Телефон показывает время 16:07. В теме письма Бек пишет: «Хелен умерла». Она понимает, что это неделикатно, но все остальные варианты, которые приходят на ум, — «Новости о Хелен», «Плохие новости о Хелен», «Новости» или просто «Хелен» — вводят в заблуждение, а потому она выбирает самую прямую формулировку. В теле письма она объясняет: «Извините, что вынуждена сообщать вам об этом таким образом. Я только что нашла ее дома. Напишу, когда буду знать больше».

Бек нажимает на «Отправить» и кладет телефон на колени. Несколько часов назад ее самой обременительной заботой было пройти в туалет, не столкнувшись с Томом. Хелен сказала бы по этому поводу, что только смерть может пресечь страдания по недостойному мужчине.

За окном от бабушкиного дома отъезжает скорая, увозя покойную. Маячки машины не горят, включать сирену нет необходимости. Тяжелая брошь оттягивает карман пиджака Бек. Она достает драгоценный цветок и проводит пальцем по острым кончикам листьев и шершавым углублениям, из которых выпали стразы. Почему она мало старалась оправдаться в глазах Хелен? Бабушка умерла естественной смертью, и все же у Бек не выходит из головы, что Хелен прожила бы дольше, не потеряй она брошь в виде орхидеи.

Как только скорая уезжает, Эстер садится на диван около Бек. Гостиная в ее доме почти такая же, как у бабушки, — та же планировка, тот же паркетный пол. Чуть помедлив, соседка передает Бек конверт с завещанием Хелен.

— Через несколько месяцев после того, как мы перевезли маму…

У Эстер срывается голос. Ее мать Джойс очень долго была соседкой Хелен. Несколько лет назад Эстер с братом отправили ее в пансионат «Брит-шалом», и, вместо того чтобы выставить дом на продажу, Эстер предпочла поселиться здесь. Бек вспоминает, что прошлой осенью Хелен сообщила ей, что Джойс умерла.

— Мне очень жаль вашу маму, — говорит Бек, забирая конверт.

Эстер потирает плечи — при мысли о смерти матери ее знобит.

— Я ездила с ней и Хелен в библиотеку. Есть один сайт, где приводится стандартная форма завещания. Я была свидетельницей у обеих. — Голос у нее снова дрожит, и Бек недоумевает, почему Эстер решила именно сейчас вручить ей завещание, но соседка добавляет: — Там указания по поводу похорон. Не знаю, в курсе ли ты, но по еврейским традициям похороны должны состояться безотлагательно.

Хотя Эстер произносит эти слова мягко, они уязвляют Бек. Неужели Эстер считает, что внучка Хелен совсем ничего не знает об иудаизме? У нее, конечно, не было бар-мицвы, она понятия не имеет, как благословлять вино или покойника, но ей прекрасно известно, что хоронить усопшего нужно быстро.

Однако сильно обидеться она не успевает — Эстер обнимает ее так, словно отправляет на войну.

— Ты была ее любимицей, — шепчет Эстер, и Бек благодарит ее, не зная, что еще сказать.

Она возвращается в дом Хелен и беспомощно оглядывает перевернутую вверх дном гостиную, не зная, с чего начать. Разложив на диване подушки, она садится, не чувствуя готовности заняться разбросанными по комнате письмами и журналами. Сколько раз она сидела на этом диване и изливала Хелен душу с такой откровенностью, какой больше не позволяла себе ни с кем. В другие вечера они не разговаривали, а просто бесконечно играли в кункен или смотрели сериал «Перри Мейсон». Хелен была ее лучшей подругой, осознает Бек. Когда она приберет в доме и вернется в свою квартиру, у нее больше не будет лучшей подруги.

Ей понадобилось несколько часов, чтобы собраться с духом, навести порядок и вызвать такси.

«Извините, что не отвечала, — пишет она своей семье, как только приезжает домой. Каждый из Миллеров звонил, писал сообщения и снова звонил. — День был тяжелый. Хелен вместе с шомером (не уверена, что правильно его называю) в похоронном бюро. — Бек не находит в себе сил написать „тело Хелен“. Она не религиозна и вообще не верит в Бога, но ей хочется думать, что душа Хелен увидит, как тщательно она распланировала похороны. — Хелен желала, чтобы все прошло согласно традиции. По правилам она должна быть похоронена завтра, но я не могу организовать все так быстро, а в субботу хоронить нельзя, так что придется ждать до воскресенья. Вы успеете приехать? Думаю, мы устроим трехдневную шиву? А вообще оставайтесь, сколько захотите».

Бек знает, что мать и брат с сестрой усмотрят в ее словах враждебность. Отчасти она даже жаждет этого. Никому из них не приходилось обнаруживать окоченевшее тело бабушки. И никого не называли Diebin.

«Не заводись, — говорит она себе. — Они не виноваты в том, что ты не была рядом с Хелен в ее последние минуты». Затем она продолжает писать родным:

«Кроме того, прикрепляю копию завещания. Это моя обязанность как душеприказчика. — Бек уверена, что и в этих словах они услышат надменный тон. — Как видите, завещание однозначное. Хелен оставила Деборе дом, а остальное имущество Джейку, Эшли и мне; хотя я и не понимаю, что еще у нее было, кроме дома. Ни банковского счета, ни пенсионного вклада».

Всем известно, что Хелен не доверяла банкам. Однажды она ответила ужаснувшимся при этом заявлении Бек и Джейку: «Я храню свои деньги, как нижнее белье, ближе к телу».

«Мне нужно, — сообщает Бек, — чтобы вы все, пока будете здесь, подписали соглашение об отсутствии претензий. После этого я смогу представить в соответствующие органы документы на наследство и обеспечить исполнение завещания. — Эти формулировки слишком официальны для общения с семьей, слишком церемонны для памяти Хелен, но Бек пишет как душеприказчик, а не как родственница покойной. — Итак, — добавляет она, — надеюсь, вы все сможете приехать. Уверена, что Хелен было бы приятно ваше присутствие на ее похоронах».

Бек удивилась и даже немного обиделась, что Хелен оставила дом Деборе, которая сбежала оттуда, едва ей исполнилось семнадцать лет, потом подкинула матери детей и только по обязанности навещала Хелен раз в несколько месяцев. В то время как Бек приезжала к бабушке каждую неделю из искреннего желания провести с ней время. Нет сомнений, что Дебора просто заложит дом.

Кроме этого, в завещании было мало сюрпризов. Деньги, которые Хелен прятала в банках из-под кофе в кухне, в саше с сухими духами в гостевой спальне и в конвертах под кроватью, должны быть разделены поровну между Бек, Эшли и Джейком. Ничего необычного, за исключением одной фразы: «Моя желтая бриллиантовая брошь достается Бекке».

Бек берет свой пиджак и вынимает из кармана брошь. Она слишком тяжела, чтобы прикалывать ее на футболку, и Бек прижимает украшение к груди, глядя на большой кристалл в зеркало над комодом. Потускневшая и поломанная безделушка не может стоить дорого. Такая кричащая бижутерия сейчас в большой моде. Хотя, попытайся Бек объяснить Хелен, почему выпавшие стразы делают ее прикольной, бабушка покачала бы головой и заметила бы, что молодежь ни черта не смыслит в красоте. И все же эта брошь имела какое-то значение для Хелен и она хотела передать ее Бек. По крайней мере, в ту минуту, когда писала завещание. А потом обвинила ее в краже собственного наследства.

Эшли заворачивает остатки ужина, когда приходит второе письмо от Бек. Интересно, догадывается ли Райан, что она лжет насчет приготовления ужинов, замечает ли он, что на кухне никогда не бывает грязных противней и кастрюль. Разумеется, нет. Он слишком поглощен собственными секретами, чтобы обращать внимание на ее уловки. «Расслабься», — напрасно повторяет она себе. Гнев не поможет. Эшли убирает куриные бедрышки в холодильник и берет в руки телефон.

«Похороны в воскресенье… Трехдневная шива… Уверена, что Хелен было бы приятно ваше присутствие на ее похоронах». Стоя у раковины, Эшли смотрит на темный задний двор. Хотела бы Хелен, чтобы она выдерживала шиву? Они с бабушкой никогда не были близки, не то что Бек и Джейк, даже Дебора по-своему была к ней больше привязана. Когда они поселились у Хелен, Эшли было семнадцать лет и она уже вовсю смотрела в будущее, мечтала, как после окончания школы вырвется из семьи Миллеров. В свою очередь, Хелен не пыталась опекать ее или нянчиться с ней так, как с Бек и Джейком.