«Можно долго бродить по лесу и не заметить ничего. Стоят деревья, тенисто, сыро, летают, пищат какие-то птицы: вот и все. Пустая прогулка!» Так начинается очерк Лесника «О разведочном деле», которым открывается сборник «Лесные тропы». Чтобы не было таких пустых прогулок, писатель-натуралист помогает читателю увидеть, понять, изучить лес и его обитателей.

С первых же рассказов, с первых строк вы попадаете в лес, на озеро, в болото и открываете удивительные тайны природы: ее запахи, ее шорохи, непостижимую ее красоту.

Евгений Васильевич Дубровский недаром выбрал себе псевдоним: Лесник — человек, до тонкости знающий, чувствующий природу, прошедший по неисчислимым ее тропам.

В эту книгу вошли рассказы из лучших сборников Лесника — «Лесные были», «В лесу», «Далекие годы». В них юный читатель найдет и полезные практические советы («На рыбной ловле», «Живые часы», «Ловушка-богатырь» и другие), и наблюдения натуралиста («Птенцы», «Охота за грибами» и др.), и забавные и грустные истории из жизни зверей.

Многие из рассказов относятся к давнему времени — 50–60 лет назад. Читая их, надо иметь это в виду. Но, тем не менее, они доставят радость всякому, кто любит природу: научат быть в лесу разведчиком и следопытом, наблюдать повадки животных и жизнь растений, помогут почувствовать себя хозяином природы.

В ЛЕСУ

О РАЗВЕДОЧНОМ ДЕЛЕ

Можно долго бродить по лесу и не заметить ничего. Стоят деревья, тенисто, сыро, летают, пищат какие-то птицы: вот и все. Пустая прогулка!

Берег реки иному покажется скучным. Выкупался, закинул удочку, да рыба не клюнула — ну, и пошел прочь. Неудачно, верно.

В болоте, пожалуй, уже совсем нечего делать: там, кроме грязи да гадкого запаха, что же может быть? А есть.

Везде много интересного, только надо уметь искать, надо научиться, привыкнуть повнимательней смотреть, слушать и даже нюхать.

Например, удивись: у каждого костра свой запах.

Дегтем пахнут, крючась в огне, ветви березы; ярко вспыхивают смолой даже зеленые иглы сосны; едкой горечью отдает, сгорая, осина. А вкуснее всех, какими-то духами, пахнет маленькая теплинка из тонких прутьев полусухого тальника!

С закрытыми глазами постой в чернолесье под березой, послушай, как шепчут ее листья. Пройди в бор и около сосны опять зажмурься: услышишь, что тонко-тонко звенит ветер в ветвях, а не шелестит.

Хорошо, если есть ружье, рыболовные снасти, западня для птиц. Тогда охотник поневоле научится быть осторожным, зорким, чутким. Зевака, растяпа всегда придет домой с пустыми руками: его перехитрят даже чижики и караси, спрячутся, не попадутся.

Но и для тех, кто не стреляет, никого не ловит, не имеет лодки для катанья, не ищет ни грибов, ни ягод, все-таки лес и вода полны неисчислимого интереса.

Лягушка, выпучив глаза, сидит на листе кувшинки. Пустяк? Нет, почитай-ка, какие бывают лягушки: крошечные, с орех, по деревьям прыгают. А лягушка-бык весит 600 граммов и орет так, что ее за два километра слышно. Где такие водятся?

Прежде чем идти на разведку в лес, загляни в сад, в огород. Когда брызнет песня скворца, последи, запиши, сколько гусениц после пения принесет в свой домик певец.

Как проверить цифру? Да перейди к другому скворечнику и сосчитай: там должна быть в точности такая же добыча.

Лесные жители похитрей садовых. За теми походишь, полежишь бревном, посидишь камнем, пока увидишь, как живет зяблик. Он гнездится на березе, поет громко, как будто и не прячется, а иной раз смотришь, смотришь да лишь на третий день разглядишь, что зеленый комок мха на ветке не комок, а зябликово гнездо. Никогда его не трогай!

Букашку на листе не пропускай, осмотри, — куда ползет? Что за букашка, с крыльями или только ползет? Откуда взялась, не оставила ли следа? Не прилетит ли кто за ней?

Мохнатых черных червяков, ползающих по деревьям в лесу, ест только одна птица. Она похожа на ястреба, но она не из хищных. Она не из певчих, не поет. И нельзя сказать, что она кричит. Но ее голос, всегда свежий, звучит весной лучше всякого пения, когда зазеленевший лес просыпается от зимнего сна. Что это за птица?

Ну, вот! Так тебе все и расскажи. Сам пойди, послушай, да и догадайся: не мудреное дело.

В ЛЕСУ

С тех пор как я стал помнить себя, я помню и лес. Из окон того дома, где прошло мое детство, виднелась синяя зубчатая полоса по краю неба. Это длинной темной стеной стоял лес.

Что там, в лесу? А за ним что? Дорога? Вон прямо как по нитке тянет паровоз вагоны, дымит и уходит. Куда? По́езда не видать, только белые облачка клубами летят над деревьями.

Река блестит, извивается по зеленому лугу и пропадает. Где она?

В лесу скрылось всё. А нет ли там моря, гор, необыкновенного города?

Ночью ветер визжит и воет в трубе, стучит заслонкой в печке. Грохот какой-то на крыше, точно там кто-то царапается. Спать хочется; трещит сверчок, нянька бормочет знакомую сказку. В лесу живут крылатые змеи, птицы с железными носами.

А над потолком опять возня, скрип, топот, глухой протяжный шум. Кто там стучит? Уж не прилетел ли вправду на крышу какой-нибудь железный нос, да и воет?

Нет, это шумит лес.

Утром крыши, двор, березы блестят так, что смотреть больно: снег выпал. Лес стоит белый, точно ватой завесился, только верхушки торчат синие.

Скрипя полозьями, въезжает к соседям на двор обоз: дрова привезли. Откуда? Понятно, из лесу.

Около саней шагают какие-то закутанные, с белыми сосульками на бородах, сердитые, ругаются.

Гнедой лошадью правит Алешка Пучков. Я его знаю — он не прогонит.

— Алешка, можно прокатиться?

— Садись!

А сесть-то некуда. На санях позади дров только узкая перекладина — поставить ноги. Я на нее вскакиваю, цепляюсь за веревку. Дрова у меня под носом. Как хорошо они пахнут! Лесом, что ли?

Лошади мохнатые, все в белых иглах, в сосульках. Они вздрагивают, фыркают, гремят бубенцами. Мужики идут в дом, толпятся, галдят, теснятся, всю переднюю загородили. Сюда ставят большой стол, подают самовар. За чаем все добрые, смеются, шутят. Один старый, тощий, с кривым носом, — Иван Пучков. Я его тоже знаю, — это Алешкин отец. Он распоясался, вынул из-за пазухи тряпицу, развернул, а там — большущая рыжая лапа с черными когтями.

— Вот, — говорит старик, злюще кривя рот, — вот подарочек привез. Алешкина добыча.

Тут все загалдели сразу — хорошенько не понять, о чем. Спорят, бранятся, смеются над кривоносым стариком. Тот вскакивает, машет руками на Алешку и кричит:

— Вот тебе шкура, дурак! Заработал. Тьфу!

Рыжая когтистая лапа летит через всю комнату к двери. Алешка, красный, кидается ее поднимать, подает старику. Тот отмахивается. Лапа опять летит на пол. Старик Пучков сердится так, что плюется.

— Себе возьми! — орет он, тряся бородой. — Шубу сшей! Сказано было толком: Алешка, не привязывай капкан. Нет, он по-своему, по-дурацки, привязал. Зверь попрыгал бы, попрыгал с капканом, да тут и сел. Это уж верно. А на привязи он тебе сидеть не будет. Как закоченела лапа, он ее отгрыз, да и ушел. Станет тебя, дурака, волк ждать. Как же!

Волк? Значит, лапа-то волчья? Почему рыжая? Волк серый, кто же не знает. Зачем он отгрыз лапу? Как ушел на трех?

Надо расспросить. Но со мной не разговаривают. Я караулю; когда Алешка идет к лошадям, бегу за ним.

— Алешка, за что тебя отец ругал? Покажи капкан. А волк какой?

Парень покрикивает на лошадей, скалит зубы.