Бек переводит взгляд с коробочки на диван, где сидит ее семья. Даже если брошь по праву должна достаться ей, прошлое, которое олицетворяет украшение, принадлежит им всем.

Бек вынимает бриллиант из коробочки и кладет его на кофейный столик. В приглушенном свете затхлой бабушкиной гостиной камень выглядит скорее коричневым, чем желтым. Когда она придвигает его к родным, он ловит свет лампы и вспыхивает. Мать, брат и сестра издают изумленные возгласы, сознавая, что, как бы ни выглядела лежащая перед ними вещь, она священна.

— Это было в брошке, — начинает Бек.

Миллеры проводят в доме на Эджхилл-роуд три суматошных дня и три беспокойные ночи. Бек так и не возвращается в свою квартиру. Она находит в запасной спальне одежду, которую носила в старших классах, перебирает камуфляжные брюки и полосатые коротенькие топы, пока не откапывает, кажется, никогда не ношенные черные штаны, которые ей вроде бы сшила Хелен. Гости приходят и уходят, выражают соболезнования, приносят еду и букеты, хотя скорбящим не положено принимать цветы во время шивы.

Когда один из бывших клиентов Хелен вручает Миллерам лилии, Джейк думает о Кристи. Он не сказал своей семье о ребенке. Не хватало только выслушивать нотации на тему «ты еще не готов», при этом Эшли под неготовностью будет подразумевать, что растить детей дорого, а Бек — что должен существовать закон, запрещающий Джейку производить потомство. Однако их мнение для него не важно, только мнение Кристи. Он готов. Конечно, это не планировалось, и они с Кристи на двоих действительно зарабатывают меньше тридцати долларов в час и не имеют представления, как будут ухаживать за ребенком. Но воспитание, любовь, семья — к этому Джейк очень даже готов.

Он пишет Кристи сообщение: «Скучаю по тебе и по нашему малышу». Странно скучать по кому-то, кто еще не родился.

Вечером, когда гости уходят, Миллеры обсуждают Хелен и бриллиант. Бек честно рассказывает им об экспертизе, о приблизительных оценках Виктора, что алмаз стоит десять миллионов долларов. Сам камень спрятан в комнате на втором этаже. Только Бек знает, где именно. Ее родные согласны с таким положением дел, поскольку знают, что на самом деле ее поступками управляет скорее совесть, чем трезвый расчет.

— Ума не приложу, откуда у бабушки такая дорогая вещь, — говорит Эшли, листая брошюру с результатами экспертизы. — Сто тридцать семь каратов? Вы понимаете, какая это ценность?

— Как вы думаете, давно он у нее? — Джейк смотрит на брошь, усыпанную крошечными прозрачными и зелеными камнями, по словам Бек бриллиантами и изумрудами. Даже с вынутым «Флорентийцем» это самая ценная вещь, которую он когда-либо держал в руках. Деньги, которые можно получить за нее, не решат их с Кристи проблем, но могут создать подушку безопасности и успокоить панику будущей матери по поводу расходов, связанных с рождением ребенка.

Эшли берет у Джейка брошь и проводит пальцем по пустому гнезду в центре орхидеи.

— В голове не укладывается — как это может быть бриллиантом?

Дебора прижимается к плечу старшей дочери, чтобы разглядеть брошь.

— Это орхидея каттлея.

Никто из ее детей не удивлен, что она знает название цветка.

— Виктор считает, что брошь сделана в середине пятидесятых.

— Кто это, Виктор? — спрашивает Дебора, подозрительно прищурившись на Бек.

— Бывший клиент, — отвечает та матери. — Друг. Не смотри на меня так, он старый. И не обольщайся: ты не в его вкусе.

Дебора вообще-то не имела в виду ни того, ни другого.

— Если только у Хелен не осталось документов, мы не узнаем, когда и как она получила такой ценный камень. — Бек берет из рук Эшли брошь и показывает родственникам буквы «ДжШ» на обороте. — Это клеймо ювелира; если узнать, кто он, можно поискать какие-нибудь бумаги. Виктор не знает о таком мастере, и я не представляю, с какого конца подступиться. Сколько существовало маленьких ювелирных компаний за последние шестьдесят лет? Это все равно что искать иголку в стоге сена.

