— И мы не станем продавать его, пока не выясним, как он попал к Хелен.

— Ты думаешь, у нас получится? — спрашивает Эшли.

— Не факт, — признает Бек. — Но нужно поторопиться. Меня нервирует неуверенность в наших законных правах на бриллиант. Если об этом станет широко известно, мы потеряем его на раз. — И она щелкает пальцами.

Миллеры скрепляют подписями свое соглашение. Они немедленно начнут изыскания и выяснят, как алмаз попал к Хелен. Задержав ручку над импровизированным документом, Джейк видит этот момент как мощный кадр, но стряхивает наваждение. Он уже написал сценарий, в котором Миллеры учатся прощать друг друга, но фильм разрушил их отношения. Он не попадется снова в ту же ловушку. Зато, если они выяснят, как Хелен заполучила бриллиант, он напишет ошеломительный сценарий. Фильм получится что надо. Какие бы тайны ни хранил большой желтый камень, Джейк убежден, что должен рассказать эту историю.

— И все-таки я не понимаю, как бриллиант попал к Хелен, — снова говорит Эшли, ставя свою подпись под закорючкой брата. — Это в буквальном смысле какой-то абсурд.

Бек обычно коробит, когда люди употребляют выражение «в буквальном смысле» — чаще всего это означает «фигурально выражаясь». Но сегодня она согласна с сестрой. Действительно абсурд, даже больший, чем добровольное решение разделить стоимость бриллианта на всех членов семьи. Это парадоксально, нелогично. Но вот перед ними на столе лежит алмаз, отягощенный тайнами, о которых он никогда не расскажет, правдой, которую они никогда не смогут обнаружить. Однако все они ставят подписи под «Соглашением об урегулировании претензий», торжественно обещая друг другу, что попробуют разгадать все секреты.

Стуча низкими каблуками по мраморному полу, Бек идет по вестибюлю Федералистского банка. Миллеры решили, что лучше всего будет поместить бриллиант в региональный семейный банк, но, проходя вслед за менеджером через анфиладу стальных дверей в хранилище, Бек не может побороть нарастающих тревожных сомнений. Хелен держала деньги в жестянках из-под кофе и в саше, разложенных по шкафам, в доме на Эджхилл-роуд, а для «Флорентийца» сделала оправу в виде броши, которую упрятала в комод. Бабушка ни за что не доверила бы алмаз банку, даже самому надежному на свете.

Они останавливаются в комнате без окон с сейфами по стенам от пола до потолка. Менеджер вставляет ключ в замок ячейки, за которую заплатила Бек, и указывает клиентке, чтобы она вставила свой ключ в другую замочную скважину.

— Когда закончите, поставьте ящик назад и позвоните. — Она указывает на кнопку в стене и сует свою связку ключей в карман. Прежде чем выйти, девушка добавляет: — И помните, что, кроме двух дубликатов ключа, которые я вам выдала, других копий нет. Так что не теряйте их. — И тяжелая дверь захлопывается за ней.

Бек снимает плащ, ставит ящик на стол и выуживает из сумки черную коробочку с бриллиантом. Брошь, не настолько ценная, чтобы хранить ее в банке, лежит дома в тумбочке у кровати. Бек открывает крышку коробочки. «Флорентиец» насыщенного желтого цвета сверкает на фоне черной бархатной подушечки. Бек чуть сдвигает его, и он вспыхивает радужными лучами. Серая скучная поверхность открытой банковской ячейки кажется совсем блеклой по сравнению с зелено-голубым сиянием, которым искрится алмаз. Это самое надежное место для него, напоминает себе Бек. Здесь, в банковском депозитарии, «Флорентиец» станет всего лишь одной из безымянных драгоценностей.

Выйдя из банка в прохладу улицы, Бек отправляет родным электронные письма: «Дело сделано!» Да, дело сделано, как договаривались. И все же Бек не может избавиться от мысли, что, оставляя бриллиант в Федералистском банке, она предает Хелен.

«Дело сделано!» Эшли получает имейл от Бек, когда входит в вестибюль аукционного дома «Бартлис» на Среднем Манхэттене, и тут же начинает сомневаться в своей затее.

Она никому не сказала о встрече в «Бартлис», даже Райану. Ей нравится иметь от него секреты. Не то чтобы это очень приятно, но удовлетворяет желание мести. Ей не нравится иметь секреты от Миллеров, но Бек не все предусмотрела. Она не может думать на несколько ходов вперед. В конце концов, им придется продать алмаз, и Эшли хочет заранее обеспечить для этого надежные каналы.

Когда лифт открывается на десятом этаже, Джорджина ждет ее в приемной с распростертыми объятиями.

— Эшли. — Старая знакомая целует ее в обе щеки. — Ты ничуть не постарела.

Хотя Эшли удалось сбросить килограммы, набранные во время беременности и кормления, подобрать близкий к натуральному светло-каштановый оттенок волос, разгладить кожу с помощью дерматологических процедур — подтяжки она делать стесняется, — возраст начинает сказываться во внешности. Голубые глаза стали серыми, когда-то упругая кожа на шее теперь обвисла, мочки ушей оттягиваются под весом тяжелых сережек. А вот Джорджина, с сияющими темными волосами и ухоженной оливковой кожей, по-прежнему выглядит на двадцать семь.

Эшли улыбается, не в силах выговорить, что бывшая приятельница тоже совсем не изменилась.

В начале двухтысячных, живя на Манхэттене, Эшли и Джорджина входили в круг молодых женщин-специалистов. Они встречались каждый месяц, чтобы вместе выпить, пообщаться в неформальной обстановке, пожаловаться на то, как быстро продвигаются по службе их коллеги-мужчины, и поведать о неявных способах издевательства, которые используют женщины-начальники. Кружок распался сам собой, поскольку после тридцати молодые специалистки превратились в матерей и жен. Джорджина не вышла замуж и не перешла на частичную занятость, а вместо этого поднималась по карьерной лестнице в «Бартлис», пока не остановилась на должности оценщика ювелирных изделий.

Джорджина берет Эшли под руку, и они идут через приемную с фотографиями Энни Лейбовиц и принтами Энди Уорхола в помещение, похожее на дорогой ювелирный магазин. Вдоль стен стоят стеклянные шкафы, заполненные сверкающими драгоценными камнями. Джорджина отпирает один из них, достает браслет с сапфирами и бриллиантами и надевает его на руку Эшли.

— Это принадлежало Грейс Келли.

Эшли с восторгом смотрит на вещицу тонкой работы.

— Правда, он настолько дорогой, что будущий владелец сможет носить его один, максимум два раза в год. Большую часть жизни браслет проведет в банковской ячейке. Какая жалость.

«Флорентиец» тоже может провести всю жизнь в депозитарии. Но не в Федералистском банке.

Вздыхая, Джорджина кладет браслет назад в шкаф.

— Так ты хотела поговорить о семейной реликвии, которую унаследовала? — В голосе Джорджины ясно ощущается безразличие — видимо, старые знакомые постоянно всплывали, чтобы показать ей скромные фамильные украшения. От готовности потрясти Джорджину у Эшли даже кружится голова.

На другой стороне комнаты еще одна высокая стройная сотрудница обслуживает пару, разглядывающую драгоценности в витрине. Двое верзил, стоящих по углам, притворяются, будто не обращают на посетителей внимания.

— Мы можем поговорить наедине?

— Наверно, так будет лучше, — улыбается Джорджина.

Эшли следует за ней по коридору в кабинет, выходящий окнами на Манхэттен. Стоит обманчиво солнечный мартовский день, когда из помещения кажется, будто на улице тепло. На одной стене висит фотография Стайхена, на другой — картина Хокни. Эшли не приходит в голову спрашивать, подлинные ли они.

— Один из плюсов нашей работы — мы можем украшать офис произведениями искусства, пока их не выставили на продажу. Ну что, расскажи, какой бриллиант ты хочешь продать. Он с тобой?

— Нет, но у меня есть вот что. — Эшли достает из сумочки копию экспертного заключения из Геммологического общества и протягивает ее Джорджине. Во время шивы она тайком, пока Бек отвлеклась, сделала фото. — Бриллиант был вделан в брошь пятидесятых годов. — Она листает фотографии в телефоне, пока не находит снимок орхидеи без главного камня. Проклятье, ну что бы ей не заменить разбитый дисплей! — Моя сестра, похоже, думает, что это…