарат, уверенно набрал нужный номер и стал медленно говорить по-английски:

— Говорит представитель фракции «Красной Армии». Мы находимся в банке «Ландсманнсбанкен» на Агнетевай, 26. С нами находятся несколько заложников. Мы предъявляем следующие политические требования к датскому правительству: освобождение наших двух товарищей, находящихся в датской тюрьме, предоставление вертолета и возможности всем беспрепятственно покинуть королевство. На обдумывание ситуации даем шесть часов. В 18.00 мы расстреляем первого заложника, если наши требования будут отвергнуты. Затем заложники будут ликвидироваться по одному каждый час. В том случае, если правительство пойдет навстречу нашим требованиям, то часть заложников будет немедленно выпущена, а остальные освобождены на территории другой страны, после того как мы и наши товарищи будут в безопасности. Все. — Он слово в слово повторил свое заявление и положил трубку.

Вернувшись в зал, белокурый подошел к соседу Фрама, приказал ему встать, потом отвел в сторону и начал обыскивать.

— Вот это да! Вот это сюрприз! — возбужденно сообщил он своему напарнику, помахивая отобранным у господина бумажником — Мы взяли датского «фараона», и не простого, а из контрразведки! Ты что — за нами следил? — обратился он уже по-английски.

— Н…нет, я зашел в банк по личному делу.

— Не надо пудрить мозги! Ты живешь совсем в другом районе. Признайся, подлая полицейская легавая, что ты шел за нами по следу!

— Я уже сказал, что…

— Заткнись, гнида, капиталистический прихвостень! Ложись вон в том углу, мы еще к тебе вернемся.

— А ну-ка ты, — белокурый указал дулом автомата на Фрама, — теперь ты поди сюда. Что это у тебя в руках? Паспорт и чек? Чек ты можешь забрать с собой, вы ведь без денег жить не можете, поганцы, а паспорт… Ну и ну, так ты не местный? Noch eine Uberraschung, Klotz, ein Kanadier ist in unser Netz geraten! Halt einen Augenblick, hat nicht jener Herr dich verfolgt? Komisch, Klotz, nicht wahr? Wir haben den Jager und den Hasen mit einem Schlag gefangen! So was erlebe ich zum ersten Mal![16]

Фрам молчал, прислушиваясь к звукам, доносившимся с улицы. Там творилось что-то невообразимое. Оттуда доносились звуки полицейских сирен, урчание моторов, скрежет тормозов и крики людей — официальные власти на террористическую акцию отреагировали необычно быстро. Террористы вряд ли могли ожидать подобной оперативности, но откуда им было знать, что стоявшим в засаде рядом с банком двум бригадам слежки понадобилось всего одна минута, чтобы оповестить свой Центр о случившемся у них прямо на глазах.

Предотвратить проникновение в банк террористов они никак не могли: ведь те прибыли на автомашине как обычные посетители, и им понадобилось всего несколько секунд для того, чтобы надеть на себя маски и пройти десять метров от машины до двери банка. Пока Калле дрожащим от волнения голосом докладывал в ПЭТ, Поульсен всплескивал от удивления руками, а Монсен выла от злости и бессилия. Агенты наружного наблюдения датской контрразведки выходят на задание, как правило, бей оружия. Если, конечно, их не включают в группу захвата, но это бывает весьма редко и распространяется далеко не на всех сотрудников, а только на самых опытных и самых храбрых.

Местность вокруг банка была оцеплена и блокирована полицией через пятнадцать минут, то есть к моменту закрытия банка на обеденный перерыв. Вокруг оцепления постепенно стали собираться зеваки. Первыми подъехали журналисты газеты «Экстра — бладет», куда террористы обратились со своими требованиями, и сходу приступили к созданию сенсационного репортажа для вечернего номера. Потом прибыли высшие полицейские чины, а к четырем часам явился министр юстиции Дальгорд, которому правительство поручило вступить в переговоры с террористами.