— Или пропавшего «Флорентийца», — улыбается Эшли.

— Если это действительно тот самый знаменитый алмаз, то он исчез в тысяча девятьсот восемнадцатом году. Хелен тогда еще не было на свете, так что она могла получить его как минимум через одни руки.

— А почему ты говоришь «если»? — настораживается Джейк.

— Сомнений нет — это «Флорентиец», — отвечает Бек.

— Так почему же «если»? — настаивает Джейк.

— Потому что это не то же самое, что алмаз Хоупа, который легко идентифицировать, поскольку он никуда не пропадал и можно проследить цепочку его владельцев. Про «Флорентийца» же ничего не было известно с тех пор, как сто лет назад он исчез в Вене. Нет никаких официальных свидетельств, где он был между тысяча девятьсот восемнадцатым годом и тем временем, когда Хелен включила его в завещание. Поэтому нужно либо найти упоминания о нем в документах, что почти нереально, либо доказать, что это именно он по каким-то особым приметам, вроде трещин или гравировок, — выяснить, что отличает «Флорентийца» от других алмазов массой сто тридцать семь каратов.

Бек намеренно не сказала «мне нужно», но и «нам нужно» тоже не прозвучало.

— А много в мире алмазов такого веса? — интересуется Дебора.

— Из известных специалистам-геммологам только один.

— Так в чем же загвоздка? — не понимает мать.

— Все равно нужны доказательства, — с раздражением отвечает Бек.

— Может, Хелен украла его? — спрашивает Джейк, и в голове у него рисуется сцена: Хелен в берете кладет пистолет с перламутровой рукояткой на прилавок ювелирного магазина и говорит продавщице: «Будьте умницей, милочка, и отдайте мне бриллиант».

Миллеры с недоумением смотрят на Джейка. Хелен могла бы послужить прототипом отличного грабителя ювелирных лавок, но воровка — это уже чересчур.

— Есть другое объяснение?

— Должно быть, — отвечает Бек.

— Сто тридцать семь каратов. — Эшли пристально смотрит на пустое гнездо в центре броши. — Это очень много, кольцо с таким камнем на палец не наденешь.

— А может такое быть, что Хелен привезла бриллиант из Европы во время войны? — Джейк дергает жидкую растительность на подбородке. Ему никогда не удавалось отрастить хотя бы козлиную бородку или бачки, не говоря уже о полноценной бороде. — Хелен из Австрии, «Флорентиец» тоже. Это не может быть совпадением.

«Флорентиец» не из Австрии, думает Бек. Его добыли в Индии, потом он надолго задержался у Медичи во Флоренции, откуда и название, пока Франциск Лотарингский не привез его в Австрию, женившись на Марии Терезии из Габсбургов.

Но вслух она говорит:

— Очень даже может. Потому оно и называется совпадением.

— Кроме того, — вступает Дебора, — как в руки бедной еврейской девочки попал самый большой бриллиант Австрийской империи?

Джейк пожимает плечами.

— Мало ли какие бывают случайности.

Джейк, конечно, прав, только Бек не хочет, чтобы брат со своим голливудским воображением принимал участие в разгадке этой тайны.

— Если бриллиант привезла не Хелен, значит, это сделал кто-то другой, — продолжает гадать Джейк.

— Сто тридцать семь каратов — это же в семь раз больше, чем камень в кольце Ким Кардашьян, — качает головой старшая сестра.

— Эшли! Мы уже поняли: бриллиант очень крупный.

— Не рычи на меня! — Изумление ценностью алмаза не мешает Эшли огрызнуться на язвительное замечание сестры.

— А ты смени пластинку, заело. Да, камень огромный. Может, двинемся дальше?

Джейк чувствует, что терпение у него на исходе.

— И куда, интересно? К тому обстоятельству, что ты до сих пор не уверена, стоит ли делиться им с нами?

— А я и не обязана делиться им с вами, — возражает Бек.

Пытаясь уследить за разговором отпрысков, Дебора то и дело возвращается мыслями в детство, в те времена, когда у них не было денег на мясо, когда Хелен заставляла ее носить старомодные юбки с заплатами и надставленным подолом. У матери уже тогда был этот бриллиант? Если был, то почему она его не продала? Их жизнь могла сложиться совсем иначе, и взаимоотношения тоже.