Подросший выводок «старка» водит на ягодник в тот час, когда солнце только выглядывает из-за края земли. Птенцы жадно клюют землянику, обрызганную ночной росой, срывают нежные побеги зацветающих трав.

Когда поспеют черника и голубика, растущие на кустиках повыше тетеревенка, он пропускает тонкий зеленый стебель между лап и идет. Кустик, конечно, наклоняется, и черные или сизые ягоды оказываются у клюва.

Вкусны также свежие желуди дубов, мелкие черные, остро пахнущие ягоды можжевельника. Заботливая «старка» везде проведет неопытную молодежь, покажет, где, что и как нужно есть.

При тревожном крике матери тетеревята врассыпную кидаются в траву, глухарята вспархивают на деревья.

Сороки, вороны норовят утащить зазевавшегося цыпленка. Лисица, волк чутьем ищут по росистой траве, где бродил выводок, и пытаются, незаметно подобравшись, схватить лакомую добычу.

Опытная «старка» все эти опасности знает. Едва жар солнца начнет подсушивать прозрачные капли на траве и кустах, раздается призывное клохтанье «старки», и весь выводок трудно летит в трущобу, в глушь, где к нему, не зашумев, никому не подобраться.

Цыплята все лето похожи оперением на мать: такие же рыже-серо-пестрые. Кто из них петушок, кто курочка, отличить нельзя. Когда начнут вянуть травы, зазолотится кое-где лист на липах и ночи станут темнеть, на спинах, на зобах у некоторых цыплят среди рыже-бурых вырастают черные перья. Вот они, петухи! Одноцветные останутся в скромном наряде — это тетерки. У тетеревят-петухов, чернеющих с каждым днем, хвосты к осени развесятся белоснежными снизу косицами; их, черных тетеревей, зовут косачами или чернышами. Шея молодого петуха-глухаря становится темно-зеленой, блестящей, точно медь, лапы покрываются мохнатыми перьями, хвост распускается, как у индюка. Нет, это уже не цыплята, это взрослые тетерева, глухари.

Рябчик, куропатка, перепел

Маленькие лесные куры, рябчики живут только в больших лесах, даже на полянки, не только в поле, никогда не вылетают. Гнездо рябчик устраивает под кустом: на земле ямка, устланная листьями, травой, мелкими веточками. Самка, положив до пятнадцати пятнисто-бурых яиц, сидит на них, кажется, одна, хотя самец всегда вертится зачем-то около гнезда и потом около выводка.

Рябчата покрыты густым желтым пухом — сверху пестрым, с буро-серыми пятнами, снизу одноцветными, посветлее. Они бегают бойко, едва выклюнувшись из яиц, и «старка», рябуха с белым пятном на горле, ведет пискливую, суетливую стайку на берег речки, ручья, проточной канавы. Зачем? Воды рябчики, кажется, не пьют, но… любят слушать ее журчанье.

Мать учит цыплят клевать ягоды, побеги и семена трав, нежные иглы молодой хвои. Шумно, с треском вспархивает выводок рябков; они не поднимаются к вершинам деревьев, не летят далеко, а врассыпную бросаются прятаться по средним сучьям, прижимаясь к ним плотно-плотно.

Серая куропатка устраивает свое гнездо в поле среди густой травы; иногда в озими — ямка, опушенная перышками из собственной грудки. Яиц в этой ямке бывает до восемнадцати, так что удивительно, как небольшая птица может их покрыть. Они светло-оливкового цвета, почти без пятен и при выходе птенца на свет не лопаются на куски, а распадаются вдоль на две половинки: цыпленок куропатки не проклевывается, а выскакивает из развалившегося, точно разрезанного пополам, яйца. Он в красновато-буром пуху, крошечный, с круглым задком и уже с перышками в крыльях.

Что делает самец куропатки около гнезда? Никто не видал, чтобы он высиживал или кормил своих детей, но он их скликает на заре особенным, тонким свистом, когда бойкие цыплята разбредутся среди стеблей. Весь выводок шумной стайкой летит на место дневной кормежки. Там они трепыхаются в пыли, бегают, копаются, разгребая лапками, совсем как домашние. Если поймать весь выводок, то заодно с молодыми легко приручаются и старики.

У перепелки, самой маленькой курочки, — серо-пуховые птенцы величиной с орех, не грецкий, а с обыкновенный каленый орех. Они бойки, скоро начинают порхать, но долго не клюют сами, а мать кормит их из клюва насекомыми, зернами, молодой травой. Хлопот ей много, маленькой курочке: надо же насытить до пятнадцати голодных цыплят. Умеющие уже летать молодые перепелки любят бегать, перекликаясь, по полю, но в случае опасности отлеживаются упорно. Выводок перепелов рассыпается по полю кто куда, и каждый перепелиный дурачок в одиночку таится в чистой глади, воображая, что спрятался от страшной тени.

Длинноносые

Куличьих яиц в гнезде всегда четыре, у всех острый конец очень длинный, а тупой слишком короткий; этим резко отличаются куличьи яйца от всех остальных. В гнезде яйца лежат всегда крест-накрест, острыми концами друг к другу. Яйца куликов разного цвета — зеленоватые, голубые, желтые — все в пятнах; разница только в том, что пятна то покрупней, то помельче, то потемней, то побледней. Кажется, только на яйцах пигалицы пятна темно-зеленые, на остальных — рыжие.

Все кулики живут и выводятся в болотах, а один — вальдшнеп — в открытых местах появляется лишь ненадолго, иногда на несколько часов, живет же в лесу.

Гнездо вальдшнеп устраивает в лесной глуши, но по-куличьи; оно на земле, но всегда прикрыто сухими веточками; оно в ямке, устланной сухой травой и мелкими перьями; яйца по величине птицы крупны, они побольше голубиных, а вальдшнеп меньше голубя.

Потревоженная на гнезде самка вальдшнепа берет яйцо в лапы и улетает с ним. Так же уносит она и птенцов, пока они совсем маленькие. Перетаскивание это имеет очень трогательный вид. Свесив длинный нос, озабоченно размахивает крыльями коричневая птица, а в вытянутых лапах, также свесив длинный нос, смирно сидит комок бурого пуха — птенец.

Впрочем, вальдшнепята скоро начинают бегать бойко, и подросших мать уводит из крупного леса, где темновато, в мелколесье. Там, таясь в густой траве под кустами, никогда не подавая громкого голоса, она их кормит мелкими насекомыми, потом нежнейшими корешками трав до полного оперения. Попытка выкормить вальдшнепят в клетке повторялась несколько раз, но не удавалась. Четырех длинноносых птенцов сажали в просторную загородку, с влажным земляным полом, с травой, с мягкой ямкой в углу. Птенцы бегали, копались носами в грязи; им щипчиками вкладывали в клювы мелких мух, корешки трав; они глотали. Казалось, все идет хорошо, но через два — три дня в углу клетки оказывался мертвый пуховой комочек. Более недели не выживал ни один.

У бекаса, дупеля, у многих крупных куликов, отличающихся длинными, иногда изогнутыми носами, в болотах выводятся птенцы.

Они, точно мыши, бойко шныряют между кочками. Носы у них коротки, прямы, лапы непомерно велики; если птенец не бежит, а идет тихонько или стоит, то шея у него всегда скрючена, весь он сжимается комочком, как будто ему холодно в самый жаркий июльский полдень.

Когда появляются перья в крыльях, носы у птенцов вытягиваются, лапы становятся как будто меньше, вырастает хвост. Такие птенцы копаются в грязи, глубоко засовывая в мягкие кучки носы, — они уже умеют доставать пищу. А что они едят? Ни одного длинноносика в неволе выкормить никому не удалось.

Из всех куличат самые бойкие чибисята, черные, как уголь. Совсем еще пухлый чибисенок живо-живо удирает по лугу от собаки, и когда она его настигает, он, опрокинувшись на спину, перебирает оливковыми лапами (у взрослых чибисов они красные). Его можно взять на ладонь, он притворяется мертвым: взглянет и опять закроет глаза. Если его выпустить, он как ни в чем не бывало убежит в кочки своего болота. Так, размахивая короткими, странно свистящими крыльями, невысоко кувыркаются в воздухе старые чибисы-пигалицы с жалобным криком, похожим на слова:

— Чьи вы, чьи вы!

Если чибисов гнездится тут много, то все они слетятся к врагу и будут виться над ним все с тем же жалобно-пискливым криком, пока враг не уйдет. Тогда пигалица соберет свой чернопуховый выводок и… никуда его не уведет.