«Красноармейцы», уже заявившие о себе в мире несколькими жестокими и дерзкими акциями, действовали спокойно, точно и расчетливо с присущим им немецким педантизмом. Пока белокурый, осуществлявший, вероятно, руководство акцией, караулил заложников, которые были переведены в одну из задних комнат банка, коренастый Клотц пошел проверять планировку здания, слазил даже на чердак и осмотрел все ходы и выходы. Белокурый сидел на стуле, положив автомат на колени и курил, не спуская глаз с кучки людей, разместившихся напротив него на диване. На всех заложников надели наручники, предусмотрительно припасенные террористами и извлеченные ими из большой спортивной сумки. Дама из кассы постепенно пришла в себя от первого шока и, как кролик, обреченный на ужин удаву, ждала своей участи. Ее коллега, старший клерк банка, с досадой думал о допущенной им час тому назад непростительной оплошности: заведующий филиалом предложил ему съездить в центральное отделение по одному срочному делу, но он попросил время подумать, а потом шеф не стал ждать и уехал в город сам.

Фрам оказался рядом с полицейским и искоса бросал на него изучающий взгляд. Он вполне прилично владел немецким языком и из разговора белокурого с Клотцем понял, почему этот датчанин оказался с ним рядом в банке. Так значит, они его все-таки взяли в серьезную разработку и передали датчанам. Это был еще не провал, не арест, но опасность была совсем рядом. Олицетворенная опасность сидела на диване и тоже мучительно сосредоточенно думала о том, как найти выход из создавшегося положения.

Пришел коренастый и тоже закурил. Оба террориста теперь пускали дым и тихо переговаривались между собой, словно проводили время на очередном дежурстве на каком-нибудь продовольственном складе, который им поручили охранять отцы-командиры от зловредных партизан. «Здорово все-таки у немцев получаются роли охранников, надсмотрщиков и надзирателей», — подумал Фрам.

— Вот так они тридцать пять лет тому назад караулили, наверное, моего отца, попавшего в плен во Франции, — произнес он вслух как бы про себя. У него чуть не вырвалось, что отец был взят в плен в 1941 году у эстонского острова Сааремаа во время перехода Балтийского флота из Таллина в Ленинград и четыре года провел в концентрационном лагере на севере Норвегии.

Датчанин, не поворачивая головы, тоже, как бы размышляя вслух, произнес:

— А мой отец был насильно завербован ими в датский батальон, но по дороге на восточный фронт дезертировал, был пойман и отдан под трибунал.

Наступило тягостное молчание, прерванное резким телефонным звонком. Белокурый подошел к аппарату, взял трубку, внимательно выслушал, что говорили на другом конце провода, и ответил:

— Нет, наше требование остается прежним: освобождение товарищей, вертолет, беспрепятственный вылет из Дании. — Он посмотрел на часы: — До критического часа осталось четыре с половиной часа, — и бросил трубку. — Они предложили нам освободить заложников, обещая взамен выпустить нас из страны, — сообщил он содержание разговора своему напарнику. Тот в ответ только ухмыльнулся.

— Мне нужно в туалет, — произнесла вдруг первое за полтора часа слово кассирша.

— Клотц, проводи ее быстренько и начинай обход. Я тебя сменю через пятнадцать минут.

Коренастый повел даму в туалет; в комнате опять повисла тягостная тишина. Клотц вернулся с дамой обратно, защелкнул на ней наручники и ушел.

— Как же вы так неосмотрительно дали себя заманить в ловушку? — спросил Фрам соседа, не поворачивая головы. — Вы ведь, как я понимаю, профессиональный полицейский.

— Профессиональное, знаете ли, любопытство и подвело меня. — По губам датчанина пробежала усмешка. — Да и вы, сдается мне, не планировали такой поворот событий. Кстати, что вас-то привело в эту тихую заводь? Неужели для уважаемого иностранца не нашлось банка поближе к центру города?