— Гоп! — тихонько выкрикивает Федька Лапин. — Гоп-гоп, есть. Сморчок!

Коричневый дяденька доволен; он покачивает шляпой и смеется:

— Вот пройдоха. Глазаст. Ну, показывай, что нашел. Сморчок? Тот, да не тот. Не сморчок, а строчок! У строчка голова не острая, как яйцо, а плоская, широкая, толстая и не в круглых ямках, а в извилинах. Сморчки безвредны, а строчки ядовиты.

— Дедушка, на рынке только такие строчки и продают.

— Верно, тетерочка, продают, а все-таки я прав: это ядовитые строчки. Если их кипятком обварить, да еще с уксусом, тогда их можно есть, а зажарить прямо так — беда!

— Гриб, гриб, я тоже гриб нашла! — визжит самая маленькая из тетерок. — Дедушка, вот!

— Тс, тс, не кричи. Покажи-ка. Сложи кулаки.

Ну и строчок! Больше двух тетеркиных кулаков, сложенных вместе.

— Жалко разрезать его, — смеется Степан Алексеевич. — Ну, да ладно, авось другой найдем. Смотрите!

Он разломил шляпку гриба пополам. В грибе клещики сидят черные, коричневые, блестящие, вроде пауков, в грибе камешки, сор всякий. А с виду какой хороший гриб.

— В крупных сморчках всегда так. Вот мои два кулака. Правда, они побольше твоих? Так вот в Туркестане растут строчки ростом с два мои кулака. Внутри у них пусто; есть эти строчки можно, но они невкусны и почти никуда не годятся. Брось-ка ты своего великана. У мохового болота, по кострищам, около угольных ям, полные корзины наберем, на мариновку, на сушку хватит.

Солнце уже скрылось. Темнеет, холодно, и мы спешим на паром. На пароме тихо, кроме нас — никого. Добыча наша богата: шесть кошелок почти полны отборными весенними грибами. Бух! Причал шлепается в воду, цепляется за столб, и паром дрожа пристает к берегу. Коричневый дед стоит у сходни, кладет руку на каждую детскую голову, считает:

— Раз, два… Шестнадцать, все. Ну, теперь по домам, до следующего, до летнего похода.

Подземный гриб

Когда сад покрылся свежей клейкой зеленью, а яблони и вишни уже отцвели, Степан Алексеевич сказал:

— Ну, грибники, сейчас в лесу делать нам нечего: никаких грибов нет. Месяца два диких грибов не будет. Рассказать вам разве про домашние? Не то, что про совсем домашние, а про те, что охотник до грибов разводить может?

Степан Алексеевич принес и поставил на стол небольшие стеклянные банки.

— Вот трюфели, — сказал он, указывая на банку с какими-то темными комками, — а вот шампиньоны. Видите, эти на грибы похожи, белые шляпки у них. А трюфель сразу и за гриб не примешь.

В древности этот странный гриб называли чудом природы и верили, что трюфель родится от удара молнии в теплую землю, смоченную осенним дождем. Это выдумка, сказки.

Трюфель — такой же гриб, как и все прочие грибы, только он растет под землей, без ножки, без шляпки, угловатыми комками, то мелкими, как орех, то крупными, иногда с кулак.

Если один — два небольших трюфеля прибавить в кушанье, оно, как уверяют объедалы, получает особенный вкус, как-то уж очень хорошо пахнет. Поэтому трюфели разводят, не жалея трудов и расходов. Самый лучший трюфель — черный и перигорский. Он обильно растет только в одной из провинций Франции, в окрестностях города Перигора.

Растет он около дубовых корней в известковой почве, обильно удобренной листовым перегноем. Как покажутся под дубками голые полянки, совсем без травы, — значит, трюфель есть. Трава засыхает над тем местом, где сидит в земле знаменитый гриб. Над ним, когда он начнет созревать, всегда толкутся роем желтоватые мушки. Раньше, пока трюфель еще не поспел, его по запаху отыскивает свинья.

Француз, охотник за трюфелями, выбирает свою помощницу свинью из целого стада. Он кладет трюфель под подошву своего сапога и смотрит на прогоняемых мимо него свиней. Зафыркала одна из свиней, захрюкала жадно — значит, учуяла трюфель. Француз эту свинью и покупает.

Дома охотник за трюфелями закапывает лакомый гриб в кучу соломы, в опилки, в землю и заставляет свинью отыскивать. В лесу свинья жадно роет землю. Откопала гриб и хватает, тут ее по морде палкой хлоп! Трюфель срезают, а свинье дают какую-нибудь подачку: горстку бобов, репу, корку хлеба. Все-таки не так обидно свинье!

Иногда за трюфелем приходится далеко идти; тогда берут с собой не свинью, а собаку: свинья скоро устает и бежит тихо.

В СССР во многих местах растет трюфель не черный, не такой ароматный, как перигорский, но все-таки отлично вкусный, с приятным сильным запахом. Под Москвой лет шестьдесят назад трюфель отыскивали с медведями. Когда ручные медведи повывелись, трюфели стали искать с собаками и лишь кое-где — в Тульской, Самарской, Нижегородской губерниях — со свиньями.

Наш трюфель покрыт черновато-бурой кожей; внутри он бел, плотен, сочен и душист. Он растет в дубовых рощах, но встречается и в березняке, в осиннике, под кустами орешника, в сырой рыхло-известковой почве, усеянной крупными листьями.

Такой трюфель иногда вырастает с кулак, выскочит на поверхность и лежит двумя — тремя клубнями, точно картофель, не то в какой-то ямке, не то на плоской кочке, а вокруг него голо, травы почти нет. Найти этакого выскочку просто, но толку от него мало: он почти всегда изгрызен слизнями, зайцами, а если и уцелел, то сморщился от ветра, начал сохнуть, выдыхаться.

Трюфель вкусен, если сварить или сжарить его свежим.

А найти его можно в дубовой роще.

— Эй, Пижон!

Черный курчавый пудель, размахивая хвостом, подбежал к хозяину, и мы вышли в сад четверо: Степан Алексеевич, Федька Лапин, я и пудель.

— Сейчас мы покажем, — смеялся Степан Алексеевич, — как умная собака ищет трюфели. Вот два мячика. Они сшиты из одинаковых тряпок, оба серые, оба равной величины. Мячики по виду не различить, но к одному из мячиков я пришил черную нитку. Спрячьте оба мячика куда хотите. Готово? Пижон, ищи трюфель!

Пудель, фыркая, обыскал густой куст крыжовника, где запрятаны мячи, и с веселой важностью подал один из них.

— Так, молодец, — это трюфель, спасибо. Видите нитку? Федя, принеси другой мяч. Кидай оба в траву. Пижон, подай трюфель!

Собака пробегает мимо ближайшего мяча, чуть не наступает на него, но схватывает тот, что подальше. Опять с ниткой!

Как ни прячь, куда ни кидай мячи, пудель отыскивает и приносит один, на другой не обращает внимания. Неужели Пижон видит маленькую нитку? Как рассмотреть ее на бегу в кустах, в траве? Не может быть.

— Не в нитке дело, — объясняет дед. — Мячик с ниткой пропитан отваром трюфеля. Этот запах Пижон знает давно; он у своей мамки учился отыскивать трюфели. А теперь, ребятки, пойдем в рощу за настоящими трюфелями.

— А Жука можно взять? — спросил Федька.

— Конечно. Сбегай за своим уродом.

— Да Жук тут, у ворот. Только я не знал, можно ли его взять с нами.

В пойму мы вышли с двумя собаками: за Пижоном ковылял криволапый, длиннохвостый, пестрый Жук.

На лугу, где изредка виднелись высохшие кочки болота, Жук, уткнув морду в землю, принялся копать быстро-быстро.

— Э, да из него будет толк, — сказал, подходя, Степан Алексеевич, — он грибной запах чует. Это дождевики тут. Целые гнезда. Вон там у коровьего гона можно диких шампиньонов набрать, те съедобны, но нам некогда ими заниматься, наше дело в дубках.

В кустах орешника перед дубовой рощей наш предводитель остановился.

— Федя, — сказал он отрывисто, — возьми Жука на ремень. Пижон, ищи трюфель!

Собака бросилась в кусты.

— Есть, готово, — тихонько кричит дед. — Пижон потянул. Смотри, ребята, сейчас увидите стойку.

Пудель, шнырявший в кустах, теперь крадется по полянке, вытягиваясь, прижимаясь к земле, ползет, вынюхивает, притаивается, как будто готовится прыгнуть на невидимую добычу, и замирает. Собака неподвижна. Одна из передних лап ее поджата. Блестящие глаза глядят в землю. Нос дышит так жадно, что весь шевелится, а хвост, вечно размахивающий смешной кисточкой, этот хвост вытянут. Кисточка висит, точно пучок сухой травы.