И этим именем его вновь приветствовали. После сего отшельник вернулся к себе и, избрав своим жилищем опять пещеры и уединение, больше уже не общался с людьми.

В 569 (1173 — 1174)г. Чингиз-хан воссел на миродержавный престол в восточных странах и, опоясавшись поясом отваги, окончательно сокрушил монгольских и туркестанских ханов, очистив мир от существования этого сословия. Он покорил Китайское государство, Мавераннахр, Хорасан, оба Ирака, Малую Азию и (вообще) большую часть стран Востока и Запада.

Однажды, созвав народное собрание, он выступил на нем с такой речью: “О мои эмиры, наместники и приближенные! У меня никогда не было мысли в отношении притязаний (на чужие земли) и завоеваний (других стран) и я довольствовался бы собственной страной. (Но) так как (многие) видели (вещие) сны, видел и я таковые, то я отказался от всего, (кроме одного): страсть владычествовать над всем миром овладела моим духом. И вот моя воля. Если вы объединитесь и утвердитесь (в намерении) убивать, умирать и разлучаться (со своими) женами и детьми и (всецело) подчинитесь моим приказаниям и повелениям, то, несомненно, (мое) желание к достижению (поставленной мною цели) осуществится. В противном случае каждый (из вас) волен идти, куда хочет!” Все собрание, (выслушав это), сразу закричало: “Мы всецело согласны убивать, умирать, покинуть жен и детей и предать потоку и разграблению государства и имущества. Мы не признаем ничего другого, кроме самопожертвования, и в этом полагаем наше счастье!”.

Чингиз-хан понял, что эти слова свидетельствуют об (их слепой) покорности и преданности (ему), (его) сердце возликовало и он решился на завоевание мира.

Первый сон Чингизу снился такой: он (будто бы) распростер руки и в каждой руке у него было по мечу, одним он касается Востока, а другим — Запада.

Другой сон он видел такой: у него на голове находится корона, а он обвязывает голову черной чалмой (столь длинной), что совершенно нет у нее конца. А затем поверх этой чалмы оказалась белая чалма, и некоторые нити, одни черные, другие белые, свешиваются вниз. Когда Чингиз-хан проснулся, он попросил истолкователей снов объяснить значение (виденного им). Каждый объяснил это по-своему. А в конце концов снотолкователи заявили, что в Хотане есть один известный истолкователь снов. Его доставили к Чингиз-хану и приказали объяснить значение виденных снов (хана). Тот человек был еврей. Он сказал: “Государь завоюет страны неверия и ислама и подчинит их себе. Черная чалма есть неверие, а белая — правоверие (ислам). Нити же, (что свешивались с чалмы), обозначают потомков (государя); белые нити указывают на то, что некоторые из них будут мусульманами, а черные — на тех потомков, которые останутся в своей вере”. Чингиз-хану понравилось такое объяснение.

Когда стало общеизвестно в мире его счастье (в достижении) миро-завоевательных целей, султан Мухаммед-хорезм-шах, которому подчинялась большая часть обитаемой четверти земли, пожелал узнать положение Чингиз-хана и военных сил монголов. Он отправил к хану послом сейида Бахауддин-Гази, чтобы он соображениями разума и разведки выяснил численность его войска и народа. Чингиз-хан в это время был в китайском городе[58], потому что перед этим он завоевал Китай.

Когда я приблизился к городу Тамгачу, показалось возвышение вроде (белой) горы; оно было примерно, десяти фарсангов (в окружности)[59]. Я спросил встречных: “Эта страна теплая, и я слышал, что здесь не бывает ни снега, ни льда; что же это за гора?”.

Они засмеялись и сказали: “Это не снег, а кости тех, которых там убили, мясо съели дикие и домашние животные, а кости остались”.

Проехав еще немного пути, я достиг территории, по которой ехал до (самой) ночи, приблизительно, пять фарсангов. Вся поверхность этой земли была черна, пропитана жиром и издавала зловоние. Я удивился, этому, а мне сказали:

— “На этом пространстве происходила война, и весь народ здесь был перебит. Отсюда на десять фарсангов то же самое”.

Зловоние же до того было сильно, что несколько человек (из нашего каравана) заболели и умерли. (Наконец) я достиг до города (Тамгача), на одной стороне которого (крепостной) ров был завален беспредельным количеством костей. Мне (невольно) пришло в голову: “Откуда эти кости и почему их свалили в кучу, как обмолоченный и перевеянный на гумне хлеб?” Я спросил об этом местных людей; они ответили:

“С каждой стороны города устроили по башне такой же величины, как ты видишь (здесь). Во время взятия (города) со всех башен (защитники) сбросили своих дочерей, чтобы они не достались монголам; число девушек было двенадцать тысяч”. И (все) остальное в таком роде. Я сказал: “Я хочу объехать эти городские укрепления”. Мне ответили: “Это займет четыре дня”.

Когда сейид Бахауддин явился в ханское заседание, (Чингиз-) хан оказал ему почет и спросил о здоровье султана Мухаммеда. Через несколько дней он дал ему прощальную аудиенцию и сказал: “Передай высокодостойному падишаху следующее: ты повелитель Запада, а я повелитель Востока, ты — уже царствовавший монарх, а я глава молодого государства; пока от тебя не проистечет (в отношении меня худое), не сделается и от меня (тебе что-либо дурное)”. Затем ответ послу заключил в следующих словах: “Договор (наш) таков: когда люди государства (т. е. Монголии) отправятся в то государство (т. е. во владения хорезмшаха), да будут они там (как бы) в колыбели покоя. И оттуда когда приедут в эти (мои) области (люди), пусть им будет лучше здесь, чем там (на родине). И да не противится сему никто!”

Чингиз-хан отправил (с послом) хорезмшаху (разные) подарки и подношения, в числе которых был кусок золота, украшенный драгоценными камнями, и по форме (своей) как шея верблюда, так что (вследствие тяжести) его повезли в повозке.

Когда посол прибыл к султану Мухаммеду и доложил (все происшедшее с ним), хорезмшах подумал, что он говорит это по слабости (Духа).

Искусный в выборе выражений стилист так говорит: когда посол уехал, многие, что годами оставались в Монголии, проводя время вдали от родины и в одиночестве, пожелали вернуться домой. Они отправились туда с спокойным сердцем, (но) прибытие (их на родину) было то же самое, что и переселение на тот свет. Короче говоря, так много людей осталось без голов и тел, без жен и детей, что из всего каравана сохранил жизнь лишь один сарбан[60], который принес живым весть о мертвых. Это известие стало для Чингиз-хана причиной огорчения и оскорбления. Он отправил (к хорезмшаху) посла со словами: “Подобного рода образ действий по нашей вере есть беззаконие, а вы, мусульмане, не пожалели (своих единоверцев) и поступили противно (своим) обещаниям. Во всяком случае верните имущество убитых их наследникам”. Но так как несчастье уже простерло свою руку над султаном Мухаммедом и благополучие отвернуло лицо от его чертога, то он не совершил дела, которое приличествовало бы разуму и нужно было (его) государству